– А чего раньше молчал? – по-свойски удивился Жербин. – Вроде порешили?
– Обращение к жителям области надо подписать…
– Кому?
– Вам.
– Что там?
– Вот, читайте. Вы должны выразить полную и безоговорочную поддержку действиям Комитета по чрезвычайному положению. Вот здесь нужна ваша подпись.
Генерал подал Жербину листок.
– А ты его раньше разве не показывал?
– Нет.
– А за что я должен там подписываться?
– Там другое.
– Запутали вы меня совсем.
– Устали, Анатолий Петрович…
– Да уж, намотался. Долго помниться будет этот денёк, – Жербин выигрывал время, осмысливая услышанное, буквы на листке прыгали перед глазами, он с трудом улавливал содержание фраз и даже отодвинул чашку чая в сторону.
– Ночь, – напомнил генерал.
– И ночь, – поддакнул Жербин и решительно отодвинул листок от себя, даже бросил на стол. – Нет! Я этого подписывать не стану! Да что ты? Я же говорил, что не правомочен! Совет высказаться должен!
– Не горячитесь, Анатолий Петрович, – придвинулся к нему генерал. – Не горячитесь. Подумайте хорошенько. Эта бумага…
– Эта бумага не простая! Она нужна для больших дел!
Лежинский замер, замолчал.
– Она развязывает руки многим.
– Анатолий Петрович…
– Тебе, генерал, я могу это сказать. Не боюсь. Мы с тобой одни. Народу не скажу. Но они сами поймут. Не дураки.
– Им-то кто скажет? – вырвалось у генерала.
– Кто скажет? Найдутся свидетели… Время ставит точки нашим делам.
– Анатолий Петрович!
– Время, генерал. Оно и судья, и палач нашим поступкам.
– Ну, уж если вы к истории обратились, позвольте и мне.
– Интересно…
– Вам что-нибудь говорит городок с названием Мон-Сен-Жан?
– Что это? Франция вроде?
– А Гугомон?
– Что за кроссворд?
– Может быть, Папелот?…
– Сплошная география. Нет, генерал, сдаюсь, я в географии не силён, хотя, каюсь, в детстве капитаном мечтал стать, корабли водить по морям-океанам. Кто из волжских пацанов не мечтал о дальних странах, пальмах на островах, диких папуасах?..
– Я не назвал вам ещё Ге-Сент, Бель-Альянс и Плансенуа.
– Абракадабра какая-то!
– Нет. Это великие города Франции, Анатолий Петрович. А кто их помнит? Во времена исторического сражения Наполеона с армией союзников, когда наконец-то корсиканец впервые и окончательно потерпел сокрушительное поражение, они все героически сражались. Мон-Сен-Жан был жестоко обстрелян из пушек. Гугомон сожжён, Папелот сожжён, Плансенуа пропало в пламени пожаров от ядер. Ге-Сент взят приступом. Только Бель-Альянс был свидетелем дружеских объятий двух победителей. Однако названия всех этих мест никому не известны. Не удержала их память. А вот на долю Ватерлоо, стоявшего в стороне, куда и дым сражений не доставал, достались все лавры. Эта деревня, тихо почивавшая в полмили от поля битвы, прославилась на века.
– Да… Рассказал ты мне историю, генерал…
– Вот вам и память.
– Да… Впечатляет. Ничего не скажешь.
– Так будете подписывать, Анатолий Петрович?
– Нет, генерал.
– Что же мне делать?
– Ставь печать. Пиши – отказался. Завтра Совет буду проводить, – поднялся Жербин.
Генерал потянулся вслед, не спуская с него глаз.
Оба догадывались, каким будет решение завтра. И оба обернулись к окнам.
Рассветало.
Защитник Белого дома
Лёха Лапоть замер, полез протирать глаза, закрыл их даже для верности и снова уставился на белый свет. Видение не пропадало. Навстречу по шоссе, вылупляясь из утреннего тумана, как цыплята из яиц, двигались танки, фыркая и лениво позвякивая гусеницами.
Лапоть остолбенел. Схватил товарища за локоть.
– Что это, Серёга? Учение?
– Чего мелешь, дурило?
– Гляди, броня!
– Откуда ей быть? – не сводя глаз с приближающейся военной техники, разинул рот и подполковник Ремнёв. – Какие учения могут быть в столице летом? До центра рукой подать. Все в отпусках.
– При чём здесь отпуска?
– Москва гуляет. Сам президент в море купается. В Крыму.
– Не война же?!
– Ещё чище! Думай, что говоришь!
– Так скажи. Ты же коренной житель.
– А мне почём знать? Вчера же с тобой полуночили. По телеку ничего.
– В штабе-то не слышно у вас?
– Выходные. Какие дела? Однажды было. Зимой. Эксперимент Горбачёв проводил. Так горлопаны доконали его митингами. Убрали броню с улиц. С той поры ничего.
– Куда же они чешут? Не на парад же?
– Щас узнаем. – Ремнёв, уповая на форму подполковника, попытался двинуться на середину дороги к переднему танку наперерез, высоко задирая руку с вскинутой фуражкой, но тот, приметив смельчака ещё метров за двести, дрогнул стволом пушки и, угрожающе описав ей дугу, внушительно уставился в упор.
Подполковник, натянув фуражку на уши, вприпрыжку затрусил назад к Лёхе, размахивая портфелем. Тут же из колонны выскочил незаметный до этого пятнисто-зелёный «уазик» и понёсся к Ремнёву и Лаптеву, сердито подвывая сигнальной сиреной. Приятелей сдуло с дороги за невысокие кусты.
– Что? Не даётся? – Лапоть полез в карманы за куревом.
– Здесь что-то неладное… Обычно их гаишники сопровождают, если перегон какой, – задыхаясь от волнения, отчал Ремнёв, – а сейчас никого. Не прут ли они туда, куда и мы с тобой собрались?
– Неужели в Белый дом?
– Не знаю я. Но думаю, поспешать нам следует, пока не перекрыли всю трассу танками.
– В метро?
– А то куда же. Я знаю тут дорожку поближе. Давай за мной! – И Ремнёв, не обращая внимания на взвывшую сирену вояк, рванул через дорогу.
Лёха кинулся за ним. Вдвоём они резво перескочили асфальтовое покрытие, обогнули кустарники и благополучно оказались в тихом переулке.
– Не отставай! – с лёгкостью удирающего зайца проворно прыгал дальше подполковник.
Задыхаясь с непривычки, Лёха едва поспевал за ним.
– Куда теперь-то? – взмолился он.
– Давай, давай! – подгонял его тот, изредка оборачиваясь и портфелем указывая направление. – Тяжко после вчерашнего-то?
– А ты как думал? – отдувался Лёха. – Знал бы, остановился после первой бутылки.
– Все вы так, – издевался приятель, – сильны алкаши задним числом.
– Сам же наливал…
Когда впереди вместе с колокольным грохотом сердца появилась светящаяся буква «М» на фасаде здания, Лёха едва волочил ноги, но финиш дистанции открыл второе дыхание и прибавил сил. Они оба с наслаждением спустились в прохладу подземелья.
– Откуда танки-то? Не разглядел что-нибудь на броне? – спросил уже в электричке Лёха.
– Не разглядел. Знамёна на параде цепляют. А здесь сплошь железо. Ты знаешь, я что-то и на «козле» номеров не заметил.
– Дела… Живёте вы, как на бочке с порохом. Почище нас.
– Не гони дуру-то, – оборвал «философа» Ремнёв. – Говорю же тебе, не чисто всё это. Гоним сейчас в Белый дом. Я тебе встречу с помощником Шахрая на десять устроил. Ничего не случится, если мы раньше там окажемся. Только бы пропустили…
– Рано ещё.
– Я договорился. Свои будут, пропустят. Там и перекусим. Заодно выясним, что случилось.
Перебрасываясь короткими фразами, они, перескакивая с одной станции на другую, без особых проволочек и приключений добрались до конечного пункта назначения. Уже выбегая из метро, Лёха уловил момент и напомнил приятелю о своих болячках.
– Серёга, ты про меня-то не забудь, – дёрнул он подполковника за рукав.
– А к чему вся затея-то? – чуть не обиделся тот. – У меня всё чётко. Это не твои дружки в Министерстве внутренних дел. Языком трепаться, да деньги вытягивать. Помощник Шахрая знает о твоих проблемах, Сергей Михайлович обещал участие. А ты понадобился для того, чтобы своими словами, так сказать… Подробности, детали какие разъяснить, если возникнет надобность.
– Хорошо бы…
– У меня всё схвачено.
– Танки эти?.. Не помешали бы…
– Вот и я волнуюсь.
Но танки уже стояли за Калининским мостом.
– Смотри! – ойкнул Лёха и опять застыл, как в первый раз на дороге. – Они уже здесь!
– Фу ты чёрт! – остолбенел и Ремнёв. – Напугал меня.
– Танки!
– Да вижу я. Не ори, – одёрнул его подполковник. – Это не наши. Тем ещё катить да катить. Это другие.
– С десяток наберётся, – начал считать Лёха.
Возле здания шумел, суетился, бегал народ. Мимо толпы, не подавая сигналов, с флажками стремительно пронёсся кортеж правительственных автомашин, в середине самая приметная, сверкающая и хищная чёрная «Чайка». Белый дом проглотил примчавшихся.
– Давай за мной! – скомандовал Ремнёв. – У меня пропуск, а то, боюсь, потом поздно будет.
В суматохе, прицепившись к подполковнику, как малое дитё к матери, Лёха опомнился только в помещении. Тут было поспокойнее, но беготня и шум, словно во взбалмошном улье, не внушали ничего хорошего. Ремнёв нашёл ему место в коридоре на втором этаже в неприметном закутке, приказал ждать, сам пропал. Вернулся, словно выжатый лимон, красный, взлохмаченный, вспотевший. От него несло свежим коньяком.
– Сидишь? – зачем-то спросил он рванувшегося к нему Лёху.
– О! Ты где успел-то? – удивился тот.
– Влипли мы с тобой.
– Чё?
– Не чокай, сейчас заохаешь.
Лёха с нетерпением вглядывался в подполковника. Тот как-то рывками достал платок, вытер лицо, потом расстегнул воротничок кителя, залез рукой с платком внутрь под мощную грудь, плюхнулся рядом, бросив портфель, как пустую ненужную вещь.
– Ну, чего молчишь-то? – наседал Лёха. – Коньячком поправился?
– На совещании Сергей Михайлович, – не удосужив приятеля ответом, выдохнул тот тяжело. – Ельцин всех собрал у себя на пятом этаже. Руцкой, Хасбулатов, Силаев, все там.
– Что творится-то? Узнал что-нибудь?
– Плохи дела.
– Толком можешь сказать?
– Похоже, против Ельцина опять что-то затевается. Военных подняли. Белый дом в осаду берут.
– Да ты что!
– Конкретно никто ничего не знает. Не говорит.