– Ой, ну что вы, мы же просто веселились!
– Вон! Немедленно все вон! Всем покинуть сад! – вопил дед.
– Кто через две минуты не уберется, сдадим в полицию! – орала бабка и угрожающе размахивала своей шланговой плеткой.
Слева и справа у своих заборов стояли соседи и удовлетворенно кивали головами.
– Нам остаться или уйти? – нерешительно спросил я у Йо.
– Лучше идите, – пробормотал он, не вытаскивая изо рта пальцев, на которых обкусывал ногти.
– Может, тебе как-то помочь? – спросила Йоши.
– Мне уже никто не поможет! – теперь Йо кусал не ногти, а костяшки пальцев.
Йоши поискала сумку с вязаньем, нашла ее на перилах террасы, протянула мне руку и сказала:
– Слушай, он прав. Мы только все испортим!
Я взял протянутую руку Йоши в свою, и мы отправились восвояси. Открывая калитку, я на секунду обернулся. Картина, открывшаяся мне, казалась вырванной из какого-то безумного сна. Марион все еще сидела на бортике бассейна, ее трясло. Эгон и Густи бесцельно бродили, пошатываясь и повесив головы. Испачканные с ног до головы участники драки подползали к дому. Дед схватил Парнишу Байера и тряс его за грудки, наказывая за всю честную компанию. Соседи пялились во все глаза. Бабка опустилась на колени у грядки с тюльпанами и пыталась поднять переломанный цветок. Народ на террасе как завороженный смотрел на деда.
Только Солянка не отрывала глаз от меня и Йоши.
До самой темноты гуляли мы с Йоши. Она все ломала голову, как помочь бедному Йо. Я не горел желанием это обсуждать, а она меня упрекала. И вопрошала, представляю ли я, что ждет «бедного парня» при столкновении с собственным семейством? Честно говоря, этого я представить не мог. У меня ж нет бабушки, которая размахивает шлангом, как плеткой.
– Вот именно! – сказала Йоши. – Вокруг тебя милые родственницы, а о таком ты и понятия не имеешь!
Это был уже почти наезд. А я не хотел, чтобы она на меня наезжала. Я рассказал Йоши о своей семье, о том, как дурные бабы постоянно меня третируют из-за громкой музыки и учебы. И еще сто неприглядных вещей рассказал.
– Я бы тебя пожалела, если б мне не было так смешно, – произнесла Йоши сухо.
Мы чуть было не поссорились, но тут Йоши утихомирилась и заметила, что у каждого свои проблемы и они всегда кажутся огромными, но по сравнению с миллионами голодающих детей во всем мире дела у нас идут, можно считать, превосходно.
Я удержался от замечания, что эти слова могла бы произнести моя мама, иначе день закончился бы ссорой. Только устало кивнул. А потом Йоши заторопилась домой, потому что ей нельзя приходить позже семи. Мы договорились встретиться в понедельник после обеда, в четыре часа, в кафе-мороженом на углу около Муксенедера. Два раза в день торчать у Муксенедера ей надоело, сказала Йоши. Там и утром-то скучно, а теперь, когда нельзя улыбнуться мне, так тем более.
– Когда же твой брат приедет из Италии? – спросил я. Йоши пожала плечами. И сказала, что он уже давно должен был приехать.
– А он точно напишет тебе объяснительную?
– Точнее не бывает, – сказала Йоши, поколебалась и добавила: – Только приедет ли он вовремя, вот в чем вопрос! Подруга мне сказала, в школе уже нервничают. Классная пару раз отпускала странные замечания. А Анна, наша зубрила, что-то сплетничала про меня. Ее мать видела меня у Муксенедера.
– Боишься? – спросил я.
– Дико боюсь.
– А если просто признаться, – предложил я, – твои родители же тебя прикроют, а?
Йоши посмотрела на меня так, словно я с луны свалился.
– Ага, как же, – сказала она.
– Ну, что они сделают, если узнают? – спросил я.
Йоши попросила, чтоб я прекратил. Ей вовсе не хочется представлять, что устроют ее родители. Им просто нельзя об этом узнавать. И может быть, брат вернулся уже сегодня после обеда.
Я проводил Йоши до угла ее дома. Дальше она меня не пустила. Если мать случайно выглянет из окна и увидит меня, объяснила она, все совсем пропало. Ей строго-настрого запрещено общаться с мальчиками кроме как в школе. Если бы все было по-материному, она бы училась в школе для девочек. Йоши только потому избежала этой участи, что школы для девочек всегда частные и стоят кучу денег, а ее отец настоящий скряга.
Расставшись с Йоши, я грустно побрел домой. Потом решил сделать крюк и прошел мимо сада Йо. Там все как вымерло. В доме, за задернутыми шторами, горел свет. А сад, насколько это было возможно, привели в порядок.
В понедельник, почти успокоившись, я пошел в школу, вооружившись первоклассной справкой. Справка была от доктора Бруммера. Он с огромным удовольствием оказывает маме такие маленькие одолжения – и даже предложение ей уже делал.
Аксель, шагавший со мной рядом, рассказывал, что у него есть новости от Йо. Бабка с дедом приперлись, потому что им позвонил кто-то из соседей. А отец Йо, сказал Аксель, решил требовать с гостей компенсации материального ущерба за два поломанных дерева, шестьдесят уничтоженных тюльпанов, четыре стакана, три квадратных метра кухонных обоев и восемнадцать часов уборки.
Про весь этот кошмар знал не только Аксель. Когда мы вошли в класс, все только об этом и говорили. Народ разделился на три группы, и каждая высказывала свою версию. Йо нигде видно не было. Похоже, он в школе вообще не появлялся.
Одна группа считала виноватыми во всем гостей из параллельного класса. Другая группа, куда входили и Марион с Анеттой, вообще говорила, что никакого погрома никто не устраивал. А третья группа, в которой была Солянка, признавала, что вечером в субботу в саду у Йо случилось невообразимое свинство, к которому, однако, они не имеют ни малейшего отношения. Не успел я присоединиться к какой-нибудь из групп, как зазвонил звонок и Сузи-Гипотенузи, как всегда, пунктуальная, протопала в класс и закричала: «Ти-ши-на!»
Все разбрелись по своим местам, ор перешел в бормотание, но и оно быстро утихло. Я подошел к Гипотенузи и передал ей бумажку доктора Бруммера.
Она сказала – очень жаль, что именно я пропустил эту неделю, потому что послезавтра будет повторение контрольной. И предложила: давай-ка, оставайся у доски, сегодня будем решать примеры для контрольной – повторение и больше ничего. Материал, который прошли на прошлой неделе, трогать не будем. У тебя наверняка получится!
Я спокойно взял мел. Я чувствовал себя в хорошей форме. Вчера я объяснял тете Лизи решение пяти примеров с двумя неизвестными, и Дорис меня похвалила, потому что я знал: если обе части уравнения умножить или разделить на одно и то же, не равное нулю число, то получится уравнение, равносильное данному. (Это не значит, конечно, что я эту мудрость просек, просто прилежно выучил ее.)
Сузи-Гипотенузи уселась за учительский стол, вытащила свою розовую тетрадку и зачитала нудную историю про мотоциклиста, живущего в Линце, и велосипедиста из Ламбаха, которые одновременно выезжают из дома и через тридцать минут встречаются. Сначала я слушал очень внимательно, но когда эти двое больше не ехали навстречу друг другу, а оба двигались по направлению к Зальцбургу, и мотоциклист обогнал велосипедиста через сорок восемь минут, я отключился. Потратив всю неделю на домашнее обучение, я кое-как вдуплил, как считать яблоки и груши, втекающую в бассейн воду и размер почасового жалованья. Но автомобили и велосипеды – это полный финиш, мозги у меня отказывают! И хотя Дорис говорит, что на самом деле разницы тут никакой нет, – маленькие серые клеточки просто не в силах справиться с двухколесными монстрами!
Я положил мел.
– Вольфганг, это же совсем просто! – воскликнула Гипотенузи.
Вот это прелестно – дабы я взбодрился, мне объясняют, что я не в состоянии понять «совсем простые» вещи!
– Ну, начни со схемы! – не унималась Сузи.
Но больше, чем линия с тремя точками на ней, символизирующими Линц, Ламбах и Зальцбург, я ей предложить не смог.
– Давай немного поживей, у нас не так много времени, – Сузи постепенно теряла терпение. Тогда я нарисовал на доске два круга, друг рядом с дружкой.
– Почему ты рисуешь круги? – спросила математичка.
– Это у нас будет мотоцикл, – ухмыльнулся я. Хотя мне было не до ухмылок. Одно дело, когда ты ничего не учишь и поэтому ничего не знаешь. Но когда ты старательно учился всю неделю и все равно ничего не знаешь, – это вгоняет в тоску. А я всегда, когда подступает тоска, становлюсь ребячливым.
– Вы же хотели схему! – сказал я.
Сузи вздохнула:
– Схему дороги, конечно!
– С дорожными знаками или без? – спросил я. Тут даже наивная Сузи поняла, что я издеваюсь.
– Так не пойдет, Вольфганг Обермайер! – рявкнула она и указала мне на мое место возмущенно вытянутым угольником. Потом обратилась к Солянке: – Улли Уллерманн, выходи к доске, продолжи!
Солянка сгорбилась за своей партой, бледная, с чуть покрасневшими глазами. Она не встала. Зато поднялась Анетта и доложила Гипотенузи:
– Извините, Улли сегодня не может отвечать, ей плохо!
Поскольку Солянка сидела с видом святой Минны при снятии с креста, математичка ничего не заподозрила, а порекомендовала ей отправиться в канцелярию за ромашковыми каплями.
Анетта сказала многозначительно:
– Это недомогание не телесного характера!
И покосилась на меня.
– Что-что? – Гипотенузи решила, что ослышалась.
– Это душевное! – вмешалась Марион.
– Что-что? – Сузи совсем уже ничего не понимала.
– Вот тупые коровы, – пробормотал Аксель.
Гипотенузи – наша классная руководительница и каждую неделю по два раза повторяет, что к ней можно идти со всеми проблемами и сердечными тревогами. Так что я уже испугался публичного разбора моих взаимоотношений с Солянкой и с огромным облегчением вздохнул, когда дверь класса распахнулась и вошел школьный завхоз с бумажкой в руке.
– К директору вызываются!.. – провозгласил он и прочел все имена с бумажки.
Это был в точности список гостей Йо на злополучной субботней вечеринке.
В кабинете директора мы увидели директора, Йо и его родителей, а вслед за нами вошли еще пятеро гостей из параллельного класса. Все толпились и толкались. В этой толчее мы с Солянкой оказались рядом. Заметив это, она бросила на меня презрительный взгляд и отвернулась. Директор построил нас вдоль стены. Все ли из нас были в субботу на вечеринке, спросил он. Мы кивнули. Может быть, кого-то не хватает, кто там тоже был? Мы помотали головой. И только Солянка сказала: