В компании спаниеля, радостно трусившего следом, я прошел по подъездной дорожке мимо машины, припаркованной перед домом. Меня будто кольнуло, когда я заметил в ней детское сиденье.
В ответ на мой звонок в доме залаяла еще одна собака, и женский голос на нее прикрикнул на неведомом мне норвежском. Потом женщина открыла дверь и, увидев незнакомца, чуть нахмурилась — вероятно, приняла меня за торговца, или свидетеля Иеговы, или предвыборного агитатора.
— Хей, — сказала она. Мой провожатый шмыгнул в прихожую, но почти сразу вернулся с пластмассовым кроликом в зубах, которого гордо мне продемонстрировал. Второй пес, тоже кинг-чарльз, притопал к порогу и зевнул.
— Здравствуйте, — ответил я.
Женщина тотчас перешла на английский:
— Что вам угодно?
— Здесь живет Эйдан Рамсфйелд?
— Да.
— Если можно, я бы хотел с ним поговорить.
— Он еще не вернулся. Вот-вот будет. А вы…
— Одран Йейтс, — сказал я. — Его дядя.
Женщина удивленно приоткрыла рот.
— Ах так. Ну ладно. Эйдан знает о вашем приезде? Он ничего не говорил.
— Нет, не знает. Для меня самого это как-то неожиданно решилось. Дай, думаю, съезжу, вдруг застану если он не укатил в отпуск.
— В отпуск? — рассмеялась женщина. — Это была бы неслыханная удача. — Она отступила, пропуская меня в дом, и на столике в прихожей я заметил докторский саквояж, явно принадлежавший хозяйке.
Мы помолчали, разглядывая друг друга.
— Извините, я не представилась, Женщина протянула руку: — Марта. Жена Эйдана.
— Одран.
— Да, вы сказали. Пожалуйте в дом.
Следом за ней я прошел в большую гостиную, где на стене висел недурной пейзаж. А ведь я уже видел эту реку, вот только где? Может, нынче проезжал в поезде?
— Вам нравится? — спросила Марта, заметив мой взгляд. — Мост Систо в Риме. Там мы провели медовый месяц. Я купила на память.
— Да, нравится, — сказал я, охваченный воспоминаниями. Я отвернулся от картины и увидел двух ребятишек, рассматривавших меня, — мальчика лет четырех и девочку примерно двух лет.
— Дети, это Одран, — сказала Марта. — Он папин… — Она замялась и повторила: — Одран. А это Мортен и Астрид.
— Здравствуйте, — сказал я.
— Хей! — хором крикнули брат с сестрой. Я улыбнулся. Прелестные малыши.
— Что вам показывают по телику? — спросил я.
Мортен выдал длинную цепь норвежских слов, подкрепленных жестами; закончив, он глубокомысленно кивнул и вновь уставился в телевизор.
— Круто. — Я покачал головой и обратился к Марте: — Извините, что явился без уведомления.
— Ничего, — сказала она. — Хотите чаю?
Кухня блистала чистотой, хоть готовка ужина была в самом разгаре.
— Ничего не случилось? — спросила Марта. — Ханне не хуже?
— Нет-нет, все в порядке.
— Как Джонас?
— Насколько я знаю, прекрасно. Он, кажется, в Гонконге.
— Везет ему. Садитесь, пожалуйста.
Я сел, через минуту-другую Марта поставила передо мной чашку с чаем. Я прихлебывал чай, не зная, о чем говорить.
— Ну вот. — Марта села напротив.
Зачем я здесь? — подумал я. У нее хороший дом, семья, двое чудесных обласканных детей, пара дружелюбных собак. На кой черт я притащил всю эту боль к ее порогу?
— Наверное, я пойду, — сказал я. — Не хочу вам мешать.
— Вы не мешаете. Ничуть.
— Понимаете, я должен был приехать. — Груз прошлых лет давил все сильнее. — Мне надо с ним увидеться. Объяснить.
— Что — объяснить?
Я посмотрел ей в глаза и покачал головой. Если у меня нет слов для нее, как же я собираюсь говорить с ним?
На лицо ее набежала тень, стерев улыбку. Марта хотела что-то сказать, но в двери скрежетнул ключ, и я вскочил, объятый страхом, что наступает момент, который я, возможно, не переживу. Марта негромко окликнула мужа. Эйдан шел в кухню.
— Что за день! — говорил он. — Эйнар затянул с накладными, а когда все же закончил, взял и…
На пороге он смолк, а на меня обрушилось многолетнее нагромождение лжи и обмана, страданий и жестокости, к которым и я приложил руку, ибо кто, как не я, оставил племянника на растерзанье упырю?
Меня скрутило болью, я рухнул на стул и зашелся в рыданиях.
— Прости… — давясь словами, выговорил я вместо приветствия. — Я не знал… клянусь… пожалуйста, прости… я не знал… — Голос мой осекся, я стал бесформенной кучей из слез, слюней и соплей, Марта, пораженная разыгравшейся сценой, зажала рукой рот, а Эйдан, добрый человек, стократ лучше, чем все они вместе взятые, поставил сумку на пол, подошел ко мне и, обняв за плечи, притянул к себе.
— Перестань, дядя Оди, — сказал он. — Не плачь. А то я сам заплачу, и меня уже не остановишь.
Через два дня мы встретились в Осло, в тот вечер вскоре я покинул дом племянника. Когда эмоции немного улеглись, возникла напряженность: Эйдан, уставясь в пол, молчал, Марта поддерживала светскую беседу, и я стал прощаться.
— Я свалился как снег на голову, — сказал я. — Надо было, конечно, уведомить о моем приезде. Может, как-нибудь на днях свидимся, если надумаешь?
От работы на воздухе лицо Эйдана загорело и обветрилось, трехдневная щетина как будто замерла в своем росте. У него глаза Кристиана, думал я, а взгляд точно как у Ханны, когда она посматривает украдкой. Малыш-весельчак бесследно сгинул, превратившись в стопроцентного мужика.
— Ты надолго приехал? — наконец спросил Эйдан.
— Пробуду, сколько надо, — сказал я. — Номер в отеле забронирован на несколько дней, но если ты скажешь: «Вали в свой Дублин», я так и сделаю.
Эйдан только невозмутимо кивнул. Я глянул на Марту, но она явно не собиралась вмешиваться.
— Я оставлю свои координаты. — На листке я записал адрес отеля. — Позвони, если захочешь поговорить.
На том мы и распрощались.
На другой день я гулял по городу, рассеянно осматривая достопримечательности и разглядывая молодых путешественников, обладателей европейского железнодорожного билета. Интересно, думал я, каково было бы вновь стать двадцатилетним сейчас, в 2012-м, когда все вокруг иное? Но потом отогнал эту мысль, сулящую одно расстройство. К вечеру я зашел в собор и поставил свечку перед деревянным изваянием Мадонны с Младенцем, а вернувшись в гостиницу, получил сообщение от Эйдана: завтра по делам он будет в Осло и, если мне удобно, в семь вечера мы могли бы встретиться в баре в районе Акер-Брюгге.
Когда на следующий вечер я разыскал этот бар, Эйдан уже был там — за пивом просматривал спортивный раздел газеты. Заметив меня, он чуть улыбнулся:
— Непривычно видеть тебя в обычной одежде. Я помню тебя только в униформе.
— Распахнутый воротничок мне не идет, — отшутился я.
— Пиво будешь?
— Буду.
Эйдан помахал официанту, и я обрадовался прибытию высоких стаканов. Во рту у меня пересохло, а пиво давало отсрочку, чтобы немного прийти в себя.
— Твоя Марта, похоже, классная, — сказал я.
— Да.
— Она врач?
— Педиатр, — кивнул Эйдан. — У нее своя практика в Лиллехаммере.
— Но это не с ней ты когда-то давно жил в Лондоне?
— Нет, там все закончилось. С Мартой я уже здесь познакомился.
— А сам чем занимаешься?
— Владелец строительной компании. Вернее, совладелец. На паях с кузеном Эйнаром.
— Я его помню, — сказал я. — По свадьбе твоих родителей.
— Нет, на свадьбе был его отец. Эйнару всего двадцать. Он Эйнар-младший.
— Понятно. По дороге из аэропорта мы с твоим отцом, Эйнаром и Свейном напились водки. Приехали тепленькие. Как поживают Эйнар и Свейн?
— У Эйнара все хорошо, он живет неподалеку от нас. А вот Свейн недавно умер. Рак.
Меня накрыло невыразимой печалью по человеку, с которым я был едва знаком тридцать лет назад.
— Ужасно. Ведь он совсем не старый.
— Нет. Сорок с небольшим.
— Он был женат?
— Дважды. Оба раза неудачно.
Я вздохнул.
— А у тебя дети. Мортен и Астрид.
— Да, и что?
— Нет, ничего. Просто было приятно их увидеть.
Эйдан кивнул, хорошо глотнул из стакана и посмотрел в телевизор в углу бара, передававший футбол. Потом нахмурился и уткнул взгляд в столешницу, корябая ногтем желобок на ее краю.
— Наверное, стоило сначала написать тебе, — проговорил я. — Может, так было бы лучше.
— Я уже давно тебя жду, — вдруг сказал Эйдан.
— Правда?
— Джонас говорил, что ты спрашивал мой адрес. Я думал, ты сразу приедешь.
— Я не знал, захочешь ли ты меня видеть. Столько лет минуло с нашей последней встречи. Так много всего произошло.
— У меня — да. А вот в твоей жизни, наверное, никаких перемен?
Я отвернулся. Что это, умышленная бессердечность? Или просто констатация без всякого подтекста? В общем-то, он прав. За исключением того, что теперь я служил не в школе, а в приходе, в моей жизни мало что изменилось.
— Я закажу еще пива. — Я поймал взгляд официантки, и та мигом принесла две пинты.
— Не гони, — сказал Эйдан. — Мы только начали.
— Ничего, я поел, а выпить мне очень и очень нужно.
Мы чокнулись.
— Sláinte[38], — сказал я.
— Skål[39], — ответил Эйдан.
Повисло молчание, казавшееся бесконечным.
— Ты видел Гранд-отель? — наконец спросил Эйдан.
— На площади? Да, видел.
— Каждый декабрь в нем останавливаются лауреаты Нобелевской премии мира. Мы с Мартой всегда приезжаем на церемонию и берем номер в том же отеле. Вот так, кстати, мы с ней и познакомились. В гостиничном баре. В тот год премию получил Мохаммед Эль-Барадеи, генеральный директор Международного агентства по атомной энергии. На другой день после церемонии он, видимо, решил расслабиться в баре, а тут Марта подходит ко мне, протягивает камеру и просит их вдвоем щелкнуть. Ну, я щелкнул и говорю, мол, а теперь меня с ним. Эль-Барадеи был в таком хорошем настроении, что угостил нас выпивкой. Потом он ушел, а мы с Мартой все говорили и говорили. С тех пор и не расстаемся.