– Господи, да он за день до моего похода сюда, целовал меня в щеку в качестве приветствия. В глаза смотрел, улыбался… А сам, значит, вот этот весь бред про меня думал… И как мне теперь людям верить?
– Да псих он, – успокаивала подруг Алла, сама чуть не плача от перечня нелепых обвинений, – Дурень просто. Не достоин, чтоб из-за него реветь.
– Девочки, успокойтесь, – пыталась вмешаться я, – Он ведь на то и рассчитывал, когда все это писал. Что заденет вас, что подковырнет, заставит расстраиваться… Он не про вас это писал, а про собственные комплексы. Неужели непонятно?
– Да, но в тюрьме маемся отчего-то мы, а не они, – всхлипывала Лариса.
– Подождите, кажется, нашла, – робко проговорила я, наткнувшись на нечто интересное, – Я не уверена, но кажется, это указание на возможность побега. Вот послушайте, это текст надзирателя: «Они б давно могли освободиться, когда б себя сумели б превозмочь. И в месте том, где день сменяет ночь, решили б попугаем обратиться. И снова в кожу змея возвратиться.» Думайте, девочки, думайте… Это точно оно… Оно.
– Окно! – от слез к смеху перешла Лариса, – Ну конечно, это про окно. Я догадалась! Как бы этот предатель ни издевался, я все равно догадалась. Окошко – единственное место нашей тюрьмы, куда пробивается дневной свет. Там видно, когда на улице ночь, а когда день…
Мы едва удержались, чтобы не броситься всем в темную часть подвала.
– Он что, хочет, чтобы мы просочились в щели, в которые только лист бумаги пролазит? Что значит «попугаем обратиться»? Кричать что ли? Так мы кричали уже. Не слышно нас.
– Еще попугаи сидят на жердочках, – все еще оживленно говорила Лариса, – Видимо, нужно залезть под потолок – на трубу. Как на жердочку. Я до окна доставала, когда Алле на плечи садилась. А на трубу еще не залазила… Только, что там такого может быть?
Девчонки не удержались. Пообещали, что пожар не устроят. И, подсвечивая себе зажигалками, побежали производить эксперименты под окном. А я снова с головой залезла в текст. Полученной информации было явно недостаточно. Я была уверена, что Кирилл закопал где-то в тексте пояснения.
«М-да, после шедевриальной главы об Очаге Искусства, весь этот бред серьезно разочаровывает. Все эти возвышенные строфы, притянутое за уши обращение змей попугаями и обратно. Полная чушь… Как-то даже жаль нашего Кира становится. Очень хочет мальчик. Очень старается. Но, увы.»
– Есть! Детектив Кроль! Есть! Мы все нашли! Все сработало! – Алла буквально тараном потащила меня к окошку.
Не может быть! Я не верила своим глазам. Окно было открыто.
– Ну, залажу я, значит, на трубу, – от счастья Лариса забыла о своих назидательных интонациях и превратилась в очень приятного, живого, довольного ребенка, – Там грязно до ужаса… Щелкаю зажигалкой. Слава богу, я с собой для сжигания роли на алтаре настоящую «Zippo» взяла. Оглядываюсь по сторонам.
Что бы вы думали? На расстоянии вытянутой руки от меня – клетка. Самая настоящая попугайная клетка. Старая, с выломанными прутьями. Видно, что давно она тут в подвале валяется. Я пытаюсь её достать, дергаю за прутья – не поддается. Аллка внизу от нетерпения уже дырку в полу протоптала. Говорит: «Подсади, я залезу и вытащу эту твою клетку». А как я такую корову подсажу? В общем, я зажмурилась, да в полный рост поднялась. Страшно, зато все видно. Свечу, смотрю. От клетки этой какой-то штырь в стену уходит. Сквозь дыру, проломанную возле окна. Я присмотрелась, клетку, как рычаг в противоположную сторону от себя наклонила. Тут окно и открылось. Само. Железный лист, оказывается, штырем этим, как крючком, закрывался вверху, там, куда у нас руки уже не доставали. А я-то думала, он к решетке приварен. Нет там никакой решетки. Вот!
Лариса торжественно показывала рукой на обычное окошко с наполовину разбитым стеклом. У меня тряслись колени. Кажется, мы победили. Кажется, выбрались.
– И как можно было сразу эту его писанину не почитать? – бурчала себе под нос Алла и уже подсаживала Ларису снова к окну. Рама не распахивалась. То ли от времени, то ли от Ларисиной усталости.
– Пустите меня! – издала боевой клич я и запрыгала на одной ноге. Почти без помощи Аллы умудрилась стащить сапог. Лариса, восседающая теперь на трубе, отчаянно верещала.
– Скорее! Не могу больше! Там воздух. Там улица. Там люди. Там даже звезды на небе.
И, хотя в это подвальное окошко нельзя было увидеть ничего, кроме колес проносящегося мимо трамвая, да серой глади дорожного асфальта, мы с Аллой все же верили и действительно торопились. К воздуху. К улице. К звездам и обычным людям.
В два прыжка взобралась я на плечи к крепышу-Аллочке, в два взмаха раскурочила шпилькой оставшееся стекло окна, в две минуты выгребла осколки.
Ларисе было ближе всего. Обмотав кисти рукавами курточки, чтоб не порезаться, девушка осторожно протиснулась в окошко. Уже сидя на трубах, я подталкивала её снизу.
– Порядок, – хриплым от волнения голосом проговорила Лариса, и, сползая спиной по стене, принялась глотать слезы. Все это я наблюдала, уже протискиваясь следом за ней. Тяжелее всего было Алле.
– Не уходите, я сама не выберусь, – жалобно проговорила она и по её голосу я поняла, что Алла думает, будто мы с Ларисой бросим её внизу.
От такой мысли сердце мое сжалось. Это до чего ж надо было довести девочек, чтоб они могли такое думать о людях?
– Никуда не уходи, – строго шепнула я Ларе, хотя та и не собиралась.
Снова оказавшись в подвале, я непроизвольно поежилась. И как можно было так долго находиться в столь затхлом помещении? Перетаскивая из жилой части подвала один из стеллажей, я услышала крик Ларисы.
– Эй! Вы где? Что там у вас? Я сейчас помогу!
И капризная Лариса добровольно спустилась в свою бывшую тюрьму, чтобы помочь вызволению подруги. Втроем мы легко пододвинули стеллаж. Используя его в качестве стремянки, Алла смогла добраться до заветного выхода. Дальше было тяжелее. С огромным трудом протискиваясь на волю, Алла, смеясь, говорила встречающей её на свободе Ларисе:
– Вот почему он про лик змея говорил. Потому что знал, что нам так противно ползать придется.
– Или потому, что хотел превратить нас в пресмыкающихся. Думает, мы перед ним пресмыкаться будем, – нехорошо прищурилась Лариса, – Он-то считает, мол, мы не решимся никому жаловаться. А что говорить? Я сама вломилась на чужую территорию. Ужасно перепугалась, что дверь захлопнулась… И сразу стала жутко мнительной. Обвинила хозяев помещения. А разбить окно догадалась только спустя полторы недели. Кто ж мне виноват?
– Действительно, – поддержала подругу Алла, – Скажут: «Кто преступник? Он преступник? Да он же ничего не делал. Ходить вас никуда не просил. На свою территорию не приглашал. А в том, что вы полезли – сами виноваты…» Как же быть?
Только что спасшиеся из ужасного заточения, грязные и измотанные, в страшно мятой одежде, они стояли сейчас посреди трамвайных рельсов и горевали о том, что им никто не поверит.
– Девочки! – строго насупилась я, – Во-первых, покиньте дорогу. Игры на дороге – не игрушки! Во-вторых, не о том думаете. Месть – не лучшее, чем можно заниматься.
– Знаем, знаем, – наперебой закивали они, – Существует еще горячая ванна, объятия любимых родственников, мягкая постель… Но должны же мы определиться, что кому говорить.
Вообще-то они были правы. Хотя, если честно, я понятия не имела, что им подсказать.
– По пути подумаем, – бросила я, только сейчас начиная ощущать, как я устала. Руки уверенно нащупали в кармане ключи. – Пойдемте отыщем Форд, и я развезу вас по домам…
Ноги буквально подкашивались. Голова раскалывалась. Кажется, это была нормальная реакция моего организма на стрессы. Я хотела к Георгию, я хотела в ванну, я хотела в постель. Я хотела забыть обо всех актрисах мира и о своей за них ответственности. Я хотела не думать ни о каких Кирах и средствах их наказания. Я нашла пропавших актрис. Теперь нужно позвонить Ксении, чтоб возвращалась. Теперь нужно отчитаться перед Шумиловым. И все. Больше ни одного самостоятельного дела. Это слишком утомительно. Я представила, как нахмурится сейчас Георгий: «Где ты ходила столько времени! Телефон не отвечает, Настасья давно дома… Еще чуть чуть, и я бросился бы тебя искать. Вот только партию в шахматы с компьютером бы закончил.”
“Что ж не бросился ты меня искать, Жорочка? Что ж не нашел? Ведь мне так нужна была твоя помощь… Впрочем, и сейчас еще нужна. Я устала. Обними, защити, успокой. Тебе даже не надо для этого никуда идти. Не нужно отрываться от драгоценного твоего компьютера. Я не просто так, я – с доставкой на дом. Я сама прийду. Может, даже, сама и успокоюсь, пока до дому доеду.”
Мне вдруг седлалось ужасно обидно. Я тут чуть не погибла, а он там преспокойно все запасы продовольствия в квартире уничтожает…
Когда я увидела возле моего Форда Настасью, мне подумалось, что прила пора галлюцинаций. “Какая Настасья под чужим домом в три часа ночи? Куда только мама смотрит?”
Мама смотрела на меня. Из-за освещенной фонарем Сестрицы, стоящая в тени мама бросалась в глаза не сразу. А вот она меня заметила. Сначала напряженно, потом с улыбкой, потом с наигранным ужасом наблюдала она, как троица печальных привидений, прихрамывая, бредет к оставленной ими вечность назад машине.
– Катюша!!! – звонкий Настасьин восторг разрушил напряженную атмосферу нашего появления, – Ты вернулась!!! У-р-р-р-а!
Настасья что есть силы бросилась ко мне, и, повиснув, как в детстве, оторвала ноги от земли. Алла благоразумно подстраховала меня от падения в лужу.
– Вас принесли в жертву Очагу Искусства? – деловито поинтересовалась мама, не желающая выдавать, какой камень свалился с её плеч вместе с моим появлением, – Отчего вы так кошмарно выглядите? Вы меня компрометируете в глазах младших поколений, девушка!
– Прости, мы не рассчитывали встретить здесь светских людей, – засмеялась я и поцеловала маму в щеку, почему-то оставив на её лице черную полосу сажи.