– А я и не собирался больно.
– Вот и замечательно. Сам понял. Знай своё место.
– Какое ещё место? – Лёха приходил в себя.
– Сморкай сопли в тряпочку!
– Слушай, ты, выбирай выражения!
– А что? – двинулась она к нему, обжигая огнём синих глаз.
– Да ну тебя, психованная… – смутился он.
– Вот что, – она полезла в карман. – Чёрт с вами! На ключи. Я пошла. Тошно мне тут.
– А мы? – Лёха автоматически взял ключи.
– Проспится твой вояка. Дёргайте домой. Пока здесь не начали. Ключи сунь под коврик у дверей.
И она исчезла за порогом, только дверь хлопнула громко и заскрипела тихо, словно жалуясь…
– Ну дела… – Лёха отдышался, выбрал кресло поудобней, сел, крутанулся; за креслом бегали, не поспевая, мысли. – Вот вляпался…
Он долго ещё бестолково вращался, мучая кресло, закручиваясь то в одну, то в другую сторону. Не оставляла, била нервная лихорадка, пальцы дрожали, злоба давила душу, горечь от разговора ощущалась на губах, заедали слова пигалицы. Утёрла его синеглазая… Размазала…
Тоска защемила душу. Скулить захотелось, выть по-волчьи. От бешенства и бессилия. Злой рок преследовал Лёху Лаптева последние два года. А началось всё с тех пор, как завяз он по собственной тупости в дурное дело. Начальство звёзды на погоны зарабатывало, а ему дерьмо приходилось хлебать. Не сажал никого в тюрьму Лаптев, не фальсифицировал доказательств, а когда представление прокурор внёс начальнику управления, нашли стрелочников, среди которых погнали из милиции и его. После того как ему отказало в восстановлении министерство, Лёха запил горькую, не обращая внимания на Елизавету. Та поначалу метала громы и молнии, потом смирилась, затем испугалась и нашла этого Ремнёва. Тот, добрый земеля, дальний её родственник, похвастал знакомством с человеком из администрации Ельцина. Так Лёха поехал к Шахраю. Искать защиту от обидчиков: из Управы и прокуратуры области. Благодаря им турнули его из органов, обвинив в незаконном привлечении к уголовной ответственности отъявленных жуликов. С Лёхой повыгоняли и других с десяток. Но тех за дело, а он залетел больше по дури и неопытности. И в столице всё прёт мимо него. Скорее, наоборот, он в дерьмо попадёт. И всё лбом, лбом, лбом!
– А, чёрт! – Лёха резко остановил кресло, вскочил на ноги, пнул дверь и помчался по коридору, по лестнице на пятый этаж, перепрыгивая через ступеньки.
Встречные не успевали сторониться. Но он, не извиняясь, летел дальше, не чуя злых толчков локтями, не слыша ругательств в спину. Ещё издали, снизу, он приметил Дарью и Рогина. Она что-то говорила ему, а тот внимательно слушал.
«Закладывает», – подумал зло Лёха, но не остановился, ему было наплевать, единственное, что он желал сейчас успеть добежать, взглянуть в глаза Рогину, а там будь, что будет. Погонит, так погонит. Но только пусть он, сам, а не она…
– Запыхался? – встретил его Рогин, оглядев подозрительным ленивым взглядом из-под бровей.
– Есть чуть-чуть.
– Долго ты перекуриваешь, – сощурился Рогин.
– Я и не курил.
– А где же ты пропадал?
Лёха с недоверием поднял глаза на синеглазую, та отвернулась, словно впервые его видела.
– Воздухом дышал.
– Ну, надышался?
– Чего?
– Надышался, спрашиваю?
– Угу.
– Готов к дальнейшей службе, мент? – веселей взглянул Рогин. – Кстати, как тебя звать-то?
– Лаптев. Алексей. И не мент я уже.
– Что так?
– Попёрли.
– За дело?
– Кого ж без дела выгоняют?
– К нам зачем?
– Правду искать.
– Ну что же, – крякнул Рогин. – Не врёшь, уже хорошо. Я вот Дарье всё объяснил, Алексей. Повторять не буду. Она в бункер дорогу покажет. Принимай команду у Курта Фридриховича.
– А что делать-то? – спросил Лёха.
– Даша, расскажи менту. Бывшему. – И Рогин, развернувшись, заспешил по коридору.
– Ты что, из милиции? – словно извиняясь, улыбнулась пигалица.
Он кивнул, не находя слов.
– Сроду не подумала бы.
– Не похож?
Она улыбнулась ещё шире и уже добрее, замотала головой.
– А на кого? – хмыкнул и он, не удержавшись.
– На недотёпу, – залилась она весёлым смехом так, что и у него отлегло от сердца, а на лице невольно расплылась глупая улыбка во всю физиономию. – Из-за дури, наверное, и из милиции турнули.
Он и не подумал обидеться: так и было.
– Бежим со мной, – схватила она его за руку, – нам вниз надо. Там наши.
– Толком объясни, – запрыгал он за ней по ступенькам лестницы.
– Подвал подготовить надо. Под длительное жильё. На экстренный случай.
– Кто же там прятаться будет?
– Не знаю. Но догадаться не сложно. Мне Рогин сказал. Он, как все ребята Коржакова, очень разговорчивый.
– В хозвзвод, значит, нас?
– Приказы не обсуждают, боец!
«Хозвзвод» в составе трёх условных штыков мирно закусывал, расположившись на стеллажах, бесцеремонно потеснив противогазы, респираторы и другие принадлежности гражданской обороны обитателей Белого дома. Курт Фридрихович, сунув Лёхе бутерброд с сыром и термос, тут же сдал командирство, Глафира с Магдаленой затискали Дарью.
– А где остальные? – проглотив кусок, сразу приступил к делу Лёха.
– Все, кто не успел удрать на площадь к баррикадам, здесь, – честно доложил Курт Фридрихович и поднял слезливые глаза вверх для убедительности.
– А задача? – сник Лёха.
– Подготовить бункер к приёму людей на случай штурма Белого дома, – развёл руки тот. – К сегодняшнему вечеру. Ждём вот, продукты должны подвозить.
– Тогда подъём, молодёжь! – скомандовал Лёха. – Готовим плацдарм. Начнём с рекогносцировки на местности.
– Да я уж тут кое-что приглядел, – похвастал Курт Фридрихович. – Показать?
– Глянем, – кивнул Лёха, дожёвывая бутерброд, и они зашагали по бункеру.
Подвал впечатлял размахом. Конечно, он предназначался на случай гражданской обороны, но здесь были удобные стеллажи, которые Лёха тут же начал приспосабливать под нары, и запасы питьевой воды. А вскоре они наткнулись и на приличную вентиляцию, хотя из-за отсутствия света воспользоваться ею не удалось. Следующей находкой оказались настоящие хоромы для высших персон во втором отсеке. Здесь, не краснея, можно было разместить правительство и самого президента, для которого, видать, ещё строителями был отстроен личный кабинет с отдельным туалетом. Успехи окрылили разведчиков. Они увлеклись поиском, но нежданно-негаданно прибыло начальство. В первом, за которым неотступно следовал косолапый Рогин, Лёха сразу узнал невозмутимого «битюга» с чёрными кругами под глазами.
Вот тогда и началось настоящее исследование бункера. «Битюг» облазил все углы и закутки подвала, отыскивал он прежде всего запасные выходы. От трёх остался не в восторге, четвёртый притомил и попросту замучил всех, даже его самого. Это была уходящая глубоко под землю винтовая лестница, в которую Лёха кое-как втискивал своё сухое тело, а «Битюг» и Рогин мучились, задыхаясь и проклиная интриги строителей и всё на свете. Мучения кончились, когда все трое готовы были отчаяться. Лабиринт внезапно завершился потайной дверцей.
– В гробнице Тутанхамона свежее, – шаря по карманам в поисках подходящего ключа, пыхтел, не успевая утирать пот с лица и шеи, «Битюг».
Когда дверь, наконец, удалось открыть, оказалось, что они угодили в туннель. В темноте блестели рельсы электрички. Посланный в чёрную бездну Рогин принёс весть, что находятся они между двумя станциями метро, одна из которых «Краснопресненская», а вторая «Киевская».
– Минёров пришлёшь ему, – хмуро сказал «Битюг», кивнув Рогину оловянными глазами на Лёху. – Слышь, командир, покажешь мужикам, где минировать этот лабиринт.
– А где? – ошалело вылетело у Лёхи.
– Я покажу, возвращаться будем. Только смотри у меня, чтобы никто!
– Что ж яснее.
– И сюда ни ногой без моего ведома.
– А если что?
– Бойца поставишь.
– Да где же я возьму?
– Пришлю, не плачь. Я про твоих говорю.
– Старик, да бабки?
– Будет ещё народ. В эту ночь не знаю, а завтра точно. Так что готовься к приёму.
– Штурм? – выдохнул Лёха.
– А зачем я здесь на брюхе ползаю? – вместо ответа хмыкнул «Битюг». – Испугался?
– Здесь чего будет? – смутился Лёха. – Бетон кругом. Вот там? Наверху?
– Правильно мыслишь, боец, – улыбнулся «Битюг». – Но есть вещи покрепче бетона.
– Ну? – не понял Лёха, ища подвох.
– Люди на площади!
В ту ночь «хозвзвод» бывшего старшего лейтенанта милиции Лаптева спал вольготно и беззаботно, наглотавшись сполна дневных передряг. После возни с доставляемыми запасами продовольствия, тревожных часов с минёрами и прочей кутерьмы в потёмках подвала Лёха свалился на нары, не чуя ног и рук. Курт Фридрихович храпел рядом, затихли и женщины, устроившись в сторонке. Лишь неугомонная Дарья то и дело бегала наверх, на площадь, принося свежие известия с баррикад. Там изредка постреливали, но танки не двигались, как будто застыли, а с ними и солдаты. Заснул Лаптев, не дождавшись её очередного возвращения.
Не легче оказались и следующие сутки, а утром Дарья принесла в подвал известие, что танки засобирались с площади назад…
Чёрный понедельник
Сам не свой первый секретарь обкома партии Годунов мчался к себе в автомобиле: если не заладится с самого утра, то и весь день пойдёт насмарку.
Болела голова после воскресных возлияний с московскими гостями. Последнюю ночь он провёл с отъезжающими на своей глухой заимке в бесконечных тревожных разговорах, о чём в служебном кабинете не поболтать. Утром, чуть свет, отправился их провожать на железнодорожный вокзал. Новостей у них накопилось без счёта, они свалили их на него, ошарашивая и сбивая с толка. Хотелось тут же бежать к Жербину, поделиться с Петровичем, услышать слова поддержки, рассудительные холодные оценки, но председателю облисполкома последние дни было не до него. Словно гроза прогремела над всей страной и разметала людей, их мечты, планы, надежды. Путч «гэкачепистов» придавил к земле плечи самых мудрых, самых мужественных, самых невозмутимых. Смута заклинила разум и защемила души самых светлых голов. Пустозвоны и балаганные умники и те притихли, ожидая кульминационной бури. Провинция жила слухами, но с трудом доходили и они, запоздалые и неверные. Кроме постоянной заунывной музыки по радио и балетных танцев по телевизионному ящику, услышать и увидеть нечего. Центральные газеты пропали. Свои не выходили. Жили телефонными новостями, сплетнями, домыслами. Годунов то и дело по несколько раз в день бомбил звонками ЦК, но крики оттуда, бестолковые, взбалмошные и панические, только мутили сознание ещё бо