Осознание, что праздник закончился, пришло, когда в глаза ударило знакомой солнечной мякотью. Круг замкнулся. Поперек Настиных достоинств я красиво вывел: «Здесь рождаются и умирают мечты».
Пока я методично отмывал холст (после меня никого не будет, значит нужно сделать красиво), Настя поинтересовалась:
— Ну, Двадцать Девятый, как тебе вечер? Не жалеешь, что согласился?
Голос доносился сверху, а на меня смотрело ее другое лицо, которое видят немногие.
— Спасибо, что пригласила.
— Спасибо на хлеб не намажешь.
— Тогда будем считать, что мы в расчете: я получил удовольствие, пусть и не то, на которое рассчитывал, а ты с моей помощью оказалась там, куда иначе на порог не пустили бы. Квиты.
Настина голова начала озабоченно клониться вбок еще в начале фразы, а в конце ее прорвало:
— Хочешь сказать, что рассчитывал еще на что-то?!
— Мы, мужчины, существа примитивные, всем нужно одно и то же, и твое удивление мне непонятно. Мы всегда на что-то рассчитываем, даже когда все говорит за обратное. Классическая мужская обманка называется «Ябывдул», она повышает самооценку говорящего, но мощно опускает его в глазах слушателей.
Настя с интересом осведомилась:
— И много среди вас ябывдулов?
— Прямых или латентных?
— Гм. Можешь не продолжать, направление мысли понятно, вывод очевиден. — Настя помолчала. — Значит, ты тоже?
— Мы с этого начали. Ты кинула обвинение, я в качестве защиты подвел под общеизвестный факт доказательную базу. А если серьезно, то я рад, что попал сюда, и если могу помочь в поисках, которые меня тоже касаются, только попроси. Я весь к твоим услугам.
Концовка прозвучала двусмысленно, но Настя поняла правильно. Правильно для себя.
— Обойдусь своими силами. Кстати, пока ты развлекался, я вела опрос. Из тех, кто соизволил ответить, Гаруна никто не видел. Советуют присмотреться к бойцам, говорят, мелькал среди них одно время.
А дальше произошло невероятное.
— Всем оставаться на местах! Кто в кабинках, выйти! Лицом к стене! Не двигаться! Руки за голову!
Из обеих дверей в зал хлынули фигуры, знакомые по выпускам «Дежурной части», и началось проводимое по всем правилам действо, в народе получившее название «маски-шоу». Спецназовцы в балаклавах, бронежилетах и при оружии выстроили собравшихся в центре. Приклады автоматов выровняли шеренги, качание прав и попытки некоторых высокопоставленных гостей выяснить, чем обязаны визитом, пресеклись на корню. Установилась тишина, иногда прерываемая похожими на лай краткими приказами. С потолка ударил яркий свет — включились прожектора. Посмотреть куда-то стало невозможно, все расплывалось, приходилось жмуриться, заболели глаза. Окраины зала погрузились во тьму. Нас будто бы готовили к допросу: свет в лица уже бьет, осталось появиться «хорошему» и «злому» полицейским, которые поведут вечную игру на «раскалывание» и вызнавание сокровенных тайн.
Нет, массовых допросов не бывает, с нами должны работать отдельно с каждым. Если я правильно представляю процедуру, то теперь нас должны доставить в участок и либо опросить в качестве свидетелей чего-то, ради чего затеян захват, либо предъявить обвинения. Если ничего серьезного мы не совершили, после составления протокола нас отпустят. Возможно. Или не отпустят. До выяснения.
Чем разбирательство грозит лично мне? Пока ничем серьезным, кроме одного: взволнованная моим исчезновением Хадя может позвонить, а фургончик с телефонами и прочим наверняка взят в проверку. Если мне что-то навесят, то выяснят контакты, тут и сказке конец.
Настя старательно сохраняла спокойствие. Рядом тихо сходила с ума Снежана, взгляд проклинал притащившую сюда подругу, при этом собственный подстрекательский энтузиазм по поводу похода в закрытый клуб забылся начисто. Тимоха никак не реагировал, за этот вечер он получил больше, чем за прошедшие годы. Его сомнабулическое состояние соответствовало поговорке про коня и кобылу: покрыл, а там хоть к татарам на колбасу. Больше всего волновались те, кому требовалось вернуться к определенному часу и чьи близкие не знали, куда направился родной человечек. Если где-то оставлена в неведении законная половинка, стоило поволноваться особенно.
— Весело у них тут. — Я прижался к Насте плечом.
Ее рука слегка подрагивала.
— Разве нам, как посетителям, могут что-то предъявить? — прошептала Настя.
— Скоро узнаем.
— Огромное спасибо, Кваздик, — ядовито прозвучало в ответ, — ты мне очень помог.
— Молчать!
Грозный окрик прекратил не только наше шептание. В тишине, нарушаемой лишь топотом берцев, начались странные перестроения. Мокреньких наяд из рва-бассейна сначала поставили в общий ряд, теперь согнали в центр. С собравшихся в кучку русалок все еще текло, кожа блестела. Подгоняемые прикладами, они гуськом проследовали на ринг. Командир спецназовцев обратился к ним:
— Танцевать умеете?
Девушки дружно построились, словно полжизни репетировали, и в никогда не виданном мной антураже началось исполнение «Танца маленьких утят». Одновременно из колонок грянула соответствующая музыка. ТататАтатататА, тататАтатататА, тататататататА та та та та.
Глаза полезли на лоб: что происходит? И почему прочий персонал не вывели из служебных помещений? Это занимало не одного меня. Мужчины, кто смог оторвать глаза от сцены, крутили головами. Среди нас нет ни официанток, ни работников кухни. Также отсутствовали охранники и сам господин Мурад.
Очень своевременно раздался его голос:
— Уважаемые гости, прошу прощения, если кто-то испытал страх или негодование, но отрицательные эмоции — тоже эмоции, а к нам ходят за ощущениями. Спецназ не настоящий, это актеры.
Солидно экипированные актеры поклонились. Прожектора выключились.
Кто-то из гостей смачно выругался. Кое-кто опустился на пол — ноги не держали. В том числе Снежка. Тимоха подхватил ее, склонился, стал успокаивать. Многие что-то пробурчали под нос, отчего по залу поплыл невнятный гул, его разогнало продолжение речи:
— Маленькая забава устроена для поднятия тонуса. Я уверен: завтра вам будет, что вспомнить. Только что многие составили в голове списки дел, которые должны были сделать, прежде чем отправиться сюда. Я знаю, что теперь недочеты будут устранены, и в следующий раз вы придете подготовленными. От вмешательства извне никто не застрахован, и если однажды «маски-шоу» окажется настоящим, никто не пострадает. Сейчас прошу пройти на места, основное блюдо подано и ожидает вас. Приятного отдыха.
Сквозь оторопевшую толпу, медленно приходившую в себя, со сцены хлынула волна русалок, они попрыгали в спасительную рукотворную речку и только там почувствовали себя в безопасности, показывая пример зрителям: идите, мол, туда, где вам комфортно, подумать о будущем можно и там.
Настя не отлипала от меня, нервы пошаливали, и это говорило, что подобное произошло здесь впервые.
На пороге кабинки я застыл: внутри ждал сюрприз.
Пока нас держали у ринга, в отведенном нам помещении кое-что изменилось. Разложенные диваны превратили кабинку в сплошное спальное место, но внимание привлекло не столько оно, сколько блюдо, разложенное вдоль середины широкого ложа: обескураживающее, нескромное, заводное. Потому что живое. Роль блюда исполняла нагая девица, поверх которой выложили уйму съестного. На лице — белая маска гейши, а дальше, от ключицы до ступней — сплошные лакомства. Поскольку день был японским, в меню преобладали суши и прочая странная для русского глаза пища. Отменные сталагмиты живого столика топорщились ежами разноцветных роллов, пупочек исполнял роль блюдца для васаби. К ребрам, словно больные пиявки, присосались креветки. Живот и ноги по всей длине стали подставкой под водорослевые листья, поверх которых лежали кусочки рыбы. Между ними нашлось место для зернистых кучек черной и красной икры. Фарфоровая треугольная пиалка с соевым соусом оказалась в интересном месте, идеально подходившим для ее формы, а обе ладони сжимали комплекты палочек для еды. Приглушенный свет позволял все видеть, но не давал возможности разглядеть детально.
С очередной ухмылкой войны полов Настя указала на «столик» — мол, все для вас, мужиков, живите и радуйтесь. Из-под сакур вновь полились звуки сямисэна.
В кабинку заглянул Мурад:
— Все хорошо? Наш выбор столешницы устраивает?
Вопрос был обращен ко мне.
Живая мебель замерла на полувдохе. Допускаю, что если от «столика» отказываются, его штрафуют или увольняют. Исполнявшая роль столика девушка была чуточку крупновата, объемами напоминала Настю, а в росте превосходила. На вид она выглядела молодо, формы были до безобразия привлекательны, кожа — безупречна. На нас смотрели беззащитные ступни, роллы шевелились, словно поставленные поверх желе, в соуснице волнительно колыхалась жидкость. Итого: «столик» волновал все имевшиеся чувства, по бокам оставалось много места, куда приглашались дорогие гости, а ничего другого мне не требовалось.
— Все замечательно, — уверил я.
Оставленные наедине с едой, мы забрались на ложе. Настя уселась на подобранные колени, а мне пришлось лечь на бок с упором на локоть. Классический костюм, если боишься его помять — не лучший выбор для валяния на диванах.
Умница Настя, начавшая распаковывать свои палочки для еды, заметила мою неустроенность. Можно представить, что по жизни она всегда такая внимательная к людям и вся из себя заботливая, но больше похоже, что сказался прежний опыт.
— Можешь снять брюки, если мешают, мои чувства это не оскорбит, — разрешила она.
Я пробурчал:
— Зато мне ударит по чувству собственного достоинства.
Перепробовав несколько поз, я задрал брючины повыше и сел по-турецки. Мне еще не приходилось есть палочками, Насте пришлось меня учить. В какой-то момент она не выдержала:
— Не мудри, бери руками. И наклоняйся сильней, стесняешься, что ли?
Уже разваливший несколько роллов, я подчинился.
Настя воспринимала присутствие живой посуды обыденно, ее забавляло мое стремление не казаться взбудораженным, хотя это было не так. Хозяева заведения знали толк в мужских радостях.