– Лучше я скажу, какие мысли были у меня, когда я узнал, что ты ушел в лес один, с ружьем и в своем лучшем костюме, – сердито проговорил Серж. – Хотя буквально накануне вечером говорил мне, что охота – не для тебя.
Павел покраснел.
– В конце концов, я мог и передумать…
– Передумать? А ты знаешь, что я чувствовал, когда тогда тебя искал? Я каждую минуту думал, что найду твой труп. Нет, ну ей-богу, ты совсем с ума сошел?
– Послушай, – рассердился Павел, – что ты себе позволяешь?
– А ты? Я ведь не следователь, не официальное лицо, я твой друг, ты сам тысячу раз говорил, что это так. Разве нет? А если бы ты… если бы ты сделал то, что собирался, и убил себя – как, по-твоему, я бы себя чувствовал? Ведь я бы первый себя винил, что не заметил, не обратил внимания, не удержал тебя. А твой отец? О нем ты хоть подумал, ведь у него никого нет, кроме тебя? Как ты мог, черт побери, – уже не сдерживаясь, закричал Серж, – как ты мог? Я думал, я в этом проклятом лесу с ума сойду! Я ругал себя последними словами, что не остался с тобой после завтрака, а поспешил к Наташе… Как этот чертов Ергольский где-то написал: «Бывают минуты, когда думаешь, что выбираешь галстук для вечера, а на самом деле ты выбираешь смерть для кого-то из твоих близких». Мне это тогда показалось глупой фразой, а когда я бегал по лесу и искал тебя, я наконец-то понял, что он имел в виду…
И тут Павел не выдержал и расплакался. Он долго крепился, но сил его не хватило, и слезы теперь катились градом по его щекам.
– Послушай, – пробормотал пораженный Серж, – Паша! Да что это такое… Ну вот чем хочешь тебе поклянусь, что никогда я не хотел сказать тебе что-то обидное… – Сердясь на себя, он стал хлопать по карманам, ища платок, но тот был коварен, как все носовые платки, и куда-то запропастился именно тогда, когда больше всего был нужен. – Дуняша! Дуняша!
– Не надо ее звать, – всхлипнул Павел, вытирая слезы. – Ни к чему… Я не хочу, чтобы она меня таким видела. – Он попытался выдавить из себя улыбку, но она получилась вымученной и жалкой. – Понимаешь, вчера утром я почувствовал, что мне все невмоготу.
– За завтраком, что ли? – с недоумением посмотрел на него Серж. – Да что такого там случилось?
– Нет, не за завтраком, а позже. Когда услышал, как мать разговаривает с отцом. – Павел замялся. – Теперь-то я понимаю, что она… ну… не совсем искренней была, а чуть-чуть играла роль… ну, ты понимаешь. Начало разговора я не слышал, слышал только, как отец повысил голос и стал говорить, что она ведет себя неприлично с Ободовским, что он ее муж, что он не желает быть посмешищем… И мать стала ему говорить, что он отравил ее юность, что она играла в скверном театре, тратила силы впустую на его бездарные постановки и вообще он испортил ей жизнь… это он-то, понимаешь, который всегда был готов в лепешку расшибиться по первому ее знаку, и авторов умасливал, и всегда старался, чтобы все было так, как она хотела… Но больше всего меня уязвило не это, а то, что в разговоре она упомянула и меня. Сказала что-то вроде: «И ваш никчемный сын, который ни на что не способен…» Ваш сын, понимаешь, как будто я не был и ее сыном тоже! Меня это убило, понимаешь, просто убило! Ну, думаю, раз я такой никчемный, то к чему дальше жить? Застрелюсь. В общем, надел я новый костюм, чтобы не выглядеть совсем уж скверно, когда меня найдут, взял ружье и пошел в лес… – Он замолчал.
– И что? – мрачно спросил Серж.
– А в лесу так, знаешь, сумеречно, тихо, то есть не тихо, а звуки доносятся только свои, лесные. Кукушка вдали кукует, дятел стучит по дереву, птицы перекликаются… лучи золотыми столбами до земли стоят… И ты понимаешь, что ты, какой ты есть, со всеми своими переживаниями – дрянь ничтожная, и лесу на тебя совершенно наплевать, и поделом. – Павел замялся. – Я уже совсем было решился, приставил дуло ко рту, но курок оказался далеко, я стал его нашаривать рукой… а тут белка с дерева – прыг-скок! Покрутилась неподалеку, поглядела на меня, дурака, и поскакала дальше по своим беличьим делам… И как-то мне расхотелось умирать. Может, я просто струсил, не знаю…
Серж вздохнул. В чем-то он понимал своего друга, но все же то, что он считал слабостью Павла, выводило его из себя. Покончить с собой из-за семейных дрязг, в расцвете лет, сдаться без борьбы, не пытаться даже отдалиться от обстоятельств, которые заставляют тебя страдать, – да что это такое, в самом деле?
– А если бы белка не бежала мимо? Ты что, выстрелил бы?
– Не знаю, – вяло ответил Павел. – Может быть.
– Ты хоть слышал, как я тебя искал? Я кричал, чуть не надорвался…
– Нет, я тебя не слышал. Я пошел куда глаза глядят, дошел до самого болота, сделал большой крюк и вернулся, только когда понял, что проголодался. Думал, мать будет меня попрекать, что вот, охотился, а ничего подстрелить не мог. Но оказалось, что она уже больше никогда ничего не скажет…
Серж посмотрел на него и отвернулся.
– Что? – вяло спросил Павел. – Хочешь мне сказать, какой я идиот?
– Да нет, я совсем о другом думаю, – рассеянно отозвался его друг. – Мы с Наташей хотим пожениться.
– Правда? – обрадовался Павел. – Господи, какое счастье, что хоть у кого-то все хорошо… Я очень рад за вас!
– Нет, нет, погоди… Ты же понимаешь, ее отец – сам Башилов… и говорить мне придется с ним, а мы пока только с Наташей обсуждали… Правда, она уверена, что он не станет чинить препятствий. Ну вот, если она права… ты будешь моим шафером?
– Сережка! Да конечно же…
Павел был так рад, что кинулся обнимать друга.
– Я так и знал, так и знал, что к этому идет! Помню, когда вы только впервые встретились и поглядели друг на друга, я почувствовал, как между вами пробежала искорка…
– Да ладно тебе, что ты выдумываешь…
– Ты у моего отца спроси! Он тоже это заметил…
Неожиданно Серж перестал улыбаться, глядя куда-то поверх плеча Павла. Колбасин отпустил его и обернулся. В нескольких шагах от них стоял следователь Игнатов, и Павел сразу же заметил, что Иван Иванович чем-то встревожен.
– Простите, что вам угодно? – довольно сухо спросил Павел.
– Я ищу горничную вашей матери, но ее нигде нет, – сказал следователь. – Вы не знаете, Дуняша куда-нибудь уходила? Я спрашивал у остальных, но никто не знает, куда она могла деться.
Серж нахмурился.
– Вы знаете, лично я как-то не обращал внимания…
– По-моему, она никуда не отпрашивалась, – пришел ему на помощь Павел.
– Я звал ее несколько минут назад, но она не появилась. Хотя обычно приходила довольно быстро…
Иван Иванович вздохнул.
– Ну что ж… Будем искать.
– Да что с ней могло случиться? – вырвалось у Павла. Он был раздосадован тем, что в их жизнь вновь врывалось нечто загадочное и, возможно, неприятное, и как раз тогда, когда все вроде бы началось налаживаться и Серж договорился с Наташей о самом важном событии в их жизни…
– Мы не знаем, что с ней случилось, – сердито ответил Иван Иванович, – но факт остается фактом: ее нигде нет, и никто понятия не имеет, куда она запропастилась.
И он поспешил к баронессе Корф – обсудить, что им делать дальше в связи с исчезновением Дуняши.
– Пока я не вижу повода для паники, – сказала Амалия. – По вашим же словам, Дуняша была болтушкой, и, может быть, она просто отправилась посплетничать с кем-то в деревню.
Иван Иванович покачал головой.
– Я уже послал в деревню людей, – удрученно промолвил он. – Они вернулись и говорят, что там ее сегодня не видели.
Амалия нахмурилась.
– В таком случае, я полагаю, мы должны как следует осмотреть ее комнату.
– Думаете, она могла сбежать? – быстро спросил следователь. – Но почему?
– Прихватила драгоценности убитой хозяйки и была такова, – безжалостно отозвалась Амалия. – Это только один из вариантов. Заодно надо будет расспросить Колбасина, все ли вещи и деньги его жены на месте.
Однако осмотр спальни Пановой и показания режиссера позволили сразу же отмести версию о краже и последующем бегстве. Кроме того, когда Амалия и следователь, отпустив встревоженного Колбасина, перешли в каморку горничной, они увидели, что все вещи Дуняши лежали на своих местах, никто не пытался впопыхах собирать их для непредвиденного отъезда. На всякий случай следователь открыл стоявший в комнате небольшой шкаф – и отпрянул назад с удивленным восклицанием.
– Амалия Константиновна! Взгляните сюда…
И он извлек из шкафа небольшую подушку, из которой почему-то как раз посередине вылезло несколько перьев. Это была та самая подушка, которая пропала из комнаты рядом с местом преступления.
– Простреленная подушка, – сдавленно проговорила Амалия, вертя ее в руках. – Вот, значит, где она была…
– Так что, неужели Дуняша убила хозяйку? – спросил пораженный следователь. – Но зачем?
– Боюсь, что все гораздо хуже, – отрезала Амалия. – Она нашла подушку и поняла, кто убийца. Возможно, она видела, как выбрасывали подушку, и тогда же обо всем догадалась…
Игнатов закусил губу.
– Она могла потребовать у убийцы денег, – проговорил он, волнуясь. – Но тот, кто уже убивал однажды, вряд ли станет колебаться во второй раз…
– Нам надо ее найти, – решительно сказала Амалия. – Жива она сейчас или уже мертва, мы должны ее найти!
Иван Иванович кивнул и бросился собирать своих людей.
…Уже во второй раз за последнее время над усадьбой нависла нехорошая тень. Приехал товарищ прокурора, какие-то полицейские чины из Д., привезли даже собаку, которая будто бы могла взять любой след. Но собака бестолково металась по саду, а исчезновение Дуняши обрастало все новыми и новыми слухами, один нелепее другого.
Около шести вечера в усадьбе показалась взволнованная Антонина Григорьевна. Она передала Игнатову голубую ленту, немного испачканную землей, и сказала, что ее принес один из мангустов.
– Они очень любопытные, я уже привыкла, что из своих походов они постоянно притаскивают в дом что-нибудь… Но одна из наших горничных сказала, что Дуняша любила носить в волосах такую же ленту, вот и я решила, так сказать… поставить вас в известность…