– Район у нас живой. Неспокойный. Летом студенты, сам понимаешь, хлопот с ними. Зимой хорошо. Потише. А так, трупы со всего города к нам плывут, и трахаться из города приезжают. Кончается изнасилованием. Вот подежуришь, сам поймёшь, – завершил краткий экскурс и вводную прокурор, – разгребай пока дела, знакомься.
Были приглашены сотрудники, которые находились на месте, и меня с ними познакомили. Помощник – пожилой уже человек, следователь – миловидная молодая женщина и заведующая канцелярией, розовощёкая блондинка с крутыми полными бёдрами по имени Мила. Прокурор как-то особенно обласкал её взглядом, но, может, мне без привычки просто показалось…
Уже несколько дней в седле, выдали удостоверение. Я на небе от важности и стараюсь изо всех сил. Ежедневно до позднего вечера в кабинете, на происшествия пока не выезжал, а не терпится. Принял у старшего следователя всю технику, освоил, зарядил «ФЭД». Перечитал все дела, уже провёл несколько допросов свидетелей по живым делам, составил планы расследования, пойду к шефу утверждать. Вижу его редко, он то в облпрокуратуре, то в райкоме партии, то в райисполкоме, то в суде. Я общаюсь с помощником и следователем, помогают мне писать следственные бумаги и документы. Да, слабовата была у меня стажировка у Данилова, понимаю только сейчас. Но ничего, я терпеливый и въедливый, где не покажут, своим умом дойду. Надо перечитать все рекомендации и практические документы, что в шкафах стоят. А их хватает. Я уже подобрался к библиотеке у шефа в кабинете. Он разрешил, только просил, чтоб всё возвратил на место. Больше надо читать журналы «Следственная практика», тут у него их достаточно. За несколько последних лет.
Домой прихожу. Падаю в кровать. Никакой…
Вчера меня взяли на происшествие уже из дома: утонул мальчик одиннадцати лет в селе. Заехали на «газике», погнали в Бюро судмедэкспертов. Захватили дежурного эксперта, женщину.
Труп лежал на берегу речки, у насосной трубы очистного сооружения. Весь изуродованный так, что страшно смотреть. Меня едва не стошнило, хорошо, что поужинать не успел. Ещё не стемнело, начали осматривать тело. Участковому поручил опрашивать очевидцев.
Мальчишки купались у трубы, от лихости начали прыгать с неё, потерпевшего засосало. Оказалось, что большая часть огромной трубы не была закрыта сеткой. Мальчика протащило по трубе, пока не выключили насос. Налицо безобразное отношение к технике безопасности. Доложил шефу, возбудил уголовное дело.
Поразила меня эксперт. Закончив осматривать труп и продолжая диктовать, она, полная тётя, вздохнула, села на трубу и развернула свёрток с едой.
– Перекусить не хочешь? – предложила.
У меня повело живот и затошнило…
Сегодня сижу в прокуратуре один. Все ушли. Рабочий день давно кончился. От сигаретного дыма едва виден потолок, на столе склад из бумаг и уголовных дел, книжки по следствию. Я в трансе. Главное, нет машины! А сколько надо сделать! Район огромный! В один конец 120 км, в другой – столько же, а в середине город. И всюду на автобусе, в село вообще доехать нечем. Особенно на чабанские точки.
Свидетелей вызвал по делам, они не идут. Или повестки не дошли, или не желают? Как быть? Приводом через милицию? Начальник райотдела уже мурзится – машину зазря гонять не желает. А сроки по делам бегут, на проверку материала вообще дается от трёх до десяти суток…
Сегодня первая получка!
Полагается обмыть…
Мы с Очаровашкой юридически стали мужем и женой.
После торжественной регистрации в загсе вчетвером на такси мы и свидетели приехали домой к отцу, а вечером свадьба. Оба очень волновались. Свадьба была в шатре, близ дома её родителей. На работе дали трёхдневный отпуск. Всё прошло, как полагается, с небольшим приключением. Во время нашего обязательного свадебного вальса, выходя из-за стола, я зацепил торт, и большой кусок его упал мне на полуботинок. Так весь вальс я и танцевал с тортом на ноге. Люди успокаивали, говорили, жизнь будет сладкой. Как же она может быть другой, когда люблю я её больше всего на свете!
После двенадцати, когда гости, опьянев, стали забывать о нас, я унёс свою Очаровашку на руках домой. Лёгкая, как пушинка! Всю дорогу целовались, и я не чувствовал тяжести. А утром, умываясь во дворе у рукомойника, я напрочь потерял свое обручальное кольцо. Она рыдала. Кольцо подарила мне сестра.
Живём в саду. Среди яблонь во дворе я соорудил полог с деревянным настилом, и мы здесь ночуем.
Утром я убегаю на работу, а Очаровашка ждёт меня дома. Вечером прихожу в наш дворец. А потом снова утро.
Ничего другого не надо. Ночи тёплые и горячие… Иногда среди ночи я слышу, как падают яблоки, Очаровашка безмятежно спит без задних ног…
Наша служба и опасна, и трудна…
Постепенно вникаю в суть службы. Как говорят, начинаю её понимать.
Привык к выездам на происшествия, к подъёмам среди ночи, к трупам, к убийцам; не краснея, допрашиваю потерпевших по делам об изнасиловании.
Жизнь, можно сказать, возит мордой по асфальту мои интеллигентские замашки. По асфальту будничных реалий.
Как-то выехал на приплывший по реке труп. Подъехали с участковым, труп застрял на середине реки, зацепился за что-то. Послал милиционера в деревню за лодкой. Сам сел ждать. День хороший, лето кончалось, но ещё тепло. Сижу – вокруг сплошная лирика. Смеркаться стало. Не ночью же за ним лезть в воду? Разделся до плавок, поплыл. Подплываю – вонь, мух рой. Думаю, как бы меня не съели. Будет ещё один покойник. Петлю ему на ногу и притаранил к берегу. Отдохнул, затащил на берег, сижу, записываю. Подъезжает мент, – ба, он уже здесь, тикать в деревню за людьми, надо грузить. Я ему, – слушай, дорогой, на хитрую попу, есть болт с винтом; я своё дело сделал, труп описал, а ты вези его в морг и очевидцев опрашивай.
Так что, я уже тёртый следак и ментам в рот не заглядываю, а раньше было, поездили они на мне.
Постановление о судмедэкспертизе ему в зубы, а сам сел на дежурный «газик», который тот в деревню гонял, и был таков. Когда ещё домой доберусь, а там ждёт меня – не дождётся милый мой малыш. Она никогда спать не ложится, пока меня не дождётся.
На днях был мой день рождения. Но праздновать не пришлось. Только сели за стол, только разлили, под окном газик милицейский – «канарейка» пиликает, сигналит. Вышел. Что случилось? Я же сегодня не дежурю? Шеф специально меня заменил. Оказывается, следователя, Тамару Пирожкову, не нашли дома, а на чабанской точке труп, похоже, убийство. Вернулся к столу. Выпил рюмку. Расцеловался. Вперёд и с песней!
Когда до места наконец добрались, начали разбираться на ночь глядя. Менты, оказывается, всё перепутали. Во-первых, об убийстве говорить рано. Во-вторых, произошло это не на чабанской точке, а в колхозном клубе отдалённого села. Нашли висящим в петле тело подростка 17–18 лет. Случай из ряда вон выходящий.
Сейчас сижу в здании сельсовета, здесь же и заночую, так как, приехав в деревню и ознакомившись с обстоятельствами, твердо убеждён – жить мне здесь, пока не разберусь!
Коротко, что удалось выяснить к этому часу. Уже восемь вечера, а в двенадцать ночи здесь гасят свет, перестаёт работать колхозная станция и село погружается во тьму. Ну, прямо, как в старые добрые времена у Андерсена.
В колхозе работают студенты из города, помогают собирать овощи на полях. Живут в помещении сельской школы. По вечерам в клубе устраивают танцы, крутят фильмы. Естественно, здесь собирается молодёжь со всего села. Так было и в тот раз. Вечером во время танцев к студентам забрела компания подвыпивших местных юнцов. Спор из-за девчонок, подрались. Участковый, по фамилии Хрусталёв, – одной рукой двухпудовкой играет, как мячиком – вычислил лидеров, предупредил, местных отправил спать. Один из отчаянных вернулся, опять полез драться, его схватили помощники участкового, привели в пункт охраны общественного порядка. Комнатой народных дружинников ещё называется. Послали за участковым домой. Тот пришёл, закрылся с парнем. Один в кабинете. Что там происходило, знают только они. Вернее, теперь уже только Хрусталёв, так как второй после «разговора» был найден в петле из собственного ремня. Этому предшествовало следующее: объективно – это видели несколько человек – парень, выбив окно, выскочил на улицу из пункта, очутившись на земле, бросился в бега. Искали его и гнались за ним долго, но тщетно. А когда вернулись в клуб, нашли его висящим в петле в одной из отдалённых комнат. Синяков и царапин на плечах и руках полно, но это могло образоваться во время прыжка в окно. Странгулягционная борозда, эксперт предварительно сказал, посмертная. Но ещё будет вскрытие. Труп отправил на экспертизу. Следов ударов, характерных для побоев, не найдено.
Участковый говорит, что парень выскочил в окно при следующих обстоятельствах: он стал стыдить его, грозить, что сообщит отцу; отец – секретарь местной парторганизации, директор школы; подросток скис, просил прощение; он расслабился, отвлёкся; тот рванулся и прыгнул в окно.
Версия вполне правдоподобная. Если бы не одна малость. На руках подростка я нашел следы от жёстких перетяжек: значит, ему связывали руки, о чём участковый молчит. Но я его особенно не пытал.
И ещё одна деталь. Повесился парень на перекладине, на которую надо запрыгнуть, чтобы петлю затянуть, а подставок нигде не нашли…
Вот тебе и закавыки… И не одна.
Обстановка накаляется.
Понятые, несмотря на моё предупреждение, разболтали по селу, что у Алексея – имя повесившегося (будем считать так, пока не появится достаточно других доказательств), на руках следы от верёвок. Дошло до отца, тот замутил бучу. Поднял на ноги всё село против милиции (рассказывают, что он и раньше на участкового зуб имел, никак с ним власть в селе не мог поделить, а тут случай представился). Я попыталс