— Да, — сказал он, — командование приказало распределить бензин по другим хранилищам. И хорошо, что на селе об этом знают, ведь слух потом пойдет гулять дальше… Шпионов везде хватает, и так лучше: не попадать же селу под бомбежку, если противник вздумает прощупать ночью окрестность…
— Очень умная мысль, — одобрил аптекарь. — Знаешь ведь, как бывает, люди на месте не сидят, и говорят они, о чем вздумается… так что хорошо, если все будут знать: бензин был, да сплыл… Только и не хватало нашему селу, что попасть под бомбы!
Полковник снова едва сдержал улыбку, потому что у аптекаря готова была сорваться фраза: «И жаль было бы лишиться так хорошо налаженной аптеки…»
Промолчал полковник и о другом: что не далее как сегодня утром получил строго засекреченное предписание — его доставил офицер связи — половину всех запасов горючего сохранить в бункерах…
И вот одним утром он не спеша, прогулочным шагом дошел до дома Киш-Мадьяров, где первым встретил его Мишка, дворовый пес неопознаваемой породы. Несмотря на смешение кровей и неблагородных предков, Мишка был псом на редкость умным и строгим, он вмиг решал, кому какой прием полагается: кому укусы, а кому — самое преданное почтение.
Полковника пес встретил с нескрываемым восторгом и проводил его до навеса, где Йошка, сняв гимнастерку, возился с машиной.
— Что-нибудь не ладится?
— Никак нет, господин полковник, разрешите доложить: просто профилактика… Через пять минут машина будет готова…
— Не нужно. До аптеки я дойду пешком. А ты подъезжай туда в десять ноль-ноль.
— Слушаюсь!
И полковник покинул двор, почтительно сопровождаемый дворовым псом. Мишка, естественно, смог проводить гостя только до калитки, а там замер, повиляв хвостом на прощание. Прежде, случалось, Мишка провожал гостей до середины села, где всегда встретишь знакомых собак и где можно было приятно провести время, а при случае ввязаться в хорошую драку, но с тех пор, как Янчи приладил к калитке тугую пружину, каждый раз приходилось крепко подумать, прежде чем отважиться покинуть двор. Дело в том, что калитка, сразу после того, как и ней приделали эту вредную пружину, здорово стукнула Мишку по носу, а нос у Мишки был очень чувствительным, и вообще пес не любил, когда вещи ведут себя неожиданно… Это была одна неприятность. Другая же заключалась в том, что, конечно, можно было ухитриться выскочить со двора вслед за уходящим гостем, но как вернуться при закрытой калитке? Если на лай его выйдет хозяин, то не избежать псу взбучки. После нескольких таких походов Мишка больше не пытался улизнуть. Поэтому и сейчас пес остановился за шаг до калитки и прощально повилял хвостом: извините, но дальше провожать никак не могу.
От дома Янчи до аптеки было километра три с лишним. Полковник шел не торопясь, радуясь нечастой возможности поразмяться. В горном, раскиданном среди леса селении, собственно говоря, не было улицы в обычном понимании этого слова, кучки домов стояли причудливо разбросанные вдоль извилистой дороги, теперь уже, силами военных, мощенной.
Но время пути полковник пытался представить себе картину возможного воздушного налета; такой налет, вероятнее всего, мог осуществиться не днем, а ночью, и никакой важной цели бомбардировщики поразить не могли бы. Бункеры неуязвимы, а село бомбить не имеет смысла. Вторжение неприятельских самолетов было бы засечено еще на границе, радио теперь есть почти в каждом доме, и, кто боится, может укрыться в пустующем бункере… (Весь обслуживающий персонал хранилища обучен должным образом, и на селе знают, что бензин вывезен…) А бункер свободно вместит несколько сот человек…
Эта утешительная мысль снова привела полковника в хорошее расположение духа, но, зная натуру крестьянина, он понимал, что почти никто из жителей села не пожелает воспользоваться этой возможностью, во всяком случае, при первом налете, вот после него, при последующих, если они будут, положение изменится.
Однако этими своими мыслями полковник не поделился даже с аптекарем: к чему накликать беду раньше времени. Он сказал лишь, что к десяти часам велел Йошке подать машину к аптеке, хочется побывать в лесу на том склоне, откуда они в свое время наблюдали за учебными стрельбами.
— Отпусти со мной Янчи на часок-другой. Паренек хорошо знает лес…
— Отчего не отпустить! Янчи это в радость…
Примерно через час езды по бездорожью, где мотор отчаянно хрипел, а колеса стукались о торчавшие повсюду пни, машина добралась почти до вершины горы. Йошка притормозил.
— Господин полковник, прибыли. Как раз на том месте стоим, где прошлый раз, при учебной стрельбе.
Все вышли из автомобиля.
— Ты, Йошка, останься здесь, стереги машину и отгони ее от этой проклятой дороги. А мы с Янчи пойдем.
Полковник расстегнул китель, переложил бумажник в задний карман брюк, затем обернулся к Янчи и предостерегающе прижал палец к губам, на что паренек понимающе кивнул головой, после чего оба исчезли в чаще. В такие минуты было не до разговоров. Если Янчи увидит чего или услышит подозрительный шорох слева, он молча коснется левого плеча охотника, если с правой стороны — то правого.
Кругом все было спокойно. Лишь горлицы ворковали, радуясь благостному сиянию дня, да невидимый отсюда сарыч клекотал где-то по ту сторону вершины. Ветер едва колыхал нагретый воздух, и на открытых местах стоял терпкий аромат шалфея и чабреца.
Просека спускалась книзу, и Янчи коснулся спины полковника.
— Господин полковник, я постою здесь, дальше ступайте один, — прошептал он. — Идите до старого бука. Там увидите другую просеку. По ней надо свернуть направо, а потом левой стороной забрать еще шагов триста. Там и будет лежка горного козла. Только подходить следует очень осторожно и медленно! В иных местах кустарник просвечивает, а старые козлы, бывает, и до полудня не ложатся, пощипывают себе зелень. Так что вы очень тихонько идите. Козел здесь хитрющий, его не проведешь…
Полковник молча кивнул, потом послюнявил палец и поднял его вверх.
Ветер дул на охотников, но еле уловимый.
«Хорошо, — подумал полковник, — с подветренной стороны идем».
За кустами просека мягко спускалась, и по обе стороны ее можно было рассмотреть пологое дно долины.
Лес шел неровный, потому что сама почва здесь была каменистой, и, судя по всему, участок давно не прорежали: смешанные островки граба, бука и дуба сплошь затянуло диким кустарником.
Полковник порадовался этому густому зеленому заслону, но подумал, что причина неухоженности, помимо плохой почвы, видно, и в том, что лес отсюда в долину можно было вывозить только по горным тропам, ценой неимоверного труда.
Пригревало солнце, и охотник рукой смахнул пот со лба, белый носовой платок он предпочел не вытаскивать, боясь, что это выдаст его. У старых горных козлов удивительно зоркий глаз… Хотя, вероятно, что козел сейчас спокойно подремывает где-нибудь в непроглядной чащобе. Только уши стригут, да вечно влажный нос сторожит сны своего хозяина, если тому вообще что-нибудь снится…
Далеко вокруг стоит пронизанная солнцем тишина.
Одни только дикие пчелы жужжат над цветами, их не видно, но жужжанием их полнятся поляны и просека; воркование горлинок то подступает ближе, то отдаляется, и сорокопут взволнованно, хрипло кричит в кустах; неплохо бы знать, что растревожило птаху: может, он заметил змею, а, может, ласку?
Полковник остановился: а вдруг сорокопут приметил козла, ведь по голосу его не определишь, напуган он или просто удивлен… да и вообще кто знает, как ведет себя сорокопут, завидя козла. Пока полковник раздумывал, птица смолкла, и он пошел дальше.
Полковник почти достиг отлогого дна долины, где виднелось русло ручья, но воды в ручье не было, и лишь дочиста вылизанные камни показывали, что в половодье вода здесь была в рост человека.
Но сейчас ручей можно без труда перейти.
Осторожно выбирая каждый шаг, полковник вскарабкался на противоположный берег. Со старого бука за ним настороженно следил сарыч, завидя его, полковник остановился и замер, выжидая, пока сарыч не улетит по своей воле: ведь если в конце просеки прячется какой-нибудь зверь, то хлопки сарычевых крыльев наверняка вспугнут его.
Сарыч, словно узнав мысли полковника, плавно снялся с дерева и, выписывая круги, ушел в поднебесье.
«Вот и отлично», — удовлетворенно кивнул полковник и все так же медленно и осторожно добрался до места, где пересекались две просеки. Здесь, неподалеку от открытого любым ветрам, потрепанного непогодой кряжистого старого бука он остановился.
«Если бы это старое дерево могло говорить…» — подумал полковник, а взгляд его меж тем скользнул вниз, на плоский камень, где грелась на солнце змея. Змея заметила охотника и выжидательно подняла голову. — Гадюка! — Полковник брезгливо передернулся. Когда-то он служил в Боснии и еще с тех времен помнил встречи с этими опасными тварями.
— Убирайся к дьяволу! — И полковник пытается отшвырнуть змею сапогом, но та, хоть и невелика собой, но переходит в наступление: с шипением поднимает плоскую голову. — Ах, чтоб ты сдохла! — злится охотник, ему не терпится продолжить путь, но змея не уступает дороги. Голова ее мерно покачивается из стороны в сторону, а в глазах — заледенела ненависть. Приходится обойти ее стороной, сердясь полковник наступает на камень, который выворачивается у него из-под ноги и издает негромкий стук.
Полковник делает еще несколько шагов вперед и оказывается на перекрестке двух просек. И тут ему словно скомандовали «нале-во!», полковник резко поворачивает голову влево и… застывает на месте.
Шагах в семидесяти от него стоит козел — да какой! — и настороженно прислушивается.
«Чертова гадюка… — думает полковник, — и еще этот камень стукнул, а козел услышал… он теперь начеку»… Полковник застыл неподвижно и даже глаза чуть прикрыл, но старого козла не проведешь.
— Бе-е! — тревожно блеет он и одним прыжком переносится за кусты.
— Можно поворачивать обратно! — теперь уже говорит вслух расстроенный полковник, и тут ему приходит на ум, что примета была верная: встретил змею, не жди удачи.