И если в Европе еще остались мужчины, если она еще не превратилась в сборище узкогрудых педиков, то Европа должна сказать: езжайте к себе на Восток и там рисуйте какие хотите карикатуры, а мы здесь будем рисовать так, как мы считаем нужным! И если вы после таких выходок не захотите уезжать, то мы вас, жалких паразитов, вышвырнем из нашего дома, а если вы и после этого каким-то чудом останетесь – мы вас уничтожим. Вот и все. И что же здесь удивительного?
Давайте начистоту. Тора – это ведь не хроника еврейского народа в его эволюции! Это священный текст, и каждая фраза, мысль, логический переход в ней для еврея – боговдохновенен. И она не стареет. Это не бытописание, не этнографический труд, это не рассказы о временах глубокой древности. Не страшная сказка в духе «ах смотрите, какие были в Палестине дикие нравы три тысячи лет назад». Эта книга не об этом. Или, вернее, не только об этом. И в основном не об этом.
Поэтому у меня есть предложение евреям: признайте Тору неким археологическим артефактом и тогда публично и недвусмысленно покайтесь в истреблении других народов, поставьте жертвам этого учиненного евреями геноцида памятники и выплатите потомкам этих жертв компенсации. Например, жителям сектора Газа. Ведь в соответствии с нормами так называемого международного права преступления против человечности, в том числе геноцид, не имеют срока давности.
Если же Тора боговдохновенна, если она является сердцем еврейской ментальности и идентичности, если она руководство к действию и одновременно оправдание любого насилия во имя еврейского народа, то тогда, господа евреи, будьте готовы к тому, что и с вами могут поступить так же. И стереть вас с лица той земли, которую другой народ считает своей и тоже данной ему Богом…
Вот другой пример: Византия. Там жило много евреев. И когда началась персидская, а затем арабская, а затем турецкая экспансии, кто вступал в сговор с врагом? Кто открывал ворота городов за деньги, тайно, ночью? Евреи. Достаточно сказать, что только при взятии персами Иерусалима в 614 году нашей эры евреи собственными руками убили девяносто тысяч местных христиан, включая женщин и детей. Тут уже не спишешь на Яхве – этой резни нет ни в Торе, ни в Пророках!
Или бойня, устроенная в 1982 году Ариэлем Шароном в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила. Три тысячи безоружных арабов было убито, включая женщин и детей. Что, Яхве этого тоже хотел?
Добавлю, что в 1930-1940-е годы антисемитизм в мире был общим местом. Никто не собирался защищать евреев, и моя непреклонность в еврейском вопросе воспринималась как крайне жесткая, но приемлемая политика. Тогда она не выглядела как немотивированное зверство, как это воспринимается сейчас.
Ни разу с момента, когда наша политика в отношении евреев была уже в общих чертах понятна, никто из мировых лидеров не выступил в их защиту, не предложил мне ее пересмотреть, не дал понять, что считает ее неприемлемой. Я уже не говорю о населении оккупированных территорий. Поляки, прибалты, украинцы, чехи, словаки, сербы, хорваты, белорусы – все нам аплодировали. А потом все отвернулись и показали на нас пальцем: это они убили, мы ни при чем! Жалкие ничтожества: даже за свои дела ответить не могут. Скажу просто: я не признаю за так называемым международным сообществом права меня судить. Нет у меня судей среди смертных…
– Прощайте, господин Гитлер! Ваше время истекло. Надеюсь, что мы с вами больше никогда не увидимся.
– Ну это мы еще посмотрим…
Небольшое отступление: Сталин и джигинские немцы
Вот что любопытно: ни от одного русского немца я не слышала о Сталине ни одного слова. Ни плохого, ни хорошего. То есть Сталина вроде как и не было в их жизни. Что это? Всепрощение, мудрость, понимание, смирение? Или страх? Или все это вместе взятое?
Но факт остается фактом – русские немцы в разговоре со мной не упоминали имя Сталина. Ничего не было сказано и о том, какое впечатление на них произвела, например, смерть Сталина. Ни слова. Даже самые словоохотливые из них и не заикались об этом.
Осторожность в словах, действиях – все это можно наблюдать и в том поколении, которое не испытало ничего из того, что связано с выселением, трудовыми армиями, спецкомендатурами и прочим. Есть подозрение, что немцы до сих пор живут с болезненным ощущением того, что жизнь может повернуться для них на 180 градусов в любой момент. При всей своей открытости и добродушии они вежливо, но твердо прочерчивают ту границу, за которую в разговоре лучше не заходить. Имеют на это право.
Свобода!
Из книги «История немцев России»
«…5 июля 1954 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли совместное постановление “О снятии некоторых ограничений в правовом положении спецпоселенцев”. Постановление предусматривало поэтапное, достаточно медленное сокращение числа и категорий спецпоселенцев и некоторую либерализацию самого режима спецпоселения… В соответствии с этим постановлением спецпереселенцы получали право свободного передвижения в пределах республики, края или области, в которых они проживали, они могли беспрепятственно выезжать в командировку, на лечение, в гости к родственникам или по другим уважительным надобностям в любую местность СССР… Личная явка на перерегистрацию была необходима лишь один раз в год… 10 марта 1955 года Совет Министров СССР обязал органы внутренних дел выдать спецпоселенцам паспорта гражданина СССР…»
В последующем Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года со всех без исключения оставшихся к тому времени на спецпоселении немцев были сняты предусмотренные этим режимом ограничения.
Свобода! Свобода передвижения, свобода выбора, забытое ощущение своих среди своих. Казалось бы, несправедливость, лишения позади. Теоретически. А практически мало что изменилось.
Из воспоминаний Эммануила Фельхле
«…29 сентября 1956 года мы прибыли в Джигинку!..»
Интересная деталь – семья Фельхле прибыла в Джигинку ровно через 15 лет после изгнания. День в день. Но только радость Фельхле была преждевременной. В Джигинку-то они прибыли. Но здесь их не ждали.
Из воспоминаний Эммануила Фельхле
«…В январе 1957 года нам предлагали уехать из Краснодарского края. Мы подали жалобу в Верховный Совет в Москву. Но ничего не помогло. Выдворили нас за наш счет 15 февраля 1957 года.
22 февраля 1957 года прибыли в Джамбул, купили дом…»
(Вот-вот. Рано радуетесь. Реально все ограничения были сняты в 1964-м. Уже мне было три года. – Альфред Кох.)
И это не фатальное невезение именно семьи Фельхле. Таких историй с приездом-отъездом было немало в то время. Так же приезжает в родные места Эдмунд Штумм, но и ему с семьей приходится вернуться в Восточный Казахстан по той причине, что остаться в Джигинке его семье не разрешили.
Только в 1964 году появился документ, окончательный, железный документ, который аннулировал основные положения того самого знаменитого Указа от 28 августа 1941 года, с которого и начались «хождения по мукам» советских немцев.
Из Указа Президиума Верховного Совета СССР «О внесении изменений в Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года “О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья”» от 29 августа 1964 года
«…Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
1. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года “О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья”… в части, содержащей огульные обвинения в отношении немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, отменить (выделено автором)…»
(Вот оно – окончательное освобождение. Вот тогда стало можно только по-настоящему возвращаться. Но имущество не вернули. И не вернут уже никогда. – Альфред Кох.)
Именно с этого времени и потянулись джигинские немцы в родное село.
Семья Фельхле возвращается в Джигинку в 1967 году. В 1961-м возвращается в село Мария Федоровна Прицкау. В 1966 году возвращается в село Андрей Пропенауэр с семьей. В 1977 году вернулась в Джигинку Людмила Христиановна Беркман и ее родственники. И многие, многие другие…
Из воспоминаний Нины Георгиевны Кох
«…Мне рассказывали, что Джигинка до войны была чисто немецким селом. Очень опрятное. Тротуары выложены плиткой, домики очень ухоженные. Церковь, школа.
А когда мы приехали в 1964 году, здесь были еще развалины. Осталась половина Джигинки от прежнего села. Дома были только вдоль речки, что протекает в селе. Только две стороны. Дальше ничего не было. И приезжали немцы из Казахстана, и восстанавливали Джигинку.
Когда сестра Рейнгольда собралась возвращаться в Джигинку, то они продали все, что у них было, и собрали по тем временам пять тысяч. На эти деньги и построили здесь себе дом.
Это такие трудолюбивые люди, немцы, что у них другого слова в жизни не было, кроме как “труд”…»
Из воспоминаний Алиды Фогель
«…Нас разыскал муж. Но забрать он нас не мог, так как мы были под комендатурой. Только через 1,5 года мы смогли соединить семью. Это было в 1947 году, весной. А в 1963 году мы вернулись на родину, в Джигинку. Дом наш был занят, да и претендовать мы на него не имели права (выделено автором)… В 1953 году у нас родился сынок, и мы назвали его Володей, в честь того сына, который умер в трудармии… В родном селе мы встретили много друзей, родственников…»
Из воспоминаний Александра Вениаминовича Эрфле
«…Жили неплохо, но все время тянуло на родину. И в конце 1971 года мы вернулись в Джигинку. Купили себе дом на этой же улице Садовой, недалеко от того места, где когда-то стоял наш дом…»
Из воспоминаний Александра Рейнгольдовича Штумма