– А нам куда?
– Не кудычь, как наседка. Тут сиди.
– Чего сюда-то припёрлись?
– Цыц! Ждать надо. Придёт Шахрай, узнаем.
– Серёж, я с тобой.
– Сиди! Не дёргайся! – Ремнёв поднялся, даже изменился в лице. – И не кличь меня так. Обращайся по званию.
– Чего?
– Товарищ подполковник, понял?
– Чего?
– Понял, говорю?
– Понял…
– У тебя какое звание в ментовке было?
– Старший лейтенант.
– Вот так, старлей. Ждать здесь.
Но долго без дела Лёхе сидеть не пришлось. В соседний кабинет распахнул дверь шедший по коридору с двумя верзилами лысеющий «бульдог». Через несколько секунд внутри раздался его зычный командный голос, дверь дёрнулась, и оттуда в коридор полетели ящики, стулья, тумбы столов, крышки и всевозможная мебель. «Бульдог» с грохотом и руганью выломился следом, за ним его эскорт, отряхиваясь от пыли и мелкого мусора.
– Скучаешь? – задержал «бульдог» красные глаза на Лёхе, вскочившем, как по команде.
– К Шахраю… на десять.
– Давай ко мне!
Лёха выдвинулся из своего закутка.
– Где служил?
– В милиции.
– Наш. Видел, что я делал?
Лёха, недоумевая, кивнул.
– Бери людей, – «бульдог» ткнул рукой в кабинет, из которого он только что вывалился. – И пройдись по всему этажу.
– Мебель вытащить? – не понимал ничего Лёха.
– Вот именно.
– А ходить негде будет?
– Правильно понял, мент. Чем меньше проходу, тем лучше. Это твоя задача.
– А?.. – хотел спросить Лёха.
– Вплоть до конца этажа! – уже через плечо, развернувшись, уходя, рявкнул тот. – Найдёшь потом меня. И поспешай!
Он и двое косолапых умчались.
Лёха, смущаясь, неловко заглянул в порушенную комнату.
– Есть кто живой? – крикнул он и столкнулся с худющим интеллигентом в роговых очках, выносящим кадку с цветком, сзади пылила сердитая особа: плотненькая «тумбочка» с чубчиком школьника.
Лёха посторонился. Интеллигент и особа степенно продефилировали наружу, оставляя за собой лишь раскачивающуюся люстру на потолке и соблюдая очередность. Особа сжигала Лёху близорукими глазками.
– Есть ещё народ? – всё-таки спросил Лёха и тупо проводил их взглядом, не надеясь на ответ и от этого совсем теряясь.
– Кто мне скажет, зачем всё это надо? – вопрошала в неизвестность особа.
– Глафира Марковна, этот вопрос Александру Васильевичу, – отвечал очкарик, оглядываясь по сторонам и ища место для кадки.
Лёха обдумывал, с чего начать, но его выручил шум в комнате рядом, дверь которой распахнулась, и оттуда вывалился толстяк с выпученными глазами, двумя руками удерживающий половинку огромного стола. Вторая его половинка вынырнула следом, прижав бедолагу к стене, вместе с вцепившейся в неё рыжей тёткой и пигалицей в голубых джинсах. Пигалица светилась, словно хрустальная, то ли от худобы, то ли от улыбки до ушей. Лёха не успел разглядеть, цеплялись ли женщины за крышку стола или наоборот, но только тётка испустила дух, пигалица завизжала, а стол рухнул, едва не придавив толстяка и бросившегося на помощь Лёху. К счастью, все отделались испугом, не считая отдавленных ног.
– Магдалена! – опять подала голос особа. – Кому это взбрело в голову?
Интеллигент нашёл наконец место своему цветку, который тут же был свален толстяком на пол вместе с кадкой. Оба кинулись собирать землю и то, что осталось от растения, в пустое нутро кадки.
«Бардак! – закружилась голова у Лёхи. – Что же я с этой бригадой наработаю?»
Перепрыгивая через разбросанные в коридоре препятствия, огибая шкафы, сметая стулья, мимо Лёхи проскочил приметный молодец из тех двух, сопровождавших битюга. Лёха успел схватить его за локоть.
– Товарищ! – взмолился он с отчаянием.
– Под твою ответственность второй этаж, – без эмоций вывернулся тот, не останавливаясь. – Чего топчешься на одном месте? Крути винты!
Лёха с тоской огляделся.
– Это Рогин, – проводил взглядом молодца толстяк. – Ему не перечат.
– Граждане… – набрав воздуха, осмелел, краснея лицом, Лёха; что говорить дальше, он не знал и поэтому чуть тише, без энтузиазма добавил первое, пришедшее на ум: – Россияне. Выполним задачу…
– Александр Васильевич шкуру сдерёт, если не успеем, – закончил за него толстяк более бодрым баском. – Братцы, давай за мной! Сейчас подымем Курта Фридриховича с Никифоровым. Чего они так застопорились?
И толстяк нырнул в соседнюю комнату, отворяя очередную дверь, как к себе домой. Здесь к ним присоединились четверо молодцов. Это было спасение. У Лёхи отлегло от сердца. Он попытался даже освободить женщин за ненадобностью, однако те наотрез отказались. Команда его разрасталась на глазах, увеличиваясь с каждым выпотрошенным кабинетом и растерзанной комнатой. Сам Лёха освоился, лихо руководил помощниками и через два-три часа они успешно загромоздили весь второй этаж, подбираясь к заветному финишу. Хотелось есть, и усталость давала знать о себе, но больше всего мучила жажда. Лёха уже несколько раз посылал женщин за водой, однако Белый дом оказался отключён чьей-то зловредной рукой не только от света, радио и связи, но и от водоснабжения. Пропала и не вернулась пигалица, последнее время крутившаяся вокруг Лёхи с всевозможными примочками: то ей то, то это. Лезла всё время на глаза, прижималась ненароком к плечу, работать мешала со своими расспросами да советами. В короткие минуты перекура совала свой серебристый заграничный плеер – послушать музыку, от которой его тошнило. Лёха деликатно отводил её руку, сторонился, замечал, как хмурилась «тумбочка», отворачивалась Магдалена, переглядываясь между собой. А пигалице хоть бы что! Будто не замечает. Нахальные девки московские! А тут вдруг исчезла, словно пропала куда. И не сказала никому ничего. Обидел он её невзначай? Толкнул неловко? Даже не заметил. Лёха поводил носом туда-сюда, из-под бровей зыркнул по сторонам незаметно. Нет. Сгинула синеглазая. Ну и шут с ней! Бледная вся, худая, аж светится. Глаза да губы. Ни титек, ни восторга. А музыку какую она совала ему в уши! Он и за деньги слушать не станет. Шум загробный, заунывный скрежет.
Он напрягся, вспоминая.
Моё имя – стёршийся иероглиф,
Мои одежды залатаны ветром…
Что-то подобное пел хриплый голос в наушниках пигалицы. Сплошная абракадабра! Он зло сплюнул. Как она сказала-то?.. Пикник? Да, кажется, так. Это группа так называется. «Пикник»… Сейчас пожрать бы не мешало. И весь пикник. Лёха вдруг вспомнил про Ремнёва. И этот пропал. Серёжу сдуло, как только работать начали, не любят подполковники пахать, не их это дело. Кстати, дело! Чем он сам здесь занимается? Не за этим в Москву прикатил. Вот влип, так влип!..
Кто-то толкнул его в бок жёстко, недружелюбно. Лёха, серчая, развернулся волчком.
– Твои без тебя обойдутся на время? – спросил какой-то мужик.
– А мы заканчиваем, брат, – Лёха победно выпятил грудь.
– Давай тогда за мной.
– Куда?
– Давай, давай.
– Я не нанимался, – Лёха недоумённо упёрся, даже обиделся; вместо доброго слова, просто ободряющей улыбки его снова запрягают неизвестно куда, да и кто? – Стоп, брат! Ты хоть скажи путём?
– Некогда, дорогой. Чего рот открыл? Пойдём вниз. На площадь. Президент говорить будет.
– Там же танки!
– Вот для этого и зову. Гордись. Рядом с президентом стоять будешь.
– Ладно тебе. Что я, малец?
– Лох, что ли? Не понял зачем?
– Объяснить трудно?
– Снайперы вокруг. Народ нужен президента загородить.
– Что?
– Своих собираем. Поспешай!
Они выскочили на свет. Ельцин, окружённый толпой, уже стоял на танке. Незнакомец прыгнул в толпу, начал пробиваться ближе. Лёха едва поспевал за ним. Того узнавали, сторонились, но пропускали нехотя. Лёха, пользуясь освобождающимся пространством, ужом успевал втискиваться туда. Но до президента добраться так и не удалось. Упёрлись, словно в каменную стену из нескольких спин, из которой шикнули.
– …В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа, – гремел голос Ельцина с танка, – отречён от власти законно избранный президент страны! Мы имеем дело с реакционным антиконституционным переворотом!..
Лёха, ловя каждое слово, не забывал оглядываться вокруг. Народу на площади набралось не так уж и много. Вроде полдень, а не впечатляет, попрятались смельчаки-демократы… Хотя перевёрнутые троллейбус, автобус рядом и наваленные в беспорядке хлам и мусор будоражили, но до баррикад, реальных преград и загромождений им далеко.
«Как же такими силами они защищаться думают, если что случится?» – вонзилась в мозг и взбаламутила тревога.
– Танки на нашей стороне? – сунулся он к кому-то.
– Раз президент на нём стоит, значит, наш, – сверкнул глазами тот.
– А снайперы чьи? – опять спросил Лёха.
– Цыц! Пристал, – услышал в ответ. – После митинга найди меня на пятом. Понадобишься.
Лёха прикусил язык. Опять нарвался. Сам себе хлопот наживает. Что за натура непутёвая! После всей этой камарильи в здании с перетаскиванием мебели, потрошением комнат и кабинетов он начал всерьёз тяготиться ситуацией, в которой очутился. Танки на площади в таком большом количестве вокруг Белого дома, горстка суетящихся оборонцев, нелепые автоматы в их неумелых руках, услышанный вживую Ельцин, которого он изредка по телевизору видел, ошарашили основательно и охладили пыл, с которым ещё утром он с Ремнёвым, как мотылёк, залетел сюда. Кому он здесь нужен? Кого интересуют его проблемы? Кто он для них сейчас? Круглый нуль! Его проблемы отодвинулись и от него самого в такую даль, в такой закуток, что он до сих пор и не вспоминал о них. Вот только сейчас, в минуты наступившего отрезвления, они прорезались среди всеобщей эйфории. И то случайно, когда взмокла спина от страха, когда огляделся вокруг и задумался. Силища-то какая против них! Здесь горстка! Там армия. Снайперы ещё на каждой крыше!.. Лёха даже съёжился. Нет, не будет тебе, Алексей Лаптев, здесь ничего хорошего. Зазря припёрся сюда. Уцелеть бы в этой мясорубке. Пусть уж городские сами между собой разбираются. Попал он, как кур в ощип. А всё Серёга Ремнёв. Подполковник надоумил. Приезжай да приезжай! Всё решим. Вот и решили. Надо назад двигать. Отыскать Серёгу, ноги в руки – и катить отсюда. Пока не началось.