При чужих Мадина вряд ли выйдет из ванной без платья.
На душе стало немного спокойнее.
Когда я вошел на кухню, она опустила взгляд.
— Прости, — донеслось едва слышно, — я хотела как лучше. Ты такой симпатичный…
Я — симпатичный?! Никогда так не считал. И все, кто мне до сих пор встречался, тоже. Или я что-то понимаю не так, или ситуация резко накренилась в лучшую сторону.
— Ты мне очень нравишься, — продолжила Мадина без промедления. — Давно. Еще когда маленькую защищал от всех, в том числе от брата.
— Защищал? — удивился я. Память ничего не выдала по запросу. Слишком давно это было, и слишком многое произошло после. Старые впечатления забились новыми.
У Мадины, видимо, замещения не произошло, или женская память устроена по-другому.
— Не помнишь? А я помню. Долгие годы ты был моим тайным героем, и теперь, когда мы, наконец, встретились… Мне казалось, что я тоже нравлюсь тебе хоть немножко.
Голос ее дрогнул, еще чуть-чуть — и начнутся слезы, хлопот не оберешься. И мне, недоуменно примеривавшему на себя невообразимую роль героя девичьих грез, пришлось успокаивать:
— Конечно, ты мне нравишься.
Влажные омуты вскинулись:
— Тогда… в чем же дело?
Вот оно, современное воспитание. Сначала запад пришел на север, теперь, как видно, и на юг. Цивилизация, мать ее свобода-равенство-братство, наступает. А если кто-то наступает, то одновременно кто-то должен отступать или капитулировать. Логика. То есть, здравый смысл.
А он, здравый смысл, знает, что лучшая защита — это нападение.
— Скажи прямо, чего ты хочешь, — отрезал я нам все пути назад.
Мадина смутилась. Наконец-то.
— Быть сегодня с тобой.
— В смысле…
— Ты правильно понял.
— Глупости. Это невозможно, ты знаешь.
— Совсем не глупости.
— Ты выходишь замуж!
— И что?
Я сел от неожиданности, и хорошо что рядом оказалась табуретка. Мадина опустилась на соседнюю. Хоть за это спасибо, а то с нее сталось бы и на колени мне взобраться.
Невероятно, но в роли защитника изживших себя заветов старины глубокой выступил я:
— Как же будешь жить с мужем, которого придется обманывать?
А придется обязательно, восток — дело тонкое, про юг вообще молчу.
— Обманывать? Обман — когда человек не выполняет своего обещания.
Ага, этот камешек размером с увесистый булыжник — в мой пожухлый огород. Но у меня имелось нечто более увесистое, чем запустить в ответ:
— Разве обман ожиданий — не обман?
— Ты о традициях, которые не дают житья нормальному человеку?
— Я о традициях, по которым живут твои сородичи. Традиции твоих предков. Традиции, которые я со своей стороны тоже уважаю и не хочу нарушать.
— Угораздило же меня родиться не в том месте… — Мадина скривилась. — Обмана не будет, хотя мне не нравится навешивание на меня выполнения давно устаревших требований. Но — пусть, раз так получилось. Что бы ты сейчас обо мне ни думал, а я храню девственность для будущего мужа и буду верна ему, чего бы это ни стоило.
— Не понял, — не понял я.
Уверен, что это бесподобно отразилось на моем лице.
Мадина даже не улыбнулась.
— Я — еще ни с кем. И не собираюсь. Не делай, пожалуйста, такие глаза.
— Ты только что сказала, что пришла…
— Значит, ты подумал об… этом?
— О чем же еще после таких заявлений?! — Я нервно встал.
— Бедная у тебя фантазия.
Мадина тоже поднялась и принялась мерить шагами узкий проход между мебелью и мной. Футболка, надетая на мокрое тело, красочно прорисовывала детали, причем в цвете. Белая ткань в намоченном виде совершенно не предназначена для сокрытия чего бы то ни было. Видна была даже родинка около соска. Даже. Да.
Я позорно молчал.
После нескольких рейсов туда-обратно, незваная гостья замерла рядом со мной. Пришлось снова сесть, чтобы не быть проткнутым взглядом или чем-то помягче, но не менее убийственным.
— Я не планировала делать ничего, что навредит будущей семейной жизни. — Мадина тоже села, но теперь впритык со мной, бедро к бедру. — Я не собиралась обманывать мужа. Ему нужно, чтобы невеста досталась девочкой? Я это обещаю. Причем, заметь, я гарантирую это по-настоящему, а не через восстанавливающую хирургию, как некоторые.
Она явно ждала одобрения. Хотя бы кивка.
Увы, не по адресу.
— Разве это не похвально? — Мадина вновь стала напрашиваться на комплимент, решив, что я не понимаю всей глубины сообщения. — По-моему, это настоящий подвиг.
— А Хадя? Она подобное тоже считает подвигом?
— Хадя — другое дело. — Мадина недовольно качнула мокрыми волосами. — Ей ничего не нужно из того, что предлагает бурлящий вокруг нее яркий мир. А мне нужно.
— Думаешь, ей не нужно? — с сомнением переспросил я.
— Не нужно! Поэтому ждать ласк будущего мужа ей труда не составляет. А я узнала, как чудесно разнообразие, и для конкретной меня это подвиг. Если человеку запрещают кофе, разве он отказывается заодно и от чая? — Мягкое тепло, грозившее пожаром, придвинулось ближе. — Ты же знаешь, что и волки могут быть сыты, и овцы целы.
Я резко ссутулился. На плечах непонятно как выросла гора и теперь сильно давила. До боли. Боль отдавалась в сердце.
— Извини, может, я чего-то не понимаю, но в этом случае волки останутся сытыми баранами.
Мадина подавилась смешком.
— Классно сказал! — Ее ладонь хлопнула меня по колену. — Главное — что сытыми.
— Плодить баранов — не мой профиль.
Я отодвинулся от набивавшихся в дружбу роскошных бедер. Самое странное, что следовавшие от меня отказ за отказом не смущали собеседницу, задумчиво теребившую свои длинные локоны. Она либо принимала мои слова и поступки за проявление стеснения, либо просто не понимала, что отказ возможен в принципе. Но тогда… Озарение прострелило навылет:
— У тебя уже есть такой опыт?
Щелчок вскипевшего чайника заставил Мадину вскочить, она озорно поиграла бровками цвета вороньего крыла:
— Ура, чай! Как договаривались, пришло время твоей исповеди.
— Подожди…
Но любительница горяченького уже отскочила и отвернулась, ноги приподнялись на цыпочки, пальцы в поисках сахара пошарили по верхам настенных шкафчиков. Законы физики никто не отменял, и вслед за поднятыми руками задралась футболка. Разговаривать о чем-то серьезном стало невозможно, мысли разлетелись. Я молча смотрел, как прилипшая футболка еще с минуту отказывалась возвращаться на место, пока ее владелица порхала, накрывая на стол.
Что же я делаю…
А что я делаю, если рассудить трезво? Ничего предосудительно.
Просто попью чай с очаровательной мадемуазель и поговорю о былом. В меру сил и скромности выполню ненароком данное обещание, затем отправлю проказливую гостью восвояси, что бы она там еще ни напридумывала.
Так и сделаем.
Кухня не отвратила Мадину от задуманного. Разобравшись в окружающем бардаке, она сотворила чудо, через пару минут все оказалось готово для небольшого пиршества. Две чашки со свисающими из них ниточками с ярлыками и вставленными ложками, сахар, найденные в хлебнице сухарики с маком — чем не романтический ужин для двух персон?
На романтику не тянуло, хреновый из меня сейчас кавалер. Это искупалось удвоенной энергией бодро шлепавших по прохладной плитке напедикюренных ног, чья хозяйка, ничего не стеснявшаяся, кажется, не подозревала о существовании слова «нет». Подобные особы считают, что наивного «А почему?» достаточно, чтобы любая проблема рассосалась. Мне впервые пришлось встретиться с представителем этой породы столь непосредственно.
Влажно выпуклая собеседница с интересом замерла:
— Начнем? Жду.
В предвкушении она уселась на табурет, подогнув под себя одну ногу. На меня глядели пронзительные глаза и мокрая майка, черные пряди ветвисто склонились набок. Их ласково поглаживала ладонь, вторая лежала на торчавшей коленке.
— Что именно рассказать? — Мой не выдержавший поединка взгляд скакнул в сторону, мысли разбежались, губы механически отхлебнули из чашки. Ежкин выползень, кипяток же!
— Осторожно! — всполошилась Мадина. — Горячо!
— Спасибо, очень своевременно.
Закашлявшись, я отставил чашку.
— О своем опыте, — напомнила Мадина о зависшем вопросе.
Она приготовилась слушать со всем вниманием: облокотилась на стол, подперла ладонью щеку. Я почувствовал себя неуютно.
— Хм. Это. В общем…
Мадина молчала, ободряюще кивая головой.
— Ну… — Я снова прокашлялся, некоторое время смотрел в потолок и, наконец, высказался по делу. — Про первый раз?
Пауза ожидания, что мираж развеется или сон прекратится, надежд не оправдала. Раздалось поторапливающе-подзуживающее:
— Угу.
— Мы с приятелями…
— В каком классе? Сколько вам было лет?
— На втором курсе.
Излом бровей увеличился, жадная до подробностей слушательница уточнила:
— Ты же про первый раз?
— Да.
— Ясно. — Черные брови подпрыгнули и вернулись в обычное положение. — Слушаю.
— Мы выпили и отправились к знакомым девчонкам.
— Твоя была среди них?
— Моя? А-а, в этом смысле. Нет, у меня не было своей. По дороге мы основательно затарились пивом и водкой. Нам оказались рады, и наутро…
— Стоп! — Ладонь Мадины отцепилась от щеки и с громом ударила об стол. — Подожди про утро. Сколько вас было?
— Трое парней, трое девчонок.
— Все ровесники?
— Да.
— Что же вы делали?
— Пили. Всю ночь.
Мадина хмыкнула:
— Это понятно. А кроме?
— Потом я ничего не помню.
— Постой. Ты хочешь сказать…
— Да, — признался я. — Все произошло по пьяни, и в памяти ничегошеньки не осталось.
— А у тебя было с одной или?.. — Фраза оборвалась, глазки зловредной выпытывальщицы тонко сощурились.
— Говорю же — не помню. Просто не знаю. Очень надеюсь, что никто в тот день не залетел, хотя меня, конечно, специально не информировали, но и претензий не предъявляли. И счастье, что никто ничего не подцепил. Впрочем, говорю лишь за себя: мне повезло. Утром все проснулись в перевернутой вверх дном квартире, валялись вповалку, грязные, противные. Я очнулся первым и ушел. Вот.