льше, сеяли тревогу, тоску и злобу.
Услышанное накануне в ночных бдениях с приезжими распирало Годунова, – не иначе столица готовила стране сюрпризы и потрясения пострашнее минувших. Чувствовалось, Ельцин, руки которому развязали, сами того не ведая, заговорщики, не остановится. Вызволив Горбачёва с Фороса, сменив силовиков и упрятав смутьянов в Матросскую тишину, он тормозить не станет. Разогнав замшелую шелупонь, он подтолкнёт своего ненавистного врага – президента без страны и власти к пропасти. Отдышаться, перевести дух не позволит. Это тот, мямля, с ним возился, общественности, демократов вшивых пугался. А Борис в таких мелочах не поступится! Наверное, как сдал свой партийный билет, спал и видел Борис Николаевич этот момент. И вот он настал! Причём нежданно-негаданно! Словно с неба свалился! Его же враги сделали ему непредвиденный подарок. Не воспользоваться – идиотская роскошь! Если только запьёт свердловский медведь на радостях? Однако вряд ли сейчас такое случится. Тяжкие времена для Ельцина давно миновали. Он сумел их пережить. Плакал ли, буйствовал, пил ли напропалую? Но выстоял и локти не кусал, потому что назад не оглядывался. Этому у него многим поучиться следует. В том числе и Михаилу Сергеевичу. Впрочем, теперь что об этом? Лишнее. Теперь своего мига Ельцин из кургузых лап не выпустит. А запнётся, его недремлющие братки из-за спины тут же выскочат, встряхнут и поправят. Теперь Борис не один идёт с топором на ненавистных коммунистов, теперь его целенаправленно и жестоко ведут. Он, словно зомби в умелых руках дирижёров. За ним сплочённая, цепкая, умелая команда. От уральских мужиков и местных столичных прилипал следует ожидать всяких неприятностей. Есть ли ещё сила в стране их остановить?..
Так думал Годунов, прокручивая в голове известные ему политические варианты и комбинации и не находил ответа. Впереди тупик, в том числе и для него лично. Слишком увлёкся он в этих партийных играх. Далеко залез. Власть, рано оказавшаяся в руках, вскружила голову. Слаще бабы, она перехватила дух от первого прикосновения и уже не отпускала, усыпив рассудок. И не было мига передохнуть, оглянуться, задуматься. Вот и пожимай плоды…
Первым секретарём обкома он стал совсем в дикой ситуации. Это случилось враз, лишь только партийные крысы побежали с тонущего корабля. Это не его выражение про покидающих коммунистическую ладью мерзких тварей. Эта меткая и злая фраза Петровича, брошенная тогда наспех в августе восемьдесят девятого, когда бывший партийный лидер – Иван Дьякушев подал заявление об отставке и занял кресло председателя областного Совета депутатов. Иван в те дни не вылезал из столицы. Казалось, он решил остаться там навсегда, его совершенно не интересовало, что происходит, что творится в области. Неделями не звонил, речи толкал в защиту партии на разных собраниях, совещаниях, конференциях. С самим академиком Сахаровым тягался ораторским искусством, в спор вступил во время завязавшейся драчки коммунистов с демократами в Верховном Совете. Из-за проекта закона о новой власти они сцепились. Газета «Волна» тогда его громогласную речь на первой странице опубликовала. Как же! В драку полез наш петушок за родную партию, на самого Сахарова бросился с кулачками! Заявил тот тогда, что сейчас капеэсэс единственная сила, способная возглавить переустройство общества, и статья шестая Конституции совсем тому не помеха. Днями позже Иван в ту же газету статью свою запустил о партии и перестройке, где категорически посрамил глупцов и отщепенцев, считающих, что коммунисты должны самоустраниться от лидерства в перестроечных процессах… Одним словом, замутил воду хитрый карась.
А из столицы не успел возвратиться, а может быть, затем и спешил, заявление тиснул. Об отставке! Да как всё перевернул, подлец! Тут же пленум созвал и сам на нём выступил с заявлением. Всех перехитрить захотел. Видите ли, партия, оказывается, считает, что её лучшие представители в современных сложных условиях должны перейти работать в представительные органы власти – в Советы; этого требует изменившаяся тактика и стратегия. А раньше не требовалось, как собственными руками он туда Жербина столкнул из вторых секретарей? Но он об этом давно забыл… Ну а так как, естественно, наиболее авторитетным и компетентным представителем партии является он, ему и следует так поступить. Так и сказал, слово в слово! И язык не отнялся!
Пленум очухаться не успел, как большинство подняло руки вслед за самовыдвиженцем. Сработал веками выработанный инстинкт. И тут же крыса эта предложил его, Годунова, кандидатуру на своё освободившееся место! Он сам глазом не успел моргнуть, как избран был. Правда, пока временно исполняющим. Но это детали. Мелочь. Там, на людях, комедию сыграли, комар носа не подточит. Но от действительности она была недалека. Дьякушев на коротком совещаньице накануне пленума, сообщил кучке доверенных лиц о своём выходе и тут же Годунову предложение сделал: ты второй, тебе и первым быть. Вот тогда и бросил Петрович ту фразу про крыс, не удержался, когда они наедине остались. Прав оказался Жербин, как всегда прав! Только поздно эта правда начала вылезать. А тогда, на пленуме, у него дух захватило. И не мечтал, не гадал, что произойдёт такое! Но за считанные минуты всё свершилось. Казалось, огромной тяжести сила придавила его к земле. Он едва не согнулся, не присел, колени задрожала от напряжения, но вечером, когда поляну для своих накрыл, голос его командирский звучал по-прежнему, зычно и властно. Даже по-новому… Только, видать, недолго музыке играть… Заботы враз сковали романтический зуд. С первых дней в новом кресле. Он чуткой натурой понял близость пропасти, куда сваливалась партия. И сейчас пути заговорщиков ускоряют крушение. Что-то будет?..
Недобрым огнём горели глаза приехавших столичных функционеров, навестили они его не за просто так. По всей стране разъехались, разбежались разведать обстановку на местах, проверить готовность кадров, просчитать резервы, прочувствовать дух. Годунова угнетала ситуация: на фоне задиристости верхов, люди в регионе бежали из партии, жгли партбилеты на публичных кострах. И если это не докатилось ещё до глубинки, то в городе процветали разброд и уныние. И не было силы всё это остановить…
Анализируя действительность и фантазии приезжих, Годунов сегодня был особенно мрачен. Сидя в машине, он не к месту обругал водителя, зазевавшегося на светофоре, чего никогда себе не позволял. А когда тот попробовал весело отшутиться, резко оборвал и совсем испортил себе настроение.
Не обманули его недобрые предчувствия, не зря болела голова: ещё не доезжая до здания обкома, он обратил внимание на большую толпу возле сверкающих на солнце знакомых стеклянных дверей. Там творилось неладное. Годунов присмотрелся: нет, народ шумел, бузотёрил не чужой, свой, обкомовский. К машине, не успела она остановиться, бежал его помощник Василий, вот и секретари обернулись на «Волгу», заведующие отделами недалеко в кучке собрались, женщины из канцелярии, машбюро, инструкторы снуют. Весь обком партии на улице перед дверьми! Времени десятый час, а они прохлаждаются! Что бы это могло быть? Что за митинги?
– Василий! Что происходит? – опередил он помощника, выскочив из автомобиля.
– Герман Александрович, беда! Не пускают нас!
– Как не пускают?
Помощник развёл руки в стороны и сморщился, будто проглотил что-то кисло-солёное.
– Кто? Почему?
– Милиция! Говорят, приказ у них!
– Что ты мелешь?
– Закрыли нас!
– Как закрыли? Что? Ну-ка, пошли! – Годунов двухметровыми прыжками пронёсся сквозь отхлынувшую толпу, не здороваясь, не замечая знакомых, рванулся к дверям и не заметил, как внезапно упёрся в преграду.
Что-то маленькое внизу груди мешало ему идти. Он опустил голову, а вместе с ней пылавшие яростью глаза на препятствие. Перед ним, внизу, прижавшись к стеклянным дверям, ссутулившись, словно прячась от удара, пялил на него выпученные зрачки в круглых очках мужичок в милицейской форме. Тело его подёргивалось от заметного испуга, стёкла очков пошли пятнами от потных рук, которыми он то и дело поправлял очки, спадающие на нос. Выкатив глаза на громадного первого секретаря обкома, возвышающегося над ним, сержант неловко выцарапал из кармана видавший виды платок и потянулся к очкам протереть стёкла. Очки выскользнули у него из рук и, звонко ударившись о камень, разбились. Бедняга подслеповато заводил глазами, не видя ничего перед собой.
Годунов с изумлением обозрел нелепое создание. Раньше, проходя пост у дверей, он и не замечал особо, кто там стоит. Но со временем и то благодаря своему помощнику начал обращать внимание, а потом и привык здороваться. Бросался в глаза шустрый лейтенант Эдик, браво козырявший ему с яркой улыбкой и горластым приветствием на губах. Странно, но его забавляло, как чисто тот выговаривал за считанные секунды полное наименование его должности. Это веселило и трогало. Запомнились две девчушки, Василий их так и называл: Ирочка и Мариночка. Одна была блондинка, вторая, наоборот, чернявая, но обе на подбор: статные и приметные, генерал для него постарался, а Василий потерял голову и каждую свободную минуту пропадал на первом этаже.
А сегодня вдруг ни с того ни с сего это недоразумение. Откуда появился этот сморчок, да ещё в очках? Ему где-нибудь в архивах копаться, а он с пистолетом да у запертых обкомовских дверей! Специально генерал дундука поставил, чтобы никого не узнал? Уши и глаза в очках! В общем, фиг-фок на один бок, а не милиционер. И, на тебе, дороги не даёт!
– В чём дело? Что здесь происходит? – гаркнул Годунов.
Особа в форме сержанта собралась с духом, коснулась пальцами козырька фуражки и выдавила из себя:
– Пропустить не могу в здание. У меня приказ.
И совсем не перепугана оказалась эта ничтожного росточка козявка в фуражке. Довольно наглая внутри! И вообще…
– Давай свой приказ!
– Да что такое, чёрт возьми! – дёрнулся за спиной Василий, стараясь достать до милиционера.
– Где приказ? – напирал и Годунов, оттесняя помощника (не натворил бы делов).