— Завтра деньги будут, я уже сказал мадаме-домоправительнице. — Папа помолчал. — В остальном все нормально?
— Да, пап.
— Тогда решай там все, потом отзвонись. Держись.
— Спасибо.
Уходя, хозяйка объявила:
— Срок — до вечера, иначе придется вмешивать полицию и подключать другие возможности.
— Верните хотя бы паспорт, — попросил я. — Без него денег не получу.
— Если я отдам паспорт, могу вовсе не дождаться денег. Выкручивайся, это твои проблемы. Зато в следующий раз будешь думать головой, а не…
Входная дверь захлопнулась, мы остались одни. Остатки разгрома лезли в глаза, но еще больше нервировал внешний вид. Чумазые, как не будем говорить кто из-за присутствия урожденной мусульманки, в одних плавках и купальнике, мы нервно переглянулись. Неловкость положения ужасала: оба грязные по уши, а ванна с горкой засыпана песком. Даже душ не принять.
— Если потерпишь с купанием, я быстренько помоюсь над раковиной, чтобы при выходе на улицу похожие не пугались, и все вынесу.
Хадя кивнула:
— Хорошо, я пока продолжу воевать с комнатой.
За время мытья голову посетили умные мысли. Отворив дверь, я поделился:
— Выносить сразу весь песок — привлекать лишнее внимание. — Я бездумно потянулся рукой отряхнуть от песка девичье бедро, но вовремя себя одернул. — Найдутся бдительные бабульки, начнутся пересуды, кто-то может вызвать полицию — глянут в глазок, как из соседской квартиры все время что-то тащат и тащат, и взбредет в голову, что воры.
— Я тоже об этом думала. — Хадя устало выпрямилась.
Перепачканная от ступней по макушку, мокрая и измотанная, она сияла небесной красотой. Не понимаю, как можно оставаться прекрасной в таких обстоятельствах, но у Хади получалось. В глазах будто горел Вечный огонь. Простое и доброе лицо светилось. В кои-то веки открытые, руки и ноги исторгали такой поток женственности, что мысли сносило, как вихрем панамку, а вид чувственных бедер — округлых, гладких, невероятных, никак не предназначенных для взора чужого мужчины, оказавшегося наедине — просто убивал. Хадя восторгала и влекла, хотелось писать с нее картины, посвящать стихи и бросать к ногам завоеванные города. А может, еще напишу, посвящу и брошу. Говорить на эту тему мне запрещалось, смотреть на Хадю не рекомендовалось, но не думать о ней я не мог. Если быть честным, то я ни о чем не мог думать, что не касалось моей домохозяюшки. Особенно, когда она рядом — вот такая, с губами и ногами, с грудью и бедрами. Когда глаза в глаза, душа в душу, а сердца в унисон.
— Собирай все пакеты, которые найдутся в квартире, — сказал я.
Взгляд с трудом уполз в сторону. Хадя с облегчением-огорчением выдохнула. Как любую женщину, ее радовало мужское внимание, но ситуация пугала. Если не хочу проблем, а я их не хочу, то нужно поддерживать сложившееся равновесие. Точнее сказать, балансирование на лезвие кинжала.
Во время нескольких моих рейсов с ведрами к мусорным бакам прихожую заняли наполненные грязью пакеты, и я потихоньку оттащил их на площадку у мусоропровода. Высыпать нельзя, засорится. Буду выносить позже, частями, а если соседи спросят, объяснение есть простое — ремонт после случайного потопа.
Остатки бывшего пляжа заняли все освободившиеся емкости, ведра и тазы. Выгребая последнее, мы с Хадей стукались локтями, сталкивались телами на узком пятачке ванной комнаты, а весь процесс уборки сопровождался стрельбой моих взглядов по движущейся мишени.
— Ванна готова, прошу. — Я посторонился и плавно вытек за дверь.
Теперь думать, мечтать и представлять буду из-за двери. Яркая и идеально-правильная красота Мадины младшей сестре в подметки не годилась, если судить по воздействию. Мягкость против агрессии, нежность и гипнотизирующая эротичность против дикой сексуальности… Хадю хотелось иметь женой, любовницей и другом, в то время как Мадину — просто. В итоге: со старшей сестрой я мог держать себя в руках, а с младшей терял голову. Недеяние побеждало с разгромным счетом.
Что только не лезет в голову, когда не спал ночь. О чем думаю?! Вон из головы все мысли, все-все, а эти особенно!
Проницательный взгляд Хади, только что вышедшей из ванной, отметил мои нетвердые движения, состояние нестояния и тяжелую голову. Глаза все труднее размыкались после моргания. Уходить не было ни желания, ни смысла, вполне можно было сесть завтракать, если бы силы оставались. Однако, сил не было, и я заявил:
— Пора идти, а позже вернусь к нашим упакованным песочным замкам, отнесу их на свалку.
Неожиданно Хадя возразила:
— Тебе нельзя идти, спишь на ходу.
— Ты тоже спишь.
— Прими душ, я пока что-нибудь придумаю.
Душ — это хорошо. Это просто здорово.
Когда я вышел, у Хади все было готово. Она постелила мне на кухне на полу. Перина из вороха разномастных тряпок и покрывал (то есть, из всего, что нашлось в квартире) оказалась приемлемым заменителем раскладушки. При закрытой двери почти не сквозило, и едва голова коснулась подушки, я отключился.
Разбудил телефон. Звонили из дома. Переговорив, я вышел к Хаде, уже умывшейся и ожидавшей моего пробуждения, чтобы занять свое главное владение — кухню.
— Мама взяла отгул и везет деньги, она выехала сразу, как только папа рассказал о случившемся. — Помолчав, я завершил: — Скоро будет здесь.
Мы оба понимали: конечно, взволнованная родительница едет материально спасать сынулю, но также она хочет посмотреть, как он живет. И с кем.
— Мне нужно уйти, — сказала Хадя.
— Хозяйка уже представила тебя родителям как мою девушку, теперь нельзя. И некуда.
— Но я не твоя девушка.
— Разве сложно сыграть роль?
Хадя долго думала и, наконец, смилостивилась.
— Только потому, что нет другого выхода. Но — без глупостей. Никаких сюси-пуси, обнимашек и поцелуйчиков. Одно неправильное слово или движение — и игра окончена.
— Принято.
— И еще одно. Боюсь, твоя мама меня узнает, а любой слух обо мне…
— Когда вы последний раз встречались, ты едва ходить научилась. Даже я не узнал, хотя проводил с вами почти все время.
— Она может догадаться, ты же друг Гаруна, а теперь знакомишь с девушкой родом с Кавказа…
— У Гаруна полно земляков и друзей всех национальностей, ты можешь оказаться чьей угодно родственницей.
Хадя не сдавалась:
— Я похожа на мать, а они с тетей Зиной в свое время дружили.
— Не похожа. Ты ни на кого не похожа, ты одна такая. Не признавайся, если вдруг спросят напрямую, и все будет нормально.
Когда мама вошла в квартиру, Хадя, одетая в мои рубашку и брюки, вышла с кухни.
— Здравствуйте. — Она кивнула, старательно разглядывая пол.
— Зинаида Викторовна, — представилась мама.
Привезенные сумки с продуктами для сынка, который, как думают все мамы, всегда голодает, опустились на коврик, взгляд обежал «мою девушку».
— Очень приятно, — по-прежнему не поднимая глаз, сказала Хадя.
Я показал на нее:
— Это Надя.
Имя, случайно вырвавшееся по созвучию, присосалось и осталось. Если придется открыться, разница невелика. Представляются же иногда Магомеды Мишами, с Сиражутдины Сергеями?
— Извини за наш внешний вид, — продолжил я. — Папа рассказал, что произошло?
Мама кивнула.
— Что же прятал такую красавицу? — ее взгляд не отрывался от смущенно замершей Хади.
— Как видишь, рано или поздно все тайное становится явным. Раздевайся, проходи на кухню.
Хадя воспользовалась моментом и убежала накрывать на стол.
— Покажешь свои хоромы?
Я удивился:
— Что тут смотреть? Прихожая, совмещенные ванна с туалетом, спальня…
Вот куда вело маму женское чутье — в «нашу» спальню. Других атрибутов сна кроме единственной кровати-полуторки в квартире не обнаружилось, и мамино любопытство удовлетворилось. Ни одного вопроса не прозвучало — мальчик уже большой, ситуация и обстановка доказали это окончательно. Мама вздохнула, а по пути на кухню шепнула:
— Надя не русская?
— Это имеет значение?
— Просто спрашиваю.
Могло показаться, что она не одобряет, но нет, во фразе чувствовалось лишь недоумение. У нас в роду кого только не было, и все привыкли: главное — счастье близкого человека, для этого не нужно лезть в его жизнь, пусть выбирает кого хочет, ему с ним жить. У нас никогда не ломали судьбы родным, и так же я относился к жизни взрослеющей сестренки. Хочет обжигаться — пусть, лишь бы головой думала, а запреты ведут к желанию нарушить.
За столом мама достала вино.
— Давайте, по чуть-чуть за знакомство.
— Мама, Надя не пьет, и я с ней.
— Это всего лишь вино, почти компотик.
— Мама!
— Ладно, тогда я выпью за вас. — Она подняла полный бокал, тост повторил сказанное. — За вас!
Мы кивнули, зазвенели вилки.
Мама удивленно поглядывала на сновавшую по кухне Хадю, пробовала нескончаемый поток блюд, в какой-то момент мне был незаметно показан большой палец. Стряпня и усилия Хади понравились.
Вытерев рот салфеткой, мама прищурилась. Явно что-то задумала.
— Сможете потерпеть меня денёчек? Я не стесню, посплю на кухне, за свою жизнь где только не спала.
— Зинаиде Викторовне надо отдать кровать, — впервые после знакомства подала голос Хадя.
— Ни в коем случае! — Мама вскинула руки, словно собиралась останавливать коня и тушить горящую избу, и было видно — то и другое ей по силам. — Если ради меня начнете тесниться, я уеду.
— Как хочешь, мама, — примирительно сказал я. — На кухне, так на кухне.
Меня просверлил девичий взгляд, я пожал плечами: все проблемы решаемы, придумаем что-нибудь.
На кухне мы вновь соорудили лежанку из одеял и покрывал. Встречу с соседями и хозяйкой согласовали по телефону и назначили на утро.
— Спасибо, голубки. Спокойной ночи. Идите-идите, я тут сама справлюсь. — Мама с улыбкой выпроводила нас из кухни.
Пара шагов, закрытая моей рукой дверь — и мы остались одни в комнате с единственным спальным местом. Кровать была полуторной, что значило — спать можно либо в обнимку, либо в тесном сотрудничестве при взаимных разворотах.