– Приказано немедленно. А на дворе тьма. Я побеспокоился, чтобы с вами ничего не случилось.
– Да тут идти два шага.
– Не помешает. Офицеры, Анатолий Петрович. Надёжные бойцы.
– Ты уж не арестовываешь ли меня? Жена вон перепугалась.
– Да что вы, Анатолий Петрович? Я бы сам пришёл, но обстановка…
– Какая обстановка?
– Чрезвычайная!
– Вы особенно не разбрасывайтесь такими заявлениями. У нас в области всё спокойно. Народ работает.
– Звонили оттуда, Анатолий Петрович… Из Конторы.
– Я утром на комплексе был. Всё нормально. Люди вопросы задают.
– А вы что?
– А я? Я им говорю: работать надо. И не дёргаться.
– По моим данным тоже всё вроде нормально.
– А как иначе…
– Шифровка эта…
– Хорошо. Я сейчас буду.
– Толя! Что там? – бросилась на шею жена.
– Я на работу. Бумаги срочные пришли спецсвязью.
– А эти? – она испуганно кивнула на застывших офицеров.
– Чтобы меня не украли по дороге, – хмыкнул он. – Боится за меня их начальник.
– Толя! – не отрывалась она.
– Спокойно. Через часок буду. Досыпать приду, – и он шагнул за порог, не прощаясь.
Жар остывающего асфальта ударил в нос, лишь только они вышли на улицу из подъезда. Духота убивала желания и мысли. Воздух стоял густым месивом и ощущался кожей. Жербин расстегнул ворот рубахи, отёр пот с лица. Легче не стало. Тяжело ему давалось это лето. Заканчивалось уже, а жара не спадала. Сердце стучало с перебоями. Тайком от жены по вечерам прятал он под язык валидол, прежде чем лечь спать, но помогало не сразу, лишь к утру забывался.
– Может быть, в машину, Анатолий Петрович? – спросил один из офицеров.
– Да что же здесь идти? Пройдёмся.
Охрана не возражала. Тот, что спрашивал, молча махнул рукой водителю. Машина ушла. Они двинулись в темноту. Жербин шёл и вспоминал беспокойный день. Сегодня он стал особенно запомнившимся, хотя и от предыдущего сносило голову. Что в столице? Что с президентом? Чем болен? Может, к середине дня из Москвы поступит какая-то вразумительная информация? С объявлением о введении чрезвычайного положения в стране, в сознании только больше тумана и тревоги. Об этом кривотолки ходили и раньше. С начала года муссировались слухи о введении особого режима. Особых полномочий в экономике требовал председатель кабинета министров Павлов. Крючков, председатель Комитета государственной безопасности, с трибуны открыто заявлял о шпионах в правительстве, в Советах, в окружении президента; в столице нередким явлением стали боевые танки и военные патрули. Всё шло к этому, и вот объявили! Но как-то загадочно, напустив черноты. Нет газет, нет связи, полнейший вакуум! Смущало, пугало и не укладывалось в сознании то, что делалось всё это, несомненно, за спиной президента Союза, которого объявили тяжело больным. Как отреагировал Ельцин, президент России? Об этом вестей не было. Жербин нутром чуял, Ельцин не воспримет новых правителей, но его могут не только не послушать, но и изолировать. Но тогда что же получается? Этот день должен был дать ответы на все вопросы, однако, появившись в кабинете, Жербин срочно помчался на газовый завод, в степь, за десятки километров от города. Там в который раз жители посёлка выставили пикеты, перекрыв автотрассу. Митинговали из-за участившихся выбросов газа. Народ кто-то усиленно подбивал. Об этом докладывали люди Лежинского. Тому, как и его начальнику в Москве, Крючкову, мерещились враги и шпионы. Жербин держался скептически, но по большому счёту не верил. Знал другое. Обстановка на комплексе действительно напряжённая, а среди населения посёлка, возле завода накалена до предела. И накаляли её сами власти и администрация завода: обещали переселить всех в новое жильё подальше от комплекса и не успели. Попросту забыли. Потому и поднялись люди, зашумели. Справедливости требовали. В новых, отстроенных на берегу Волги коттеджах, расположились начальство завода, служивый высший люд, а про сельчан никто не вспомнил.
Ситуацию подогрели столичные журналисты. Приехали тайком. Достали где-то противогазы. Понадевали их на ребятишек в детском саду, и фотографии на первую страницу центрального журнала! Звонков и угроз он пережил несчётное количество. От министров разных мастей до членов правительства. Не разбирались, кто должен был переселять. Досталось ему по первое число! Дьякушев-то ушёл от ответственности. И сейчас его нет. В отпуск сгинул, как будто знал или догадывался о предстоящих августовских событиях.
А Жербин враз уразумел опасность: московские гэкачеписты далеко, а свои бунтовщики рядом. Если эти пикеты и забастовки на заводе преподнести с должной оценкой Кремлю, мгновенно оттуда дадут указания ввести чрезвычайное положение в области. И чем тогда всё кончится, неизвестно. Ничего хорошего не будет.
В посёлке его встретили брёхом и негодованием, дикости не наблюдалось. Это обнадёжило. Здесь не знали московских новостей. Это снизило напряг. К тому же ему ещё верили. Директору завода веры не было. Жербин погнал того, чтобы не мешал, не злил людей. Но увиденное всколыхнуло, ударило по нервам. Вот он, бунт-то! Готов, оказывается, народ на любую неожиданность. Только спичку брось.
К полудню миротворцам удалось успокоить население, и Жербин отбыл к себе. Но пообедать не удалось. У дверей облисполкома волновалась и шумела толпа поболее сельской. Железной стеной напирали ветераны из партийцев, их выделяли огневые, безумные глаза фанатиков. По углам жались демократы, этих пробирала дрожь, но плакаты в поддержку Ельцина и они не выпускали из рук. Из окна второго этажа здания напротив, где размещался молодёжный комитет, развевался «триколор». Его снова закружило, заколовертило. Он встречался с делегацией одних, принимал представителей других, вникал в требования третьих. Уже ближе к ночи собрал исполком – кто оказался под рукой, и предложил обсудить положение дел. Обстановка требовала принятия определённого решения. Власти наконец следовало выразить своё отношение к событиям в Москве, к новоявленному кремлёвскому комитету. Исполком едва не превратился в драку, партийцы набрасывались на демократов, те злобно огрызались, не оставались в стороне и всегда выжидающие чья вверх возьмёт «жирондисты». Когда всё же проголосовали, – остолбенели. Большинство высказалось «за». Это значило поддержать ГКЧП?! Тупо глядели друг на друга, остывая. Он попытался разрулить ситуацию, успокоил особо взвинченных, нашёл зацепку отчаявшимся. Тихо, но твёрдо объявил: исполком не в полном составе, а с таким судьбоносным решением торопиться не гоже; дождёмся завтрашнего дня, обмозгуем заново, тогда решение будет окончательным. Он выжимал из ситуации всё. Ему самому нужна была ясность. В тёмную он играть не имел права. Слишком высока была цена ошибки. И не одна его судьба поставлена на карту. Лично за себя он всё уже решил, поняв, что страна имеет дело с настоящим политическим переворотом. Его интуицию подтвердил и звонок товарища из молодёжного комитета. Тот чудом связался со столицей. Ельцин отверг самостийных функционеров, объявил их действия незаконными. В ответ на это Белый дом осадили танки, возможен штурм, уже гибнут люди. Неизвестно, что с Горбачёвым…
С тем и распустил он исполком до утра. А теперь вот его ведут комитетчики госбезопасности. Арест? Или?.. А что может быть ещё?..
В кабинете начальника накурено, окна распахнуты, шумели кондиционеры, выгоняя сизый дым. Видать, перед его приходом, тот тоже только разогнал своих совещавшихся. Участники разбежались быстро, так как, поднимаясь, он не встретил в коридорах и на лестницах никого, кроме дежурного на первом этаже. Сам Лежинский никогда не курил, даже в партийные годы, когда работал в комсомоле и райкоме партии, а здесь позволил подчинённым, значит, народ был высоких рангов.
Генерал встал, пошёл ему навстречу, смущённо, даже виновато, улыбаясь тревожной гримасой губ, зрачки запали в почерневших от бессонницы глазницах.
– Ещё раз приношу извинения, Анатолий Петрович. Не подумал, что так обеспокою. Сам хотел к вам идти. Но видите, совещание проводил. Всё управление в боевой готовности. Только закончили, – проговорил он.
Жербин только безвольно махнул рукой и сел к приставному столику. Генерал на своё место, в кресло, не пошёл, устроился тут же напротив.
– Не выхожу из кабинета второй день, Анатолий Петрович, – продолжал он, морщась, как от зубной боли. – Звонят то и дело…
– И кто же? – перебил он.
– Наши.
– Что интересует?
– Как положение на местах.
– Нормальное положение.
– Так и отвечаем. Комплекс газовый вот?..
– А что комплекс? Там всё нормально. Я чуть не весь день там лично провёл. Люди с пониманием всё воспринимают. Комплекс выдаёт газ. Работает.
– Пикеты эти! Будь они неладны! Не вовремя!
– А они всегда не вовремя! Что их раньше не было? Или не знали о них? Вот об этом вашим орлам, на заводе задницы греющим, раньше позаботиться надо было! – не выдержав, вспылил Жербин невольно, неожиданно даже для себя самого. – Профилактировать надо было ситуацию, так, кажется, на вашем языке это звучит? И местная наша власть проморгала… Завод давно ручки сложил, на село махнули. Для своих настроили коттеджи, как царьки какие, и успокоились! Ваши-то не улавливали обстановку? Не первый раз народ там трассу перекрывает!
– Прошляпили…
– Вот.
– И как раз сегодня.
– А им только этого и надо, – Жербин сказал это странно прозвучавшее для обоих слово «им», сам толком не зная, кого имел в виду, но, заметив, как внутренне напрягся генерал, осёкся.
– Зелёные, зараза их забери, – продолжил за него генерал.
«Неужели и у него кабинет прослушивается?» – мелькнуло в сознании Жербина, но он уже остановиться не мог:
– Зелёные или голубые, плевать! Главное, сам факт. Но народ понял всё правильно и правильные выводы сделал. Я поговорил с людьми. Честное слово дал, что проблему решу. Вместе с директором завода и его министром. Слава богу, верят ещё.
– Вот так.