– Что ж, в первый раз я вижу раба, который не просит у меня свободы! – еще шире усмехнулся кали. – Не сомневаюсь, окажись на твоем месте Серый Барс, он бы попросил у меня именно этого! Тебе что, так нравится быть гладиатором?
– Да, мой повелитель! – Я поднял голову и выпрямился. – Воин, я умею только сражаться. Кроме того, моего дома больше нет, моя родина уничтожена, дорога домой для меня закрыта, а здесь, в землях людей, я слишком выделяюсь. Так что пусть все остается как есть!
Какое-то время «повелитель избранных» (так примерно переводится титул «кали») в упор рассматривал меня, облокотившись на край ложи. Я в свой черед тоже смотрел на этого немолодого, лет сорока пяти, человека.
– Тебя называют дикарем, – наконец промолвил он, – но твои речи выдают в тебе образованного и умного человека. Ручаюсь, у себя на родине ты был знатен и знаменит. Это так естественно для правителя – заботиться о благе своих подданных… Что ж, – он выпрямился и трижды хлопнул в ладоши, призывая всех к тишине, – мы, милостью великих богов повелитель избранных, солнце и луна мироздания, оплот мудрости и богоданный правитель Калимшана, повелеваем: отыскать в благословенной Найредде человека, которому принадлежит… как, ты сказал?
– Альфар по имени Горо, богоданный…
– Альфар по имени Горо, нелюдь, – тонко улыбнулся кали, – и от нашего имени доставить упомянутого альфара Горо к его прежнему хозяину, Данха-и-Нуру, принадлежащему человеку по имени Хашша, проживающему… э-э… где?
– На улице Медников, – подсказал я, не подозревая, что эти слова будут иметь далеко идущие последствия.
– На улицу Медников! – громко повторил кали. – Мы все сказали!
– Слушайте! Слушайте и не говорите, что не слышали! – завопили глашатаи на всю арену. – Богоданный солнцеликий кали повелел отыскать и привести в дом Хашши на улицу Медников нелюдя-альфара по имени Горо! Приказ богоданного! Слушайте и не говорите, что не слышали!
Под эти крики и вопли зрителей я сделал круг почета по арене и удалился. Мне необходимо было вымыться и дать осмотреть себя врачу.
5
После победы над Серым Барсом наступило некое затишье. Еще две школы гладиаторов – школа Каменной Птицы и школа Разящего Клыка, – с чьими лучшими бойцами я не успел встретиться, ушли в подполье, явно не желая нарываться на проигрыш. Правда, кроме них оставались и еще несколько более мелких и незначительных школ, а также «частные» гладиаторы, вроде как мы с нашим господином Хашшей. Эти по традиции не признавали никаких авторитетов – сами такие, знаю! – и мы ждали приглашения на поединок от кого-нибудь из одиночек.
Пока же коротали время, выступая на пирах и банкетах у знатных господ столицы. На наше счастье, пирующие довольствовались заранее отрепетированными номерами. За неделю пиров и гуляний мне всего дважды поступило предложение скрестить оружие с любимым поединщиком хозяина дома. И конечно, оба боя я выиграл – чего, собственно, от меня и ждали.
Последний пир тянулся так долго, что праздничный ужин плавно перетек в праздничный завтрак. Для меня, привыкшего к тому, что эльфы могут по пять-шесть дней пировать, отходя от стола только для того, чтобы привести себя в порядок, десять часов пира ничего не значили, и наутро я взошел на колесницу свежий и бодрый, как огурчик. Ухарь и господин Хашша, евшие и пившие наравне со мной, чувствовали себя значительно хуже и мечтали о постели, куда можно завалиться и продрыхнуть до полуночи.
Мы ехали напрямик, через торговую площадь, чтобы как можно скорее добраться до дома. В кошеле, который я повесил себе на пояс, не доверяя полусонному и не совсем трезвому господину Хашше, позвякивали золотые полумесяцы – наш гонорар. Десять золотых принадлежали лично нам – по пяти штук мне и Ухарю, – и я, свысока озирая торговые ряды, уже прикидывал, на что бы такое их потратить, когда колесница повернула, огибая какой-то навес, и я увидел…
Помост казался островком среди бушующего людского моря, а две фигуры на нем – чудом спасшимися после крушения. С надеждой и тревогой всматривались они в горизонт, желая увидеть парус – свое спасение. Но если один просто молча стоял и смотрел, второй делал все, чтобы привлечь к себе внимание.
– Смотрите! Смотрите, почтенные, – говорил он, – какой красавец! Второго такого просто не существует!
Все рынки рабов устроены одинаково. Когда-то я сам точно так же стоял на помосте с заведенными назад руками и ждал решения своей судьбы. Сейчас настала очередь Серого Барса.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять – лучший гладиатор опозорил школу Песчаного Змея тем, что проиграл бой, на который взирали очи самого солнцеликого кали, и должен был понести наказание. Он обязан был исчезнуть и продавался, как простой раб, в один из базарных дней, с общего помоста.
– Мужчина, молодой, прекрасно умеет владеть оружием! – расписывал его торговец. – Если кому-нибудь нужен телохранитель или просто забава-поединщик, это лучшее приобретение! Может выступать наемным убийцей. Молод, здоров, силен, крепок…
Я тронул за плечо господина Хашшу, привлекая его внимание. Ухарь тоже узнал Серого Барса и вытаращил глаза.
– За что его? – правильно догадался полукровка.
– За проигрыш, – пожал я плечами. – Солнцеликий не любит проигрывать.
– Начальная цена, – тем временем донеслось с помоста, – сто золотых полумесяцев!
Ого!
– Вот что, – я тряхнул Ухаря за плечо, – скачи к нам домой и достань под половицей нашу заначку.
– Что? – Господин Хашша только что проснулся окончательно. – Какую заначку? Зачем заначку? Не, я больше сегодня не пью!
К чести Ухаря, он не стал задавать лишних вопросов, а одним прыжком перескочил на спину мула господина Хашши, которого вели за колесницей, поскольку ехать верхом его владелец был не в состоянии.
– Под правой или под левой? – только уточнил он.
– Под обеими!
– Ага! – Полуорк ускакал, пригнувшись к гриве.
– Сто двадцать! – Тем временем предложил кто-то из толпы.
Я позвенел золотыми в кошеле:
– Сто пятьдесят!
– Отличная цена! – встрепенулся торговец. – Итак…
– Сто шестьдесят! – перебил мой оппонент.
– Сто семьдесят! – парировал я. Серый Барс узнал мой голос и не сводил с меня глаз. Кроме их сине-зеленого цвета, светлых волос и чуть заостренных ушей в нем мало что было от эльфа, но мне сейчас казалось, что я спасаю одного из своих соотечественников, проданных в рабство ненавистными орками.
– Сто восемьдесят!
– Двести! – А, гулять так гулять!
– Какие двести? – трагически зашептал стремительно трезвеющий господин Хашша. – Нам заплатили всего пятьдесят…
– Еще триста лежат у нас с Ухарем в заначке, – прошептал я.
– Двести двадцать!
– Двести тридцать! – Я покосился в конец улицы. Умчавшийся галопом Ухарь уже должен был добраться до дома. Вскрыть половицу было делом минутным.
– Двести сорок!
– Двести пятьдесят!
– Двести семьдесят!
– Двести восемьдесят!
– Триста!
Ой, мама… Где же Ухарь? Серый Барс дураком тоже не был и смотрел в ту сторону, куда ускакал полуорк.
– Триста двадцать, – предложил я, понимая, что еще чуть-чуть, и надо будет заканчивать торги. И вообще, это идиотизм – раб, торгующийся на рынке, чтобы купить другого раба! Но господин Хашша протрезвел только что и просто не успел бы принять решение.
– Триста тридцать…
Наконец-то! Ухарь лихо осадил мула перед колесницей и швырнул мне мешочек.
– Триста пятьдесят! – заорал я на всю площадь. – Продано!
– Но… но как же… мы же еще… я хотел… – в два голоса залепетали мой оппонент и торговец.
– Триста пятьдесят, – я подхватил оба мешочка и, лихо спрыгнув на мостовую, стал продираться к помосту, – клянусь своими мечами!
– Ой, ё… – вырвалось у Серого Барса, когда я одним прыжком вскочил на помост и грянул об него обнаженными клинками. – Я – Данха-и-Нур!
Реакция толпы была примерно такой же, как если бы сюда спустился местный верховный бог, Дейесс, чьим земным воплощением по традиции считался кали. Хотя я практически не выступал в Найредде перед простым народом, обо мне прекрасно знали.
– Аа-а-а-а! Данха-и-Нур! Данха-и-Нур! Он здесь! – раздавались голоса. Торговец вытаращил глазки, как улитка, на которую уселся дракон. Серый Барс, кажется, был готов упасть в обморок.
– Ну? – Я заглянул в вытаращенные глазки, силясь разглядеть на дне хоть какой-нибудь проблеск мысли. – Мы договорились?
– А… э-э… ну… мм… – на меня смотрели так телячьи-преданно, что становилось неуютно.
– Так «да» или «нет»?
– А… а… автограф можно? – Выпалив это, торговец зажмурился с самым обреченным видом.
Думал я недолго – и ежу понятно, что по-человечески я не умею ни читать, ни писать, а если вздумаю начертать что-нибудь эльфийскими рунами, то это наверняка примут за какое-нибудь заклинание для вызова демонов. Поэтому я широким жестом содрал с себя тунику, оторвал рукав, сунул его торговцу «на память», а остальное швырнул в радостно заоравшую при виде такого «сувенира» толпу. После чего отдал торговцу оба мешочка с золотом, подхватил за локоть остолбеневшего от неожиданности Серого Барса и вместе с ним спрыгнул с помоста. Совсем рядом толпа дралась и выла, разрывая на ниточки остатки моей туники, и мы поспешили убраться подальше.
На господина Хашшу было жалко смотреть. Протрезвев окончательно, он сообразил, что мы лишились сегодняшнего гонорара, и всю дорогу стенал так, словно у него умерли все родственники разом и при этом ничего ему не оставили, кроме долгов и кучи племянников – умственно отсталых инвалидов.
– Как мы будем дальше жить? – стонал «хозяин», пытаясь отыскать и вырвать у себя на лысине какой-нибудь волосок. Не снимая тюрбана, это было сделать довольно сложно. – На что будем есть? Из каких средств станем платить за аренду дома? А еще тебе нужна новая туника! Вы меня по миру пустите!
– А, не берите в голову! – отмахнулся я. – Считайте это выгодным вложением капитала!