История одной любви. Окончание — страница 28 из 43

И в то же время: «Где бы ты хотела жить? — Не имеет значения».

Глава 2

Все предыдущие дни телефон бесконечно звонил и пикал сообщениями. Отвечать я не мог, но выход нашелся.

— Хадя, еще не спишь?

— Зависит от того, нужна ли помощь. Но если снова околоскромные вопросы…

В ожидании ответа над подушкой приподнялась ее голова. Я указал на обиженное невниманием средство связи, сердито попискивавшее переполненной памятью:

— Посмотри, пожалуйста, что там и от кого.

— Чужое читать нельзя.

— А если получатель сам прочитать не в состоянии? А если что-то срочное и важное?

С такими доводами не поспоришь, Хадя дотянулась до телефона, в темноте высветилось сосредоточенное личико.

— Заблокировано. Графический пароль.

— Буква эл как простой острый угол. Гора.

Пальчик скакнул по экрану, Хадя прокашлялась.

— Первое. От Насти. Текст: «Мне уже рассказали. Прости, я виновата. Не вмешивай полицию».

Не вмешал. Теперь понять бы, в чем она виновата.

— Дальше: «Ты где? Срочно нужно встретиться».

— Это от кого?

— Отправитель — Теплица, так у тебя обозначен контакт.

— Люська Теплицына, мы с Настей увезли ее в невменяемом состоянии с той вечеринки у вас.

— Помню. — Хадя снова прокашлялась и плотней натянула на себя одеяло. — Снова от нее: «Перезвони как только сможешь». Еще: «С тобой все нормально? Когда сможем поговорить?» Дальше: «Почему не отвечаешь? Тебя никто не может найти». Еще: «Позвони или напиши, это в общих интересах».

Пока ничего не понятно. Ясно одно: Настя и Люська связаны с моим избиением. Встретиться, видите ли, теперь нужно. А о том виде, в котором меня оставили, нападавшие им рассказали?

Хадя с удовольствием занималась моим телефоном, что-то листая и разглядывая. Ее серьезные глаза светились интересом и чем-то еще, что не поддавалось идентификации и классификации. Хорошо, что удалены снимки, которые с Люськиной квартиры, не стыдно застенчивой сиделке технику доверить, чтобы нравственность не пострадала. Хадя, конечно, понимала, что моя жизнь не столь проста и категорична, как ее, но сама она была другой, за это и нравилась. И это мягко сказано. С каждым днем хотелось сказать более твердо и решительно.

Теперь и мне своя жизнь казалась неправильной. Все познается в сравнении. Несмотря на кажущиеся неразрешимыми трудности, жизнь Хади сияла красотой и чистотой. Моя была иногда похотливо-приятна, но некрасива. Пример, как жить по-другому, сиял в ночи перед глазами, словно икона, около которой зажгли свечу. Ангельский лик как несущаяся в мировом пространстве галактика разгонял своей яркостью окружавшую черноту космоса, подсвеченная Хадя будто парила в полной тьме, а мне доводилась роль части этой тьмы, которую она собой освещала.

Я не боялся, что из сообщений Хадя узнает обо мне что-то плохое. Если кто-то выдаст секреты — пусть. Не хочу тайн. Хочу счастья, большого и светлого. Грязного счастья не бывает. У него другое название.

Чтение продолжалось. Очередное послание поведало, что Машенька хочет пообщаться и объясниться. Она спрашивала, приеду ли еще до конца лета, и добавляла, что мной по-прежнему (а после некоторых событий — еще больше) интересуется некая Даша. У меня выступил пот. Такой подлянки я не ждал.

— Даша — это та Машенькина подруга, к которой она…

— Перестань, это не важно.

— Важно, — настоял я.

— То, что старший брат нравится подружкам — нормально для девочек, — выговорила Хадя, словно учитель ученику. — Мне тоже нравились друзья Гаруна, и Мадине нравились, иногда мы перемывали им косточки. Кстати, следующее письмо пришло с неизвестного номера, а подписано как раз какой-то Дашей.

В голове било: «мне тоже нравились друзья Гаруна». Можно ли считать друзьями земляков? Если их убрать, останется единственный друг, другие едва тянули на приятелей. Тогда получается…

— «Повторяю как молитву и ношу в сердце твою волшебную речь, что днем дарит надежду, а ночью не дает спать: „Прощайте, мужские радости, буду скучать по вам и мечтать увидеть снова — в другое время и в другой компании, чтобы задать трепку, которой они заслуживают“, — зачитала Хадя, и ее голос на миг сломался. Ей неприятно?! Я горел от стыда и, одновременно, светился от счастья. — Пиши. Я ведь заслужила трепку? Скучать не надо, мечты должны осуществляться. Буду ждать. И не сердись на Машу, она хорошая». — Не поднимая глаз, Хадя перевела дух. — Дальше — вновь целый роман, теперь от Насти. «Тот снимок не был стерт, прости. Теперь стерт. Под горячую руку я сунула Теплице, когда поссорились. Хотела показать, какая она бывает и что с ней поэтому бывает, о чем она ни сном, ни духом. Я не могла представить, к чему это приведет, а когда узнала, пыталась предупредить. Теплице я все объяснила, она извиняется за чрезмерность, предлагает уладить миром. Ты же не против?»

Не дававшие покоя глупые версии о том, кто и за что меня бил, нашли простое объяснение. Девушки выясняли отношения, и я, казавшийся козырем, быстро стал битым.

Итак, Настя обманула со снимком. А я минуту назад радовался, что стер свою часть компромата.

Хадя продолжила:

— Снова роман, только другого автора. Пишет Теплица: «Настя выставила тебя монстром и маньяком, а когда я попросила знакомых ребят проучить тебя, она раскололась, что ты выполнял ее глупый каприз и всячески сопротивлялся большему. Я не успела вмешаться, было поздно, тебя уже нашли. Спасибо, что не заявил, все компенсирую». Это сообщение последнее, больше ничего нет.

Телефон погас и отправился на место. Я откинулся на подушку.

— Наверное, нужно объяснить, что произошло и почему.

— «Что» — и так видно, — донеслось из темноты, — а «почему» — не мое дело.

— Такое отношение к делам мужчин похвально, но мне не верится, что тебе безразлично, хотя бы женское любопытство должно присутствовать. Неужели не интересно?

— Честно? Очень интересно. Но это не мое дело.

— Давай договоримся: все, что касается тебя, отныне касается меня, и наоборот. Для нас обоих это способ выживания, один без другого пропадет.

— Неправда, без меня тебе было бы лучше.

— Не согласен.

Во вновь проявившемся мире, вернувшемся благодаря свету уличных фонарей, Хадя заметила, как вздулась моя грудь, как напряглось лицо.

— Не надо. — С кровати ко мне протянулся и лег поперек губ нежный пальчик. — Одно лишнее слово, и все рухнет. Ты же этого не хочешь?

— А ты?

Чересчур искренний вопрос заставил палец отдернуться, а девичье лицо отвернуться.

— Не заставляй меня делать то, чего не хочу.

— Я не требую отвечать, я просто…

— А я не про слова. Наше дружеское сосуществование — вынужденное, ни в одном из других случаев невозможное, оно случилось потому, что так дико сложились обстоятельства. Сейчас оно устраивает обоих, но висит на тоненькой ниточке. Оно похоже на канатоходца, который идет между двумя вершинами в ураган. — Мягкая ладошка несмело и умоляюще дотронулась до моей щеки, взгляд блестящих во тьме глаз утонул во встречном взгляде. — Понимаешь? Все и так слишком запутано и неправильно, чтобы еще усложнять.

Мне хотелось так же коснуться ее, рука уже поднялась… и была отброшена. Хадя отшатнулась, ее ладони сжались в кулаки, собираясь защищаться.

— Не надо, — тихо произнесла она. — Даже в мыслях. Три причины определяют нашу тихую дружбу: о ней никто не должен узнать, никто из нас в поступках не выйдет за рамки, и не будет сказано слов, которые сломают хрупкое равновесие.

Мозг вычленил главное, и я подытожил с радостью в сердце:

— То есть, тебя это равновесие устраивает, и ты не хотела бы…

— Еще немного, и случится непоправимая причина номер три.

— Понял. Давай спать?

— Уже час об этом твержу.

* * *

Проснувшись утром, я сразу понял, что с Хадей не все в порядке. Она куталась в одеяло, тишину постоянно разрывал кашель — очень нехороший как на слух, так и на вид. С мокротой. А моя пощупавшая ее лоб рука едва не обожглась. Хадя недовольно пошевелилась.

— Не вставать! — приказал я. — Нужно срочно вызвать врача.

— Врача нельзя, сам понимаешь.

— Сейчас не понимаю. Впрочем… Мне говорили, что у Филиппа брат работает в «скорой помощи». Один момент.

Я укрыл больную толстым слоем распотрошенного рулона-перины, затем набрал номер.

— Филька, привет. Да, я. Искали? Кому надо, те нашли, а звоню вот по какому поводу…

Дальнейшего разговора Хадя не слышала, я выходил на кухню, поэтому по возвращении объяснился:

— Пришлось сказать, что помощь нужна мигранту, у которого есть небольшие проблемы с документами, и что никакого криминала нет, а вызов будет оплачен. Филька ответил, что от честного дополнительного заработка брат не откажется.

Из глубины одеял донесся вопрос:

— Разве у нас есть для этого деньги?

— Еще денек, и я смогу сесть за руль.

— С такой физиономией к тебе в машину только такой же сядет.

— Значит, буду возить таких. Кстати, это же незанятая ниша на рынке услуг — такси для побитых. Нужно запатентовать.

— Побитых немного, миллионером не станешь.

— Если ты когда-нибудь видела таксиста-миллионера, тебе можно прижизненный памятник ставить: «Она видела таксиста-миллионера». А расширить круг клиентуры «таких же» легко: будем бить небитых, и нашими клиентами станут все.

Филькин брат пришел вечером.

— Где больной?

— Больная. — Я указал вглубь комнаты.

Молодой врач вытер обувь о половичок, объемистый саквояж занял место у кровати.

На время осмотра я вышел, но вскоре меня позвали. Врач укладывал стетоскоп в чемоданчик.

— Как я и думал по предварительному описанию, у девушки пневмония, нужно проколоть курс антибиотиков. Аллергия или противопоказания имеются?

Голова Хади, закрытая по макушку, отрицательно мотнулась. Чувствовалось, что нервам Хади досталось при осмотре молодым врачом, теперь она даже глаз не показывала.