Яма эта больше всего походила на воронку от бомбы. Сходство усиливалось тем, что края ее представляли собой почти правильный круг, и еще тем, что она заметно сужалась книзу, заканчиваясь на дне маленькой лужицей. Изнутри она тоже была бы круглой, если бы ее округлость не нарушал удивительно живучий куст бузины. В жаркую, сухую погоду вода со дна ямы по невидимым протокам уходила в грунт, оставляя после себя илистую жижу. Но в том году погода не очень благоприятствовала этому: не было настоящего лета, чуть ли не каждую неделю шел дождь, над крышами грохотали грозы, город был дочиста омыт ливнями. А однажды и град выпал — величиной с орех, — он засыпал улицы и фруктовые сады. Газеты поместили тогда фотографию старого дворника, который своей ветхой, сильно поредевшей метлой пытался расчистить дорогу от выпавшего града. Яма уже несколько лет уродливо зияла посреди полого, поросшего травой и кустарником склона горы, где когда-то была комфортабельная вилла, от которой уцелели ступенька лестницы и обломки парапета. Правильную и красивую воронкообразную яму очень портили эти ливни и грозы: потоки воды проделывали по бокам воронки желобки и дорожки, образуя вымоины, и, к великому огорчению мальчика, приносили в воронку всякий хлам и мусор. Разумеется, и этот хлам таил в себе немало загадочного: на дне, как раз в самом центре, лежал чайник, довольно хорошо сохранившийся; по нему лучше всего можно было определить уровень воды в воронке. После сильных дождей чайник скрывался под водой — не видно было даже черной его ручки; в более сухую погоду он резко выделялся своими четкими формами на фоне илистого дна, напоминая высохший человеческий череп, бог весть как попавший туда.
Еще в яме можно было найти осколки цветных изразцов — одни сверкали на солнце ярким глянцем, другие же, скромно притулившись на склонах воронки, показывали свою ребристую тыльную сторону. Валялся там и один беспризорный полуботинок; можно было подумать, что кто-то нечаянно ступил в яму, и, чтобы высвободиться из нее, предпочел оставить на вязком дне свой полуботинок, который с тех пор как бы врос в грунт и уже не отличался от него по цвету. Были среди хлама и тряпки, и поржавевшие железные обручи, обломки кирпича и осколки стекла, обрывки бумаги и старая, полуистлевшая дамская сумочка.
Но самой удивительной особенностью этой ямы было то, что она и теперь напоминала собой воронку от бомбы — впрочем, она таковою и была. Некогда красивой, безупречно круглой воронкой с лужей на дне и с кустом бузины на склоне.
Мальчик больше всего опасался Ференца Биса. Бис не щадил чужие ямы. Конечно, мальчик мог бы найти себе и другую воронку, более правильной и строгой формы, или такую, которая была бы ближе к дому. Мог бы найти воронку без дождевых промоин, без куста бузины и увязшего на дне полуботинка — и все же он привязался именно к этой. После уроков, распрощавшись с приятелями, он шел не домой — дом был в двух шагах, — а совсем другой дорогой, петляя и кружа (вдруг за ним следят!), он шел к этой воронке и садился на плоский камень у самого ее края. Здесь, сидя на камне, он часами мог наблюдать за «жизнью» ямы. После сильных дождей в ней появились и лягушки.
Яма была надежно укрыта и хорошо замаскирована. Каменная ограда бывшей виллы сохранилась, уцелели и железные решетчатые ворота, но они были навечно закрыты. Однако «отдушины» — маленькие окошки в ограде, в самом низу совсем невидимые за бурьяном, — были открыты; мальчик мог еще протиснуться, взрослому же или старшекласснику этого никогда не суметь. Сад, оставленный без присмотра, буйно зарос, и мальчику, чтобы добраться до заветной воронки, приходилось буквально продираться сквозь заросли. Он обламывал ветки, чтобы, согнувшись в три погибели, достичь своей цели — воронки. Он был осторожен и следил за тем, чтобы даже здесь не оставлять после себя заметных следов. Он уже знал, что многие ребята рыщут в поисках новых ям, знал тех, кто спекулирует ими; они наперебой хвастаются своими ямами, выменивают их, а кое-кто — по праву сильного — просто отбирает себе лучшую. У некоторых четвероклассников было даже по три, по четыре ямы, а о некоторых ямах уже никто не мог сказать, кто первым их «открыл» и кому они принадлежат. Несколько раз ребята из его школы — каждый на условиях «строжайшей секретности» — показывали мальчику одну и ту же воронку, предлагая ему вступить в «кооперацию» по совместному владению ямой. Однако потом выяснилось, что эту «надежно укрытую секретную» воронку знают уже несколько поколений и давно ее обчистили, даже кусочка изразца в ней не найдешь. Редкостными считались и такие ямы, на склонах которых или в густой траве поблизости можно было найти боевые патроны. Ну а если находились конские кости — это уже было верхом всяких ожиданий! Не говоря уже о том, что настоящая яма должна и располагаться в хорошем месте. В надежном, хорошем месте. Случалось, что взрослые, никого не оповестив о своих намерениях, вдруг начинали что-то строить на том или ином участке. В этом случае они, не долго думая, засыпали старые ямы, сравнивали их с землей, предварительно вытащив из них и сложив в углу сада битый кирпич; потом с кирпичей сбивали молотком засохший раствор и те, которые еще можно было снова пустить в дело, использовали на стройке.
Сад мальчика казался недоступным чужому глазу — это была заброшенная местность, кругом одни развалины: даже асфальтовое покрытие дороги здесь потрескалось.
Если б только не было этого Биса! Мальчику казалось, что Бис и его дружки что-то подозревают. Бису, завзятому драчуну и забияке, разумеется, принадлежали самые лучшие воронки от бомб. Бис был на несколько лет старше и умел не только драться. Он знал толк и в том, как обвести вокруг пальца маленьких мальчишек, считавших его своим атаманом. Бис мог наобещать с три короба тому, кто найдет ему новую воронку. Сам же для этого и шага не делал со двора. «Мелкотня», что называется, всё ему на блюдечке подавала. Бисы жили в нижнем этаже разрушенного дома, где раньше помещался магазин. Ему стоило лишь переступить порог — и он уже оказывался на улице.
— Ну, что там, клопик?
— Послушай, Бис, — шептал ему кто-нибудь из первоклашек, — я знаю, где есть для тебя воронка.
— Ну-у? — подозрительно тянул Бис. — И где же эта твоя ямочка?
— Там-то и там-то.
— А-ах, эта… Да я ее уже два года, как всю перекопал. Предложил бы что-нибудь новое, клопик.
Разумеется, он об этой воронке и понятия не имел. Зато на следующий день он ее действительно перелопачивал. И надо сказать, у Биса был хороший нюх — он всегда что-нибудь находил. Однажды он нашел даже пистолет. У него всегда были и порох, и патроны. И он не боялся копать и рыть, он не боялся — это надо признать. И как только Бис находил новую воронку, он не успокаивался до тех пор, пока всю ее не выпотрошит.
Но эту воронку Бис никогда не найдет!
Она была не похожа ни на какую другую!
У воронки имелись две особенности, о которых мы пока еще не говорили:
1. Сантиметрах в восьмидесяти над чайником, служившим мерилом уровня воды, — но даже при самом большом подъеме воды сантиметров на пятьдесят выше этого уровня, — на стороне, поросшей сорняком, торчал немецкий фаустпатрон, слегка прикрытый кустом бузины. Величиною с арбуз.
2. Справа от фаустпатрона и немножко ниже его временами была видна наполовину засосанная илом искусственная челюсть — словно усмешка самого фаустпатрона.
Другой такой воронки просто нельзя было и сыскать нигде в округе. Да, пожалуй, во всей округе. Подобная яма могла быть только предметом мечтаний. И все это принадлежало и будет принадлежать ему одному, если у него хватит выдержки не проболтаться. Правда, это очень трудно. Никому не говорить о такой яме — очень трудно!
Однажды Бис догнал мальчика, когда он шел домой.
— У меня есть свежий порох, — сказал Бис как бы между прочим, — и совершенно сухой. Подорвем?
Мальчик настороженно слушал его. Потом спросил:
— Сейчас? Днем?
— Если хочешь, можно и сейчас. Подпалим жучка. Ну, как, согласен?
— Мне нужно идти домой. В прошлый раз мне здорово влетело.
Он чувствовал, что Бис хочет перевести разговор на другое.
— У тебя есть сейчас яма? — спросил неожиданно Бис.
— Есть… — вырвалось у мальчика, — то есть нет…
— Е-есть? А где?
— Бы-ла, — запинаясь, пролепетал мальчик. — Была одна. Но я ее выменял.
— Выменял? На что же?
— На игрушечный автомобиль.
— На игрушечный? — недоверчиво переспросил Бис. — И где же этот твой автомобиль?
— А я его тоже уже сменял, — неловко солгал мальчик.
— Ладно, хватит! — оборвал его Бис и враждебно насупился.
С того дня мальчику пришлось придумывать новые обходные пути, чтобы незамеченным добираться до своей ямы. Впрочем, около недели он вообще не отважился туда идти. Наугад брел он по незнакомым улицам и проходными дворами, кругами приближаясь к саду с заветной воронкой. Но он чувствовал, что Бис или кто-то из его дружков наблюдает за ним, следит за каждым его шагом, и он не осмеливался пролезть в сад через «отдушину» в стене.
В конце концов однажды, после сильного дождя с градом, он решился туда пойти. Еще накрапывал дождь, и улицы казались безлюдными. Рубашонка на нем насквозь промокла, пока он пробирался через кусты. Дно воронки было наполнено водой, в которой плавали градинки; они таяли и превращались в серовато-белую кашеобразную массу. Наружу торчала только ручка чайника. Дождь прошел сильный. Град сбил сорняк и словно открыл для обзора фаустпатрон; теперь его ребристое металлическое тело казалось устрашающе большим. Крупные — с орех — градины лежали полукругом вокруг фаустпатрона, словно кто-то обложил фаустпатрон льдом. Ухмылки искусственной челюсти не было видно — она только угадывалась под кашицей тающего града.
Мальчик сидел, промокший и перепуганный, на краю воронки. Он боялся за фаустпатрон и страшно жалел, что не может ничего ради него сделать. Не испортился ли он от воды? Что будет, если фаустпатрон заржавеет или пропитается весь сыростью? И потом вдруг выяснится, что вот уже несколько месяцев он ходит сюда на свидание с проржавевшей железкой?..