— Ну как? — спросила режиссерша.
— Ужас, — честно призналась я. — Никогда не думала, что стать актрисой так тяжело.
— Нелегко, — серьезно согласилась режиссерша и тут же постаралась свести все к шутке: — Теперь вы понимаете, почему каждый студиец у меня на вес золота? Были бы какие другие девочки — ладно, а тут настоящие актрисы! Столько труда вложено… — Тут Зинаида Максимовна снова помрачнела. — Я даже готова закрыть глаза на то, что вы просто балуетесь, а Анечка не тянет на главную героиню, отчего постановку можно считать сорванной. Но сохранять спокойствие, понимая, что Алла в опасности, я не могу. Вы — моя последняя надежда, Катерина.
— А вы — моя, — нашла подходящий момент для деликатных расспросов я.
— В смысле? — Жеманные нотки страдающей дамы моментально улетучились. — Нужна моя помощь? Я готова. Бездействие — самое страшное наказание для меня.
— Хочу поговорить о Кирилле. Непростой характер у парня, да?
— Вместо того чтобы искать девочек, вы изучаете чьи-то характеры! — взвыла Зинаида Максимовна, но тут же опомнилась. — Извините, это нервы. Что вам сказать о Кирилле? На самом деле он очень хороший. Просто хочет сразу всего одновременно и ужасно злится, не получая желаемого. Думаю, это возрастное. Пройдет со временем. Отчего именно он вас заинтересовал?
Я предпочла не отвечать, а продолжить расспросы:
— Он говорил, что пишет самостоятельные вещи. Если не ошибаюсь, для другого театра. Это так?
Зинаида Максимовна расхохоталась:
— Деточка, я была бы ужасно рада, окажись это правдой. Но, увы, те пьесы собственного сочинения, которые Кир предлагал нам к постановке, не выдерживают никакой критики. Нежизненно, наигранно. Слог неплохой, согласна. Но нельзя же говорить о том, что не зацепит зрителя. Понимаете? В общем, никакой другой театр, я уверена, точно так же, как и мы, не возьмет его пьесы. Кирилл ужасно расстраивается, когда я безоговорочно отказываюсь от постановки очередного его творения. Знаете, психологи определяют такое свойство психики человека как склонность придумывать себе оправдания. Думаю, Кир придумал себе этот другой театр. Нет, он не врал вам. Он и сам верит, что вещи на самом деле талантливые, просто не подходят конкретно нашей труппе. «Я пишу не для этого театра!» — это такое же оправдание для себя, как «Я пишу не для этого времени!». Все непризнанные считают себя гениями. Это известный факт. Кстати, я сейчас говорила только о тех сочинениях, которые Кирилл приносил мне в прошлом году. Его оформление хомутовских рассказов, я бы сказала, блестяще. Возможно, и новые самостоятельные произведения тоже будут таковыми. Кирилл очень талантлив. Просто самолюбие мешает ему отнестись к собственным работам критически и переделать их. Вы, похоже, мною недовольны. Обижаю, мол, бедного мальчика, не восхищаюсь его работами? Мол, радоваться надо, что не в подворотнях с матами и арматурой разгуливает, а писать пытается? Вы, наверное, считаете меня монстром?
— Нет-нет. Почему же?
По всему было видно, что для режиссерши это очень болезненная тема. Необходимую для себя информацию я уже получила и теперь не знала, как ответить таким образом, чтобы успокоить разбуженные моими расспросами эмоции.
— Все так считают, а вы нет?! — не успокаивалась режиссерша. — Это меня дисквалифицирует. А про Кира… Когда человек действительно талантлив, то подменять лестью здоровую критику — это преступление. Я знаю, что он способен на нечто стоящее, поэтому буду добиваться от него этого. Буду говорить правду в глаза и не считаю это жестоким методом. Как бы Кирилл не обижался. В конечном итоге он скажет мне спасибо.
— Я понимаю. — Пытаясь спастись от горячности режиссерши, я поспешила сменить тему. — Простите, мне нужно еще кое-что уточнить. Предположим, я всерьез занялась подготовкой к главной роли. Я получаю на руки пьесу, изучаю ее, учу текст, выслушиваю ваши негодования по поводу моих интонаций. И что, этого достаточно, чтобы выйти на сцену и влиться в спектакль? Я пытаюсь понять, с чем связана была для пропавших девочек работа над ролью. Что еще с ними происходило?
— Практически после каждого занятия мы с Кириллом и исполнительницами главной роли оставались на индивидуальные занятия. Вместе обсуждали образы. Находили красивые нюансы, изучали характеры их героев. Конечно, всякая роль обязывает к глубокому подходу и, по-хорошему, с каждым актером стоит проводить индивидуальную работу. Но я пока работала так только с главными героями.
Я принялась записывать.
— Конкретнее, что значит «углубленное изучение образа»?
Режиссерша посмотрела на меня как на безнадежную тупицу.
— Скажем так, у каждого поступка существуют скрытые мотивы, на которые автор пьесы лишь намекает. Их надо найти. У каждой сцены существует закулисная предыстория. Ее нужно представить. Кстати, и саму книгу Хомутова — не пьесу, а оригинальную книгу — для лучшего понимания пьесы стоит прочесть. Кир ведь во многом упростил авторские мысли.
Режиссерша порылась в столе и протянула мне очередные листочки печатного текста. На этот раз еще и ксерокопии.
— Это что? — не поняла я.
— Книжка Хомутова. Настоящую книгу практически не достать. Редкость. Поэтому Кир выпросил у автора файл и сделал распечатку.
Я насторожилась. По моим сведениям, у Хомутова имелось достаточно большое количество экземпляров книги. Почему он не подарил книгу театру, если подарил мне? И потом…
— Зинаида Максимовна, у вас ксерокопия. А где оригинал распечатки?
— У Аллы, я думаю, — растерялась режиссерша, почувствовав мое напряжение. — А что? Если я правильно поняла, умница Кир, наблюдая, что Алла не вполне справляется с ролью, решил помочь девочке лучше понять суть пьесы. Для этого он дал ей распечатку книги. Причем, что на Кира не похоже, сделал это весьма тактично. Не стал кричать на весь зал, что Алла плохо играет, а предложил помощь, так сказать, конфиденциально. Пораженная не свойственной Киру корректностью, Алла рассказала мне о его поступке. А я, в свою очередь, сняла ксерокопию с распечатки. Иметь под рукой оригинальную машинопись режиссеру не помешает.
Все это выглядело довольно подозрительно. Впрочем, вполне возможно, Кир и впрямь заботился о пользе для спектакля. Но почему же тогда он не попросил у Хомутова книгу?
— Была ли такая же распечатка у Ларисы? — спросила наконец я.
— Не знаю. Думаю, что нет. Лариса отлично справлялась с ролью. Вряд ли Киру пришло бы в голову подтягивать ее. Хотя… Сейчас я припоминаю Ларису, изучающую стопку печатных листов. Причем это было уже после того, как она освоилась в спектакле и знала свою роль на зубок. С чего бы ей тогда снова так тщательно изучать пьесу? Значит, читала она что-то еще. Возможно, Ларе в руки тоже попала распечатка книги Хомутова.
— Вы-то сами это читали? — Я потрясла в воздухе лжехомутовской машинописью. Теперь я была почти уверена, что Кир набрал ее сам. Но зачем? И как это связано с исчезновением актрис? Не заклинание же невидимки он там написал.
— Конечно. — Режиссерша тяжело вздохнула.
— Странно, читали и не исчезли.
— Сейчас уже не удивлюсь, если окажется, что исчезла, — явно не заботясь о моем психическом здоровье, серьезно проговорила Зинаида Максимовна.
Я оглядела ее с головы до шеи (от дальнейшего разглядывания необъятной режиссерши я благоразумно отказалась ради экономии времени), убедилась в наличии рассматриваемого объекта и решила не позволять ей запутать меня окончательно.
— Нет. Вы не исчезли. Я ведь вас вижу.
— А вдруг вы тоже исчезли?
Эта глупость в очередной раз поставила меня в тупик.
— Нет, — нашлась я наконец, снова тряся листами. — Я это еще не читала. Значит, исчезнуть не могла.
— Логично, — смирилась режиссерша. — Кстати, именно эту машинопись я тоже не читала. Я изучала сам сборник. В книжном варианте. В читальном зале городской библиотеки. Не могла ж я принять пьесу к постановке, не просмотрев исходник. А в продаже Хомутова нигде нет.
Решив, что, если хочу поставить себя на место пропавших актрис, я должна снова перечитать «Рассказы для Животных», я поняла, что у меня катастрофически мало времени. Вежливо поблагодарив режиссершу, я буквально бегством спаслась от ее расспросов и по-детски наивного: «Но я же вам все рассказываю! А вы мне?..» — и, конфисковав машинопись, помчалась на улицу.
Актеры не спешили расходиться. Дружная пестрая компашка то и дело вздрагивала от взрывов хохота. Что, интересно, можно было так весело обсуждать? У них тут люди пропадают, а они… Кирилла среди них не было.
Настасья с Тигрой нетерпеливо пританцовывали вокруг машины.
— Куда делся Кир? — набросилась я на помощниц. — Вы должны были следить за ним!
— Туда, — Тигра кивнула в сторону центральной улицы. — Ушел домой. Только что. Мы выжидаем время, чтобы незаметно пуститься следом.
— Поняла. Ладно, подождите меня тут. Я постараюсь еще разок поговорить с ним, и, если ничего не выйдет, придется действительно устроить тайную слежку.
— А вдруг выйдет? — расстроилась Настасья. — Что ж нам тогда и последить будет не за кем?
— Работа есть работа, — на правах старшей пустилась в нравоучения Тигра. — Скажут не следить, придется не следить.
Дальнейших трений я не расслышала, потому как кинулась в погоню. Впрочем, Кирилл особо не убегал.
— Подвезти? — Я нагнала сценариста и распахнула пассажирскую дверцу.
— Еще не хватало. — Кир отмахивался от меня, как от назойливой мухи — Я сам могу.
— Как же ты можешь сам кого-то подвезти, если у тебя нет машины? Садись. Разговор есть.
Кирилл сначала заглянул в салон, стараясь разглядеть, не прячется ли кто на задних сиденьях, и лишь потом осторожно сел в машину.
— В каких ты отношениях с Ларисой? — спросила я.
— В хороших. Мы дружим, я бы сказал.
Кирилл всем своим поведением давал понять, что не имеет ничего против меня, когда я пытаюсь расследовать дело. А вот когда начинаю лезть в творчество коллектива, тогда, конечно, вызываю его раздражение. Возможно, Ксения все же ошибалась и сейчас Кир был искренен?