Это оказалось своевременным: сестренка с мальчиком повстречали друзей, теперь объединившаяся компашка возвращалась. Кроме Машки и Захара там былрасхлябанный детина с дурной отвагой в глазах, явно младше меня, примерно призывного возраста. Он вел двух девчонок, держа за талии. Захар, обладатель только Машкиной талии, люто ему завидовал, негодник.
Вышагивавший между девушек кусок самомнения важно объявил спутникам:
— Там какой-то жирдяй наше место занял.
— Сам ты жирдяй. Еще Дашку жирдяйкой обзови, увидишь, что она скажет. — Машенька кивнула плотной высокой девушке, ведомой слева.
Та не встала на ее сторону, вместо этого напряглась и смутилась. Видимо, вес, казавшийся лишним, ее, как и меня, очень нервировал. Больную мозоль трогать не стоило. Не дождавшись поддержки, Машка помахала мне рукой.
— Это мой брат.
Светлая, курносая, смешливая, сестренка имела благостное личико совершеннейшего ребенка, случайно оказавшегося в теле женщины. Сейчас она мне напоминала Хадю — такое же наивное мягко-хрупкое создание с женственными обводами и прочими необходимыми выпуклостями. В обеих чувствовалась подростковость, только Хадя благополучно вплыла во взрослость, а Машенька застряла на границе. Наша мама не из худеньких, а дочери почти всегда похожи на матерей, и подумалось, что прежде чем достичь маминых результатов, Машенька станет этакой Настей — златокудрой бойкой пышкой, по которой будут сходить с ума сокурсники. Пока по ней сходил с ума только Захар, да и тот периодически косился на приведенных приятелем более созревших особ.
Мое поколение, с которым я здесь играл, дружил и дрался, разъехалось — по учебе, по работе, в армию. Кто-то загремел в места не столь отдаленные. Кто-то женился и переехал. Во дворе обосновалась новая компания. Они еще не подошли, а в глазах уже читалась свойственные юности неловкость, вспыльчивость, колючая отчужденность и вымученное нахальство. Верховодивший долговязый парниша с раздраженно прищуренными глазами отличался худощавостью, но выглядел спортивно. Одет он был стандартно-неприметно, объяснялось это просто: в нашем городишке любое выделение из толпы рано или поздно каралось.
Девицы были примерно его ровесницами. Рыжая худышка с чутким носиком, похожая на выискивающего добычу хорька, первой вырвалась из объятий, ее хлипкий задик оседлал перила беседки. Когда девушка села на парапет, даже проминаться было нечему, ничего не облегло и не свесилось. Вид снизу мне открывался хороший.
Вторая — антипод предыдущей. Большая и плотная, пухлощекая, крашенная в цвет свежевымытого катафалка. Чернотой она походила на Мадину, волосы тоже просто спускались на плечи, но краска и естественность — разные вещи. Одна была, другая казалась. Лопающийся от содержимого бюстик брюнеточки звал на подвиги, крупная фигура дышала чувственностью, однако во взгляде пряталась некая конфузливость за свой внешний вид и все, что здесь происходит. Девушка словно стеснялась этого, хотя, допускаю, всего лишь внутренне посмеивалась. Серые глаза как бы говорили: «Видите, уважаемый, чем дети тешатся? И мне приходится, я же с ними».
Обе девушки смерили меня озорно-заинтересованными взглядами, демонстративно ушедшими в плотоядность:
— Какой у тебя брат. Познакомь.
Такое внимание к моей персоне сестренку обрадовало, подростки обожают, когда случается повод чем-то возгордиться.
— Саня, это Данила, а это Ната и Даша.
Данила нехотя снизошел до рукопожатия, девушки кивнули. Рыжий хорек оказался Натой, а Дашей звали крупную брюнетку. Данила распростер длинные руки, как Христос над Рио-де-Жанейро:
— Звезды нашего двора: Маша, Даша и Наташа. Не имена, поэма!
— Беседка превращается в трехзвездочную, — пошутил я.
Только рослая Даша чуть растянула губки, остальные не поняли или проигнорировали. Компания унылой змейкой втянулась в беседку. Я занимал место справа у входа, Маша плюхнулась рядом чуть дальше, между мной и спешно подсевшим Захаром. Даша томно расположилась напротив меня, по левую сторону входного проема, около Наташи, висевшей на перилах как птичка на жердочке. Розовое пятно трусиков выглядывало из-под юбочки, задранные коленки этому сильно способствовали. Нахалку такие мелочи не волновали, хищный взгляд оглядывал меня придирчиво, с ног до головы, с профессионализмом оценщика, определяющего стоимость принесенной безделушки. Дескать, вдруг под неказистой поверхностью сверкнет драгоценность? Тогда важно не упустить. А пока не сверкнула, нужно быть готовой к любому развитию событий. Для этого — на все намекнуть и ничего не обещать.
Данила стоял вне беседки, снова обняв обеих девушек, теперь за плечи.
— Закурить будет? — спросил он меня.
— Брат не курит, — влезла Маша.
Мое общество сестренку немного напрягало, а Данилу злило: обе его подружки проявили интерес к более взрослому сопернику, противопоставить которому нечего. А Машеньке хотелось побыть в своем кругу. Мне так казалось. Поэтому я поднялся.
— Пойду, наверное.
Пробежавшийся по лицам взгляд поймал гамму чувств. Долговязый лидер удовлетворенно кивнул. Сестренка странно сжалась, но не возражала. Ее бой-френд-малолетка не знал, как воспринять высказанную идею, сам он моим соседством тяготился, но хотел слиться мнением с остальными. Зато обе девушки, большая и миниатюрная, однозначно огорчились. Крупная Даша перевела взор на Машеньку:
— Почему не предложишь брату посидеть с нами?
— А действительно, почему? — Сестренка обернулась. — Посидишь с нами?
— Зачем?
— Разве ты чем-то занят? — удивилась Машенька.
Одновременно Данила съязвил:
— Сразу видно старпера, ровесник такой глупый вопрос не задаст.
После «старпера» во мне взыграло… или взбурлило… короче, что-то растормошилось. Зря парниша меня задел. Настя ждет меня только завтра, до завтра будет тянуться невыносимая бесконечность, и бессмысленное время ожидания надо как-то убить. Почему заодно не подгадить малолетнему засранцу? Его понять легко: кому понравится, что в компании появился кто-то старше и, скорее всего, сильнее и умнее? Был бы вежливее, остался бы царем горы, а теперь — поборемся. Жизненный опыт против наглости и самомнения.
— Как говорил незабвенный Пятачок, до пятницы я абсолютно свободен.
Я вновь вольготно откинулся спиной на решетчатую стеночку. Пригласили? Мучайтесь.
Повисла тишина. Девушки ждали чего-то от парней, Захар, типичный «гамма» (если не «омега»), волею случая выбившийся в «беты», молчал в присутствии самцов более высокого ранга, а я, оказавшийся с Данилой в «альфах», инициативы не проявлял. Вопрос «Зачем?» облили сарказмом, теперь мое дело сторона.
Машенька хоть и оказалась в компании самой мелкой, не выдержала первой.
— Сыграем во что-нибудь?
— Например? — чирикнула Наташа со своего насеста.
Мерзавка. Хоть бы коленки свела.
— В бутылочку!
— С братом? — Данила поморщился.
Маша хлопнула ресницами:
— А что, брат у меня славный, я его с удовольствием поцелую.
— Я тоже. — Наташа хитро подмигнула.
— У вас здесь тоже есть брат? — пошутил я.
— Разве меня много? — возмутился рыжий хорек на жердочке. — Прошу не выкать, если ты не мент, а я не на пенсии.
— Зато меня много. — Даша сделала упор на слово «меня». Ее светлые глаза наполнились горькой самоиронией, губы на миг поджались, словно она хотела заплакать. Секундный позыв миновал, передо мной вновь оказалась уверенная в себе молодая… ну, юная женщина, у которой все соблазнительное гордо выпирало и предлагалось как хлеб-соль дорогому гостю. — Разрешаю выкать, мыкать, тыкать и даже ейкать.
— Ты за словами следи, — хохотнула Машенька, и мне в бок прилетел острый локоток, — а то Саня действительно тыкнет.
— Так тыкнет, что только мыкнешь, — презрительно добавил Данила.
— А то и мнекнешь, — поддержала Наташа, у которой подруга отобрала мое внимание.
Ее тонкие губы раздвинулись в циничной ухмылке, глаза сузились.
Я понимал, что за колючей ядовитостью пряталась обычная неустроенность, так свойственная подросткам. Мир еще изучается, ответные реакции не всегда понятны и непрогнозируемы, поэтому защитой выступала улыбочка, на которую легко списать все ляпы. Поняв, что вернуть к себе интерес можно только чем-то действенным, Наташа еще больше расширила мне вид на розовое пятно и вкрадчиво сообщила:
— Наша Даша такая: почему бы не менякнуть, чтобы потом хорошо оттебякали?
Это выходило за грань светской беседы. Сестренка напряглась, на меня вскинулся ее беспокойный взгляд.
— Не принимай всерьез, мы так шутим.
Наташа пожала плечами, на которых по-хозяйски лежала рука Данилы:
— Кто шутит, а кто нет. Когда меня тыкают, во мне все еёкает, я мыкаю, затем онкаю, сразу хочется васкать, ихкать и оникать.
— Успокойся, все поняли, что ты прекрасно разбираешься в местах… в местоимениях. А я… — Даша картинно вздохнула. — Вот вечно я так. Брякну, не подумав, а потом расхлебывать. И ничего не поделать, слово сказано.
Даниле категорически не нравилось происходящее. Начавшееся как легкий флирт постепенно перетекало за грань приличий, и пусть большинство не возражало, но местный заводила терял главенство. Он кивнул Захару, тот достал из-под скамьи пыльную пивную бутылку, будто специально дожидавшуюся там звездного часа. Переданная Машеньке, она вернулась на землю, в центре беседки закрутился волчок.
— Захар! — Объявив результат, сестренка снова с силой провернула бутылку.
На этот раз носик остановился между Дашей и Наташей, где позади стоял Данила. Его в расчет не взяли, началось выяснение, к кому из девушек ближе оказалось указующее горлышко. Большинством голосов кроме одного сошлись, что счастье выпало крупной Даше.
— Единственный плюс быть толстым, — фыркнула Наташа, чью кандидатуру не поддержали. — Трудно промазать.
Даша не была толстой, она плотная и рослая, вроде меня. На выпад она не отреагировала, и вместе с первым выигравшим они потянулись друг к другу, губы встретились.