мужчины!
Станция, на которой мы вышли, оказалась крошечной. Из поезда вылезли только мы втроем. Кроме железнодорожного служащего в красной форменной шапке с зеленым ручным диском и толстого мужчины в охотничьем костюме, на платформе никого не было. Мужчина замахал руками и подкатился к нам. Он обхватил лапищами голову Кристи, словно хотел оторвать ей череп, притянул ее к себе и несколько раз смачно чмокнул в нос. Кристи стояла тихо, прямая, словно аршин проглотила, и терпела, а когда толстяк наконец-то оставил ее в покое, быстро и незаметно вытерла мокрый нос рукавом. Потом толстяк трижды шлепнул Кристи по заднице и взревел:
– Исхудала-то как, девчушечка, подержаться не за что! Позорище!
Потом Кристи сообщила толстяку о наших воображаемых трудностях с бабушкой. Толстяк сказал: он не только нас подвезет, он привезет нас прямо к дому Мюллера, потому что «такой крюк завсегда можно заложить, за милую душу».
Толстяк нам нести ничего не дал, обвесился всеми чемоданами и сумками и побрел вместе с нами к парковке. Мы подошли к огромному новенькому «мерседесу», и я ужасно удивился. Венцы, у которых в гаражах такие тачки, выглядят совсем не так, как этот толстяк!
Я зря боялся, что он тоже начнет задавать нам разные неудобные вопросы. Мы с Йоши, рука об руку, сидели на заднем сиденье машины, и никто нас не трогал. Толстяк рассказывал Кристи о болезни мамы и о лесном участке, который он надумал купить.
Когда уже смеркалось, мы проехали через небольшую деревню, и тут толстяк вдруг затормозил. Проехав три дома задним ходом, он остановился перед зданием с надписью «Кабачок и мясная лавка Хубера». Толстяк кивнул на три машины, припаркованные перед кабачком.
– Вот же ж, не ошибся-таки, – обрадовался он. – Мюллер в кабаке!
– Мы уже в Гфурте? – спросил я.
Кристи объяснила, что мы еще не в Гфурте, но кабачок Хубера самый популярный во всей округе. А толстяк добавил, что наш драгоценный дядя Мюллер время от времени не прочь выпить здесь пивка.
Я сказал:
– Спасибо, что подбросили!
Йоши сказала:
– Спасибо, что подбросили!
Толстяк сказал:
– Да ничо, с нашим удовольствием!
А Кристи сказала:
– Удачи вам!
Потом мы вышли из машины, «мерседес» развернулся перед кабачком и усвистел в том направлении, откуда только что приехал.
Я поглядел на припаркованные машины. Самым щегольским был новенький «БМВ». Такого автомобиля у бедного переводчика я себе представить не мог. Рядом стоял «рейндж ровер». Мне он тоже показался слишком дорогим. К тому же на водительском сиденье лежала штирийская шляпа. Очень сложно представить себе Йоханнеса Мюллера в нелепой штирийской шляпе с пером! У третьей машины были венские номера. Это была древняя «альфа-ромео Джулия» примерно семидесятого года выпуска, с восхитительно угловатым корпусом. На заднем сиденье лежала большая коробка с яйцами, а рядом – пакет, из которого выглядывала сайка. Увидев сайку, я понял, что голоден.
– «Альфа» точно его, – сказала Йоши.
– Пойдем внутрь, поищем? – спросил я.
Йоши покачала головой и сказала, что ни за что не пойдет в кабачок. Просто не решится. Я хорохорился и говорил, что все это чепуха и смешно. Но на самом-то деле мне и самому было жутко представить, как вот я захожу в заведение, спрашиваю у хозяина, где господин Мюллер, он показывает мне его, я подхожу и говорю черт знает чего. Если подумать хорошенечко, проделать все это было совершенно невозможно. Я хотел подойти к окнам кабачка, чтобы заглянуть внутрь, но Йоши схватила меня за руку:
– Нет, нет! А вдруг кто-то нас увидит, что тогда?
– Ладно, – сказал я, – просто подождем здесь, пока он выйдет!
– Мне надо в туалет, – сказала Йоши, – и есть ужасно хочется.
– Внутрь ты не хочешь, на улице оставаться не хочешь, чего тебе тогда надо? – огрызнулся я. Это было совсем не честно – с таким же успехом можно было задать этот вопрос себе.
– Я бы хотела войти, поесть сосисок и сходить в туалет, но пока не узнавать про твоего отца, – ответила Йоши. – Можно же просто посмотреть на него для начала. Вдруг кто-нибудь обратится к нему «господин Мюллер», и тогда мы будем знать, что это именно он!
«А что, неплохо», – подумал я. Мы вошли через открытую дверь в кабачок, я зашагал к ресторанному залу, а Йоши прошмыгнула дальше, к двери с двумя нулями[3].
«Ну, с богом», – пробормотал я и отворил дверь. Зал был почти пуст. За двумя столами сидела парочка каких-то мужчин, но их я не успел толком рассмотреть, потому что на стойку рядом с большой кофеваркой облокотился мужчина – перед ним лежал пес – и этот мужчина был Йоханнесом Мюллером! И Йоханнес Мюллер совершенно точно был моим отцом! У меня аж дыхание перехватило от благоговейного удивления, что кто-то может быть так поразительно похож на тебя. Он был, вот честно-пречестно, моей копией – чуть помятой и поизносившейся!
Или другими словами – я был отреставрированной его копией! Глаза, волосы, нос, подбородок с поперечной складочкой под губой, брови, почти сросшиеся на переносице, и даже, по словам Дорис, не по-мужски длинные ресницы – все было на месте. Всю свою жизнь я удивлялся тому, что ни на йоту не похож ни на кого из своей семьи. Глядя на моих светловолосых голубоглазых белокожих баб, я думал, что внешность чужака у меня, наверное, от отца. Но встретить своего постаревшего близнеца – к этому я был совершенно не готов.
Казалось, будто этот мужчина родил меня в одиночку и ни одного маминого гена во всем этом не участвовало.
Йоханнес Мюллер поставил пивную кружку на стойку бара и посмотрел на меня. Огромный пес поднял голову и тоже посмотрел.
– Кого-то ищешь? – спросил меня Мюллер.
Я кивнул, закрыл дверь и смотрел на него не отрываясь. Мне больше не было страшно. Чего бояться помятого близнеца? Пес встал и обнюхал меня. Я погладил его и подумал: Мюллер ведь должен увидеть, что я похож на него, как слива на чернослив! Не может быть, чтобы он ничего не заметил! Но этот парень, похоже, как раз ничего и не замечал. Тогда я подошел поближе – пес последовал за мной – и сказал:
– Меня зовут Вольфганг Обермайер. Я сын Мони Обермайер. Мне четырнадцать лет.
Этого достаточно, решил я.
– Ну… И что? – спросил чернослив. В его голосе послышалась неуверенность.
– Вас же зовут Йоханнес Мюллер? – уточнил я. Чернослив кивнул.
Разочарование пополам с возмущением разрасталось во мне. Услышать от почти стопроцентного отца всего лишь дурацкое «и что?» в ответ на уникальное, потрясающее до глубины души признание – это и вправду ужасно грустно.
Больше всего мне хотелось развернуться и уйти. Папа разновидности «чернослив-ну-и-что» был мне нафиг не нужен. От отца без памяти и прозорливости я мог в момент отказаться. Но сейчас речь шла не обо мне, а о Йоши, и я почувствовал, что просто обязан подавить в себе все это. Я сказал:
– Вы же знали мою мать. Раньше, когда меня еще не было!
Мой постаревший близнец отпил большой глоток пива, вытер рукой верхнюю губу, хотя там и следа не было от пивной пены, сморщил лоб в две складки и внимательно оглядел меня. Я тоже сморщил лоб в две складки и изобразил свою знаменитую улыбку с ямочками на щеках, потому что против нее – если верить тете Фее – устоять не может никто.
Старый близнец улыбнулся точно так же. Правда, левый уголок его рта нервно дернулся. Поулыбавшись чуть-чуть, мой постаревший близнец заложил на лбу еще одну складку и спросил:
– Ты пришел ко мне?
Я тоже изобразил на лбу третью складку и сказал:
– Точно!
Тут Йоханнес Мюллер снова взял пивную кружку, осушил ее, достал из кармана двадцать шиллингов, положил их на стойку у пустой кружки и сказал:
– Ну, тогда пошли!
На самом деле он сказал это, больше обращаясь к собаке, но я почувствовал, что и ко мне тоже, и вышел вслед за Мюллером из кабачка. Пес выскользнул в открытую дверь и кинулся к старой «альфе».
– Псина страстный автолюбитель, – сказал Йоханнес Мюллер.
Я оглянулся в поисках Йоши, но ее нигде не было видно. Я показал на дверь с двумя нулями.
– Моя подружка еще в туалете, – пояснил я. – Я бы не приехал, если бы не она. Я приехал из-за нее. Она увязла по уши!
– Ах, вот оно что, – пробормотал чернослив, но было ясно – он ничего не понял.
Я подошел к двери туалета. Хотел постучаться, но та была не заперта. В туалете ни души. Я выбежал на улицу и закричал:
– Йоши! Йоши!
Ответом была тишина и никакой Йоши. И темнота – ничего не разглядеть, потому что сумерки уже превратились в ночь.
Йоханнес Мюллер тоже вышел.
– Как вы приехали? – спросил он.
Я не ответил, я продолжал звать Йоши.
– Слушай, не сходи с ума, – сказал Мюллер, – она не могла уйти далеко!
Тогда я перестал орать и объяснил Мюллеру, что Йоши находится в опасном психическом состоянии. В телеграфном стиле поведал обо всех ее злоключениях. Мюллер вздохами демонстрировал сочувствие. Только чуда не произошло, и Йоши не появилась. Мы обошли вокруг дома, потом вернулись обратно в кабачок, прошли по коридору во двор. Но и там Йоши не было. Огромному псу поведение хозяина казалось странным. Он бегал туда-сюда между нами и «альфой» и лаял. Словно хотел сказать: прекрати эту идиотскую игру, садись в машину и поехали наконец домой!
– У нас два варианта, – сказал Мюллер, – или вернуться в кабак и подождать, пока она придет, или поехать ее искать, – он кивнул на свою «альфу». – Если твоя подружка ушла, мы ее скоро догоним.
– Я даже не представляю, в какую сторону она пошла, – возразил я.
Мюллер подошел к машине. Как только он вытащил из кармана ключи, гигантский пес тут же успокоился и перестал лаять.
– Поехали сначала к Шёнау, – решил Мюллер. – Если не увидим ее, развернемся и двинемся в сторону Гфурта.
Он открыл заднюю дверь и собака запрыгнула в машину. А мне махнул рукой, чтобы я сел рядом с ним впереди. Потом, чертыхаясь, вытащил из-под пса сумку с хлебом и коробку яиц.