В общей картине остается еще много расплывчатых фрагментов. Сейчас начинают активно развиваться новые области исследований, такие как теория разума и природа сознания. Эти темы на протяжении десятков и сотен лет ждали своего часа в философском плену, но теперь появилась возможность проанализировать их с помощью более точных научных методов XXI в. По мере сближения этих тем с проблемами нейробиологии мы начинаем все лучше и лучше в них разбираться.
В последние годы возникла одна очень важная, как мне кажется, идея, которая пока еще не обсуждается повсеместно, но я надеюсь, это скоро произойдет. Это идея связи между изменением размера и структуры популяции и началом формирования современного поведения. «Полный набор» человеческих способностей возник в результате организации общества.
Действительно, в период формирования современного поведения численность человеческой популяции во многих местах начала расти. Это происходило в Африке 40 000 лет назад, а также в Австралии, скорее всего, около 20 000 лет назад. Увеличение численности населения может быть связано с локальными изменениями: улучшился климат, и жить стало легче. Кроме того, оно может быть отражением массовой миграции. Никакие другие существа не мигрировали в таком масштабе за такой короткий период времени: через 20 000 лет после выхода из Африки мы уже обустроились в Австралии.
Мы видим и обратную ситуацию — регресс сложной культуры в тех популяциях, которые не росли, не мигрировали или не отщеплялись от более крупных популяций. Например, около 10 000 лет назад, когда растаяли ледники и поднялся уровень мирового океана, Тасмания стала островом и отделилась от Австралии проливом, который европейцы называют проливом Басса. За несколько тысяч лет эпохи неолита оказавшиеся в изоляции жители Тасмании сохранили лишь 24 типа инструментов и лишились навыков изготовления десятков других. Аборигены континентальной Австралии за тот же период придумали более 120 новых инструментов, включая костяные гарпуны со множеством зубьев.
Рыболовный крючок с острова Ява
Археологические данные показывают, что жители Тасмании постепенно разучились делать изящные костяные орудия, шить теплую одежду и, что еще важнее, утратили искусство рыбной ловли. Среди археологических находок перестали появляться крючки и гарпуны для ловли хрящевых рыб и рыбьи кости (однако жители Тасмании продолжали собирать и есть ракообразных животных и малоподвижных моллюсков). Когда сюда в XVII в. прибыли европейцы, местные жители выказали одновременно и удивление, и отвращение при виде того, как колонизаторы ловили и ели крупную рыбу, хотя еще 5000 лет назад это была важнейшая часть их собственного рациона и культуры.
Ученые[78], интересующиеся приобретением «полного набора» способностей, предложили модель, описывающую связь передачи культурных навыков с размером и структурой популяции. Модель позволяет проанализировать, как и почему появлялись и исчезали признаки современного поведения, отразившиеся в археологических находках. Были составлены уравнения, которые моделируют распространение идей и навыков в обществе. Они учитывают предполагаемую численность и плотность населения и уровень развития навыков для решения какой-то гипотетической задачи (например, изготовления наконечников стрел или игры на дудочке) и позволяют смоделировать передачу этих навыков между людьми. Математические модели такого рода содержат множество технических деталей, но, по сути, помогают ответить на следующий вопрос: «Есть люди со специфическим набором навыков, которые могут быть переданы другим людям. Как размер популяции влияет на эффективность обучения?»
Ответ на этот вопрос, по-видимому, такой: влияет чрезвычайно сильно. В популяциях большого размера передача сложных культурных навыков происходит более эффективно, чем в небольших сообществах. Сохранение навыков в значительной степени зависит от размера популяции (который, в свою очередь, зависит от миграции). Как показывают модели, небольшие популяции, особенно изолированные, теряют навыки в результате неэффективной передачи. При росте популяции культурные навыки накапливаются быстрее. И это происходит только у нас. Нам известны примеры передачи культурных навыков у других животных, однако мы делаем это постоянно.
Связь между демографией и формированием современного поведения человека далеко не очевидна, и, возможно, именно поэтому на данный фактор не обращали должного внимания. Но когда мы анализируем человеческую сущность, эта связь приобретает смысл. Мы — социальные существа: это означает, что наше благополучие зависит от взаимоотношений с другими людьми. Мы передаем культурные знания, т. е. такие знания, которые не закодированы в ДНК. Мы передаем их не только по вертикали, но и по горизонтали, что означает, что мы обучаем не только своих детей, но и современников, которые вовсе не обязательно состоят с нами в близком генетическом родстве. У нас есть различные навыки, мы занимаемся творчеством, но эти способности распределены в популяции неравномерно: у одних людей есть умения, которых нет у других, и когда мы хотим узнать, как что-то сделать, мы спрашиваем у специалистов.
Есть вторая причина, почему эта идея была не так популярна, как, по моему мнению, должна. На протяжении многих лет на начальных этапах развития эволюционной биологии ученые яростно спорили по поводу важнейшего постулата в теории Дарвина, а именно постулата о роли естественного отбора: что именно подвергается отбору?
Существует множество возможных ответов: гены, отдельные особи, семьи, более обширные группы и целые виды. В середине XX в. мы однозначно решили, что речь идет о генах. Ген кодирует фенотип (физическое проявление фрагмента ДНК), и различия в этих физических проявлениях в популяции видимы для природы и являются основой для отбора наиболее эффективного способа функционирования. Ген, кодирующий конкретный фенотип, передается от поколения к поколению и является единицей наследуемого материала. Ген, позволяющий взрослому человеку переваривать козье молоко, подвергался отбору и вытеснил ген, который не позволял расщеплять этот питательный продукт. Отдельные особи — лишь носители генов, и их репродукция просто-напросто обеспечивает непрерывность передачи генов.
Это «геноцентрическое» представление об эволюции было предложено и развито несколькими титанами биологии XX в., такими как Билл Гамильтон, Джордж Гейлорд Симпсон, Боб Триверс, и другими, и отразилось в одной из самых знаменитых работ в области научно-популярной литературы — в книге Ричарда Докинза «Эгоистичный ген». Это правильная книга, ныне ставшая учебником. Но новая модель предполагает, что отбирается также способность передавать культурные навыки, которые являются адаптивными и, следовательно, имеют для нас очень большое значение, но этот отбор определяется не генами, а популяцией. Биологи разумно освободились от идеи группового отбора, поскольку она неверна: данные не подтверждают, что эволюция происходит на групповом уровне. Но передача культурных навыков не закодирована в ДНК и не связана с точными механизмами формирования яйцеклеток и сперматозоидов, каковые механизмы определяют генетические различия в популяции и следуют дарвиновской эволюции.
Все эти идеи подводят к заключению, что демографическая структура общества является ключевым фактором, способствующим передаче информации и навыков внутри групп. Эффективность развития любой группы людей зависит от ее внутренней организации. Модели показывают, что наше современное состояние («полный набор» способностей, определяющий, какие мы есть на сегодняшний день) зависит от нашего умения накапливать культурные навыки и передавать их другим, причем в таком обществе, которое настроено на общий успех его представителей.
В настоящее время ведутся активные исследования в этом направлении. Я думаю, это в целом правильная модель, хотя предстоит еще большая работа. Пока мы раскопали лишь очень тонкий слой нашего прошлого. Мы выделили некоторые гены наших предков. Как обычно в науке, мы никогда не получаем полные ответы и продолжаем отливать и оттачивать идеи и отбрасывать их, если они не согласуются с реальными данными, или развивать, если согласуются. Идея о том, что в нашем восхождении важную роль сыграла демография, пока еще молода.
Забавно, что полтора столетия назад Дарвина посетили очень похожие мысли. В книге «Происхождение человека» он писал следующее:
«Когда человек подвигается вперед по пути цивилизации и небольшие племена соединяются в бо́льшие общества, простой здравый смысл говорит всякому, что он должен распространять свои общественные инстинкты и симпатии на всех членов того же народа, хотя бы они лично и не были знакомы ему. Когда человек уже достиг этого пункта, ему остается только победить одно искусственное препятствие, чтобы распространить свои симпатии на людей всех народов и рас».
Венец всего живущего
Большую часть книги я написал, сидя в итальянском кафе неподалеку от дома. Сейчас ранний вечер пятницы, и здесь шумно. У меня немного нелепый вид: одинокий человек, сидящий с четвертой чашкой кофе и кипой книг. Мне кажется, рестораны — прекрасное место для наблюдения за эволюцией «полного набора» человеческих способностей. Тут недалеко есть школа, так что в кафе заходят и учителя, и ученики. Здесь царит семейная и дружеская атмосфера. Кто-то воркует с младенцем: наверное, дедушка или вовсе посторонний человек. С помощью металлических инструментов люди отправляют в свои невероятно сложно устроенные рты выращенную ими и приготовленную на огне еду. У влюбленной пары более важные события развернутся ближе к ночи. Распорядитель наблюдает за поварами, которые взаимодействуют с официантами, а те, в свою очередь, общаются с посетителями. И все разговаривают.
В следующий раз, когда окажетесь в кафе, улучите минутку и посмотрите, что происходит. Каждое действие — обмен информацией. И всё вместе — результат биологической и культурной эволюции этого конкретного вида гоминид. Наши сексуальные пристрастия и действия многообразны и избирательны, но сравнимы с тем, что мы наблюдаем у других животных. Мы отделили занятия любовью от репродукции и редко пересекаем эту границу. Мы довели технологию до такого уровня сложности, что ее трудно отличить от волшебства.