Пошли жалобы в край.
Приезжала из края комиссия, собрали общее собрание и разобрали эти жалобы в присутствии Репеты и его актива. Но как только комиссия уехала, Репета и его активисты всех, кто против них выступил на собрании, посадили в карцер”…»
Разрешилась эта история следующим образом: джигинцы написали жалобу в Москву, и Репету сняли.
Борьба за выживание
Началась битва за жизнь. Эта битва прежде всего вылилась в битву с голодом. Голод же стал следствием проведенных мероприятий по сплошной коллективизации и раскулачиванию и проводимых мероприятий по заготовкам.
Из книги «История немцев России»
«…Колоссальные масштабы заготовок резко ухудшили и без того напряженную продовольственную ситуацию в регионах проживания немцев. Государство не учитывало изменившуюся в деревне обстановку и не уменьшало норм заготовок хлеба и других продуктов. Все меньше продовольствия оставалось на самих крестьян. Над немецкими селами нависла угроза голода…»
Из воспоминаний Андрея Пропенауэра
«…Хозяйство каждого колхоза было обложено мясопоставками – 40 кг, картофеля – 800 кг, шкура свиная или рогатого скота – 1 шт., сельский налог за усадебный участок, страховка, самообложение – с каждой семьи…»
Но государство не ограничивалось только заготовками мяса и хлеба.
Из воспоминаний Андрея Пропенауэра
«…А самое тяжелое это был заем. Каждый трудоспособный колхозник должен был расписаться за облигации и внести за них деньги. Это нужно было вести большую массовую работу среди населения…»
Вероятно, непросто было убедить людей, которые пóтом и кровью добывали каждую копейку, отдавать деньги на какие-то далекие, малопонятные, но благие цели, взамен же получать несколько новеньких и бесполезных облигаций, которые хранились в комодах и ящиках письменных столов как напоминание о добровольной и неотвратимой, заведомо невыгодной сделке с государством. Заем – это было предложение со стороны государства, от которого нельзя было отказаться. Интеллигентный грабеж. И это в то время, когда угроза голода стала реальностью.
Из книги «История немцев в России»
«…Массовый голод имел место и в немецких селениях Северного Кавказа. Имеются свидетельства о наличии в немецких колхозах большого количества людей, “опухших от голода, ослабевших настолько, что уже не встают с постели”. К сожалению, статистические данные о смертности немцев в этом регионе разыскать не удалось…»
Из воспоминаний Андрея Пропенауэра
«…1932 год был неурожайный… Была сильная засуха, возили на лошадях в бочках воду, поливали посевы. Но урожай был очень плохой. В машинно-тракторной станции в это время было всего около 40–50 тракторов на весь район. Помощи никакой ниоткуда, а план посева был большой, поэтому было мобилизовано все трудовое население на обработку земли лопатами, сапками…»
Работали как одержимые. День и ночь. В результате такой подвижнической работы были выполнены все планы поставок. Но какой ценой?
Из воспоминаний Андрея Пропенауэра
«…Когда выполнили хлебозаготовки и засыпали семенной фонд, ничего не осталось: ни фуража для скота, ничего для колхозников.
Был голод.
Лошадей и рогатый скот кормили сеном, соломой. Но этого было недостаточно. Были случаи падежа лошадей и скота.
Тогда же организовали рыболовецкие бригады. В это время плавня была залита водой, рыбы было очень много. И это было наше спасение. Люди кормились рыбой…»
Андрей Пропенауэр упоминает те самые плавни, которые в 60-е годы прошлого столетия были преобразованы в сельхозугодья. Там и сегодня выращивают помидоры и другую сельхозпродукцию. А тогда, в те голодные годы, они были заполнены водой, в которой водилось немало рыбы.
Из воспоминаний Эммануила Фельхле
«…Наше спасение было – рыба. Плавни были полны воды и рыбы…»
Рыба составляла основной рацион жителей Джигинки на то время. Ей было впору в те дни ставить памятник, поскольку благодаря золотой этой рыбке джигинцы пережили тот страшный год.
Но возникает вопрос – как же можно было сдать государству ВСЕ? Не оставив себе НИЧЕГО? Но другого выхода действительно не было, так как в случае невыполнения плана по хлебозаготовкам село ожидали жесткие санкции. Например, Джигинку могли занести на так называемую «черную доску». Система «черных досок» к этому времени действовала безупречно. Как хорошо отлаженная гильотина.
Из книги «История Кубани с древнейших времен до наших дней»
«…Одной из мер по борьбе с кулачеством было занесение станиц на “черные доски” Население таких станиц было обречено на вымирание. Только в декабре 1930 года в крае было раскулачено в ходе хлебозаготовок от 30 до 50 тысяч хозяйств, около 20 тысяч человек отдано под суд, 600 человек расстреляно. По неполным данным, в 1932–1933 годах число депортированных из сельских районов Кубани достигло 63,5 тысячи человек. Следует отметить, что в разряд “классовых врагов” зачислялось население станиц, срывавших планы хлебозаготовок, мясопоставок. В результате часть крестьянства покинула деревню… В целях пресечения неорганизованного оттока селян в город было принято решение не выдавать колхозникам паспорта. Паспортизация села началась только в 1950-е годы…»
Из Постановления «О ходе хлебозаготовок и сева по районам Кубани» Решение бюро Крайкома (совместно с представителями ЦК ВКП(б) от 4 ноября 1932 года):
«…Ввиду позорного провала плана хлебозаготовок и озимого сева на Кубани поставить перед парторганизациями в районах Кубани боевую задачу – сломить саботаж хлебозаготовок и сева.
…Крайком постановляет:
1. За явный срыв по севу и хлебозаготовкам занести на черную доску станицы (далее следует перечень провинившихся станиц. – Прим. авт.)…
2. В отношении станиц, занесенных на черную доску, применить следующее:
а) немедленное прекращение подвоза и полное прекращение кооперативной и государственной торговли на месте и вывоз из кооперативных лавок всех наличных товаров;
б) полное запрещение колхозной торговли, как для колхозов, так и для единоличников, прекращение всякого вида кредитования и досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств;
в) проверку и очистку органами РКИ колхозных, кооперативных и государственных аппаратов от всякого рода чуждых и враждебных элементов.
Предупредить жителей станиц, занесенных на черную доску, что в случае продолжения саботажа сева и хлебозаготовок краевыми организациями будет поставлен перед правительством вопрос об их выселении из пределов края в северные области и заселение этих станиц добросовестными колхозниками, работающими в условиях малоземелья и на неудобных землях в других краях…
3. …В отношении единоличников, отказывающихся от земли и сева, лишить их также усадебной земли…
б) просить правительство выселить этих единоличников за пределы края в северные районы…
4. …а) предложить Крайпрокуратуре и Крайсуду в ускоренном порядке рассмотреть дела по хищению колхозного и государственного имущества. Применив к виновным все меры суровых наказаний, предусмотренных декретом, с тем чтобы в 5-дневный срок было рассмотрено не менее 20 дел с опубликованием приговоров в печати…»
Вы понимаете? Невозможно было не выполнять план. Невозможно. Не было такого варианта у джигинцев.
А что касается 4-го пункта постановления (о борьбе с хищениями), то он немедленно стал руководством к действию.
Почувствовали его и в Джигинке.
Из воспоминаний Андрея Пропенауэра
«…Шла беспощадная борьба с расхитителями народного добра. Сумки на работу не брали. Обед готовили в столовой и вывозили на поля. Туда, где люди работали. Был такой случай: две колхозницы по пути домой зашли в колхозную кукурузу и сорвали семь кочанов кукурузы. За что были осуждены на длительный срок лишения свободы. Одна колхозница на сборе хлопка-сырца набила себе карманы, за что была тоже осуждена. Один анапский единоличник на своих лошадях приехал в Джигинку и сумел в колхозе украсть несколько мешков овса, за что был осужден на десять лет лишения свободы с конфискацией имущества…»
Из воспоминаний Эммануила Фельхле
«…1931 год. В колхозе молотили подсолнечник, вручную, катками, во время мороза. Сразу от дока отвозили подсолнечник в Анапу. Числа 25 декабря переменилась погода, пошел дождь. Мы не смогли отправить подсолнечник – дорога грунтовая, кони некованые. Из-за этого был большой скандал. Власти предали суду председателя колхоза Штумма Ивана Готлибовича и еще несколько человек. Ивану Готлибовичу дали три года заключения ни за что. Ни в чем не виноват…»
Сам Фельхле тогда чудом избежал ареста. Просто уехал из колхоза. На время.
Из воспоминаний Эммануила Фельхле
«…Я бросил колхоз и уехал в Керчь до июня 1932 года…»
Огромное количество жителей Джигинки было раскулачено в эти годы. Их осиротевшие дома долго напоминали о своих владельцах. Впрочем, этим домам довольно скоро нашли применение. Их продавали, отдавали, обменивали. Дома «кулаков» стали тем капиталом, благодаря которому позже колхоз и сельский совет решали многие насущные проблемы. А бывшие хозяева домов где-то мыкались по белому свету. Их ссылали в северные края, арестовывали, преследовали. Кто-то из них заблаговременно, до выселения или ареста, пускался в бега. Доля у таких беженцев была незавидная. Как не может быть завидной доля всех «унесенных ветром».
Иногда у них рождалась безумная мысль, что все обойдется, что можно вернуться в родное село. И пытались же вернуться.
Из воспоминаний Эммануила Фельхле