На продажности жены и матери строилось немало домашних хозяйств, чаще же она служила подсобным средством, позволявшим семье тратить больше, чем она могла, занять таким образом положение в обществе, которое труд рук или ума мужа никогда не мог бы для нее создать. Любовник одевал свою метрессу, подносил ей украшения, дававшие ей возможность блистать в обществе, и под видом займа, о возврате которого не думала ни одна из сторон, он, кроме того, оплачивал наличными оказанные ему любовные услуги. Это тем менее удивительно, что в ту эпоху обычной фигурой был профессиональный авантюрист, игрок и мошенник во всех возможных видах, торговавший женой, а когда она становилась для этого слишком старой, то и красотой дочери.
Однако тип мужа, услужливого из чисто эгоистических соображений, встречается во всех классах и слоях. Он то и дело мелькает в мемуарах знаменитых виверов XVIII века. Большинство из них пользовались таким успехом только потому, что мужья предупредительно играли роль тайных режиссеров. По-види мому, особенно обычным явлением это было в среде купечества, именно в тех отраслях торговли, которые находили потребителей в имущих классах. Таковы были, например, продавцы модных вещей и галантерейного товара. Здесь установился обычай, в силу которого жена обслуживала мужчин-клиентов: она приходила на квартиру модника предложить полученные новинки. Если ей удавалось убедить клиента своей пикантностью и расположить услужливостью так, что тот не только покупал, но и платил вдвойне, покупал и тогда, когда товар становился все дороже, то она приобретала репутацию ловкой купчихи, и ее мужу можно было только позавидовать. А муж, естественно, гордился таким сокровищем, хотя знал, что порой клиент платил за товар, которого он и не думал поставлять.
Также часто встречался этот тип среди среднего и мелкого чиновничества. Все отличие здесь состояло лишь в том, что на место клиента-покупателя становился начальник или покровитель. Если жена или дочь были достаточно любезны с начальником, то можно было освободиться от части работы, закрепить свое положение, авансировать и получить тепленькое местечко. Такие случаи были столь часты, что можно без преувеличения сказать: таков был путь, которым тогда обычно чиновники делали карьеру. Но и в солидном с виду бюргерстве встречалось множество семейств, где муж с удовольствием наблюдал, как жена становится любовницей состоятельного друга дома. Он сам уже давно направлял мысль жены в эту сторону добрыми советами: ты должна ухаживать за господином таким-то, будь с ним любезна, его рекомендация может нам сослужить большую службу и т. д. Подобные советы и фразы были в этой среде стереотипными. Не менее стереотипно было, однако, и царившее здесь лицемерие. Нигде так не возмущались пороком, гулявшим по улице в неприкрытом виде.
Из всего этого вытекало в конце концов неизбежное последствие. Узаконение метрессы как общественного института узаконивало и рогоносца. Последний все более переставал быть комическим лицом. Напротив, его прославляли как единственный прочный фундамент крепкого семейного счастья и как лучший фундамент, который только можно выбрать. Комическим лицом был лишь тот муж, который сделался рогоносцем против желания… А отсюда следует, что звание рогоносца становилось в эту эпоху своего рода профессией. Фигура Schanddeckel’a (ширмы позора) — человека, который за деньги, положение или место прикрывает своим именем незаконную сделку, — появилась, правда, в эту эпоху не впервые, зато сделалась типичной.
И этот тип также встречается во всех классах. «Придворный женится на любовнице государя, чиновник — на любовнице начальника, слуга — на любовнице господина». В эту эпоху подобный тип был даже неизбежной фигурой. В нем нуждались в тысяче случаев: чтобы восстановить честь дамы и поднять ее в глазах общества, чтобы узаконить незаконных детей, чтобы удобнее вдвоем наслаждаться. В качестве жены обер-амтмана (окружного головы) или пастора какой-нибудь граф всегда мог иметь возле себя хорошенькую особу, доставленную ловким сводником, и притом так, чтобы она не стесняла его, а мужа можно было, в крайнем случае, обязать воздержаться от своих супружеских прав. Ибо и на это нередко соглашался интересующий нас тип, если только он умел соблюдать свои интересы. Упомянем как о наиболее известном историческом примере о сообщаемом Пелльницем договоре, по которому барон Эстерле уступал свою жену курфюрсту Саксонскому Августу. В этом трактате говорится: господин фон Эстерле «обязан совершенно отказаться от своих супружеских прав и никогда не находиться в супружеских сношениях с женой», если же у жены будут дети, сыновья и дочери, то «он обязан их усыновить, и они должны носить имя и герб графа Эстерле».
Первым условием повышения в чине чиновника была часто обязанность жениться на отставной метрессе начальника, от которого зависело это назначение. А если принять во внимание массовое потребление некоторыми господами любовниц, то неудивительно, что существовали целые феодальные округа, где вообще какое бы то ни было место можно было получить, только женившись на гаремной даме властителя округа. Кто на это был неспособен или не имел денег купить себе место, тот всю жизнь тщетно ждал декрета. Однако нужда делала большинство благоразумными, а в некоторых пробуждала и прямо желание очутиться в таком положении.
Один швабский пастор писал своему коллеге: «Жениться на беременной метрессе патрона кажется многим высшим счастьем, которое только может выпасть на их долю». Особенно часто слышим мы, что именно таким путем добивались места священники. «Попадья брала уроки конфирмации на ложе господина графа», — эта фраза была долгое время на юге Германии очень популярной поговоркой. Существовали и другие такие поговорки.
Если профессия фиктивного мужа чрезвычайно прибыльна, то в эту эпоху она не считается и бесчестной, особенно если муж не скрывал своей роли. Менее же всего она бесчестила человека, если он был когда-то или все еще оставался товарищем по ложу государя. Когда руку г-жи Лавальер вместе с миллионным приданым предложили некоему барону Варда, то он отклонил предложение не из чувства собственного достоинства, а только потому, что находил сумму слишком незначительной, так как в письме к своей собственной метрессе, графине Суассон, он выражал принципиальное согласие следующими словами: «Мой отец, покойный граф Море, один из наиболее достойных уважения французов, женился на метрессе Генриха IV, от брака с которой я и произошел. Судите сами, мне ли противиться! А так как я совершенно равнодушен к г-же Лавальер, то король доставил бы мне большое удовольствие, если бы продолжал с ней свою связь».
По поводу такого случая Мольер создал известную формулу: un partage avec Jupiter n’a rien du tout qui deshonore[37]. И все одобрительно аплодировали — разумеется, в том случае, когда гонорар был достаточно велик.
Необходимо остановиться еще на одной типической мужской фигуре эпохи — на мужчине в роли метрессы. Женщина, особенно в зрелые годы, когда одна ее красота уже не могла соблазнить мужчину, также покупала любовь. Для многих мужчин эксплуатация этого источника существования была наиболее выгодной профессией, какую они только могли придумать. Из сотни исторических примеров возьмем лишь несколько. О дворе Людовика XIV Жан Эрве сообщает: г-жа Бове, за девственность которой Людовик XIV заплатил целое состояние, содержала некоего барона Фроменто; жена канцлера Сегье содержала много лет графа Аркура; г-жа Роган заплатила за любовь господина Миоссена маленькую сумму в 200 тысяч талеров; г-жа Беринген предложила господину Монлуе д’Анженн, отличавшемуся большой красотой, за его нежность ежемесячную пенсию в 1200 талеров — в последнем случае предложение было отклонено, несмотря на высокую цифру, отчасти потому, что этот господин уже был связан, отчасти потому, что дама «была уже не первой молодости».
Как видно, женщины платили любовникам не хуже, чем мужчины любовницам. Поэтому они также ставили свои условия. Об одной придворной даме Людовика XIV Жан Эрве приводит следующий случай: «Одна придворная дама, и далеко не из последних, узнала, что ее любовник намерен жениться, и добилась того, что он после бракосочетания зашел к ней. Едва он пришел к ней, как она упросила его днем спать с ней, чтобы ночью племянница — он женился на племяннице своей метрессы — получала только остатки. Так как она платила хорошо, а молодой супруг нуждался в деньгах, то он и согласился на ее предложение».
Женщины, располагавшие политическим влиянием, платили, кроме того, должностями и синекурами. Иногда, правда, условно, на тот случай, если кавалер плохо исполнит поставленные условия или пойдет вразрез с ними, обращаясь сердцем к другой женщине. В своем этюде об известном всемогущем министре Фридриха Августа Саксонского графе Брюле Эбелинг сообщает такой случай: «Подобно мужу, и графиня имела свои перемещаемые цифры, как Солон окрестил фаворитов-деспотов. Среди них было четверо камер-юнкеров, молодых славян, служба которых заключалась в том, что они иногда прислуживали даме при закрытых дверях, за что их ожидали в зависимости от более или менее удовлетворительного исполнения обязанностей должности и синекуры. Секретарь министра Зейфферт должен был убедиться, как опасно возбудить ее недовольство. Однажды она застигла его в такой момент, когда он находил достойной внимания и любви не только ее превосходительство, но и одну из ее камеристок. В наказание он был удален, получил где-то скромное место, а девушку немедленно же выдали насильно замуж».
Судя по книге «Галантные истории Вены», мужская метресса была и там обычной фигурой. Так как таких людей было немало, то их обозначали буквами N. N.: «N. N. живет шикарно, прекрасно одевается, следует моде, а, говорят, у него нет ни единого крейцера состояния и он простой практикант. — Каким же образом это случается? — Г-жа (такая-то) содержит его и платит ему жалованье как берейтору. Он всегда при ней, во время туалета заменяет служанку, за обедом — друга, на прогулке — спутника, в театре — толмача ее настроений, а в постели — супруга».