Мне очень хочется попасть в Москву в надлежащий момент, и я думаю, что мы оба будем там своевременно. Во-первых, мы крепко все выпьем, а потом подумаем, что дальше делать. Думается, что работа найдётся.
Будь здорова, дорогая. Целую тебя крепко и жму руку друзьям. Алёша.
3.4.56
Здравствуй, родная моя!
Кажется, весна приближается и к нам. На днях приходил какой-то приезжий начальник и обещал числа 6–7 объявить, кто остаётся, а кто получит паспорт и может ехать домой. В частной беседе он сказал, что процентов 90 получат паспорта. Таким образом, у меня — солидный шанс через месяц-полтора увидеть Иринку, тебя и, может быть, Маюшку.
Ты права, Иринка, действительно, сбагрила скучную обязанность переписки с родителями на своих друзей. Сообщение о положении дел с Маюшкой я получил от Розы, подруги Зины. Она же сообщила подробности свидания Иринки и бабушки с Маюшкой. Как и следовало ожидать, и Маюшка, и Иринка растерялись, осыпали друг друга вопросами и не заметили, как прошли отпущенные им сорок минут.
Развенчание Черкеса проводится у нас в строго плановом порядке, и до нашего дома ещё очередь не дошла. Полного сеанса у нас, конечно, не будет — чтение обвинительного акта продолжается 3–3,5 часа. Но что-нибудь и нам расскажут. И хотя все эти тайны мадридского двора мне давно известны, но я жду их с острым нетерпением. Жаль, что их печатать неудобно. Чирий — на таком месте, что, как говорят украинцы, «ни самому подывытыся, ни людям показать». А у вас как? В общем, хочется спеть по-украински: термидор ты мой, термидорчик!
Перед тем, как сесть писать это письмо, я просмотрел твои прошлые письма. В последних двух чертовски мало материала для ответного письма. Но в письме от 6.3 ты упоминаешь, что позволила себе помечтать о happy end. Он уже наступил, по-моему, и мы, право, не так дорого заплатили за него. Быть в лагере Веры и Н. — много скучнее.
Будь здорова, родная. Советую умываться до пояса холодной водой, делать гимнастику и — главное — мобилизовать чувство юмора.
Поздравляю с «облегчённым режимом» — это всё же кое-что. Целую тебя крепко и жму руку всем хорошим людям. Твой А.
10.4.56
Дорогая моя!
Успокойся, письмо твоё от 28.3. я получил через дней 10–11 после отправки — это нормально, и кратковременные заторы неизбежны. Настроение твоё мне понятно, но оправдать его я не могу. Впереди ещё много, много такого, что потребует крепких нервов, и, возможно, очень скоро. Возьми себя в руки, родная.
Полностью разделяю твои восторги по поводу статьи о культе личности. Однако после неё были ещё статьи, и каждая последующая — крепче предыдущей.
Не знаю, просвещают ли вас достаточно; нам обещали прочесть материалы по этому вопросу, неопубликованные ещё в прессе. Их читали на собраниях парт- и профактива, и после них «Тайны мадридского двора» и «Рокамболь» кажутся просто пресным чтивом. Ребятишки в Тихоновке ругают друг друга по-новому — «личность».
Не сердись, но твои советы просить о переводе в Мордовию и обращаться в международные инстанции я отношу к твоей неосведомлённости и к состоянию твоих нервов. Выбор дома инвалидов в каждом отдельном случае решается Москвой.
По-прежнему развлекаюсь чтением московских писем — своих и чужих. Весна там чувствуется сильнее, чем в Караганде. Новости оттуда волнующие. Больше всего меня интересует сельское хозяйство и, конечно, мировые проблемы. Годунова не напрасно называют «первопочатником». Он ещё себя покажет!
В такое время как-то неловко спрашивать, что ты, кроме газет, читаешь. Но я почитываю. На днях прочёл новую книжку Фейхтвангера «Гойя». Фейхтвангер не может не быть интересен. И хотя роман посвящён испанскому художнику, истории его познания жизни, эта книжка странно, как принято говорить, перекликается с современностью. Меня особенно захватывают его исторические обобщения, которым он посвящает отдельные коротенькие главы. И особенно интересны главы, посвящённые истории инквизиции в Испании, и обзор пятилетия 1795–1800. Они прекрасно дополняют газетные статьи. Достал в нашей библиотеке первые два тома Писарева и неожиданно для себя читаю с большим интересом.
Целую тебя крепко и прямо умоляю подумать о своём здоровье — оно нужно не только тебе. Алёша.
16.4.56
Здравствуй, дорогая моя!
Ты, кажется, оказалась пророком: похоже, что в ближайшее время — через месяц-другой, я отсюда уеду. Паспорта обещают всем или почти всем, относительно которых тут имеются положенные документы. Одна местная начальница заверяет, что сама видела мою фамилию в списке подлежащих выдаче паспорта. Что ж — всё к лучшему!
Елена Яковлевна уезжает послезавтра. Её муж восстановлен в партии, ей вернули квартиру и назначили персональную пенсию — 700 рублей в месяц. Вчера мы отпраздновали отвальную, и я сейчас занят, помогая ей укладываться.
Забыл упомянуть, что моя программа остаётся прежней — сначала в Москву к Иринке, потом — к тебе. Если имеешь предложения, изменения — сообщи.
Само собой разумеется, что все эти дела являются главной или даже единственной темой разговоров в нашем доме. Я стараюсь держаться в стороне, не давать развиться нервам, но мне не всегда удаётся. На днях получил открытку от Иринки. Её письмо от 23 марта, в котором она описывала свидание с Маюшкой — не дошло. Но об этом я знаю из писем Розы, подруги Зины. В открытке она сообщает, что ей снова обещан ответ «в конце недели».
Эти откладывания наводят меня на размышления. Я думаю, что тут готовится фокус. Ходят упорные слухи, что к 22 апреля или к 1 мая готовится амнистия. Возможно, что «законники» используют этот случай, чтобы «спасти лицо» — подведут детишек под амнистию, избавив себя от необходимости высказаться по существу этого сильно пахучего дела. Ты, конечно, не упустишь времени начать хлопоты о своём воссоединении с Маюшкой. Это на всякий случай — я почти уверен, что она выйдет «под чистую», и очень вероятно, что наша разбросанная по всей географии семья снова соберётся вместе.
Рад, что ты не оставляешь усилий по своему политическому просвещению Я тоже. Рекомендую почитать выступление нового секретаря польской партии и, конечно, выступление тов. Хрущёва на съезде молодых строителей. Очень поучительно! Чтение газет — это, пожалуй, для меня сейчас единственная форма просвещения и самообразования, остальное как-то надоело — не могу сосредоточиться. Последние события, видимо, отозвались на нервах, несмотря на все мои усилия сохранить холодную голову. Многие истины, которые мне раньше казались самоочевидными, сейчас раздражают и воспринимаются, как глубокомысленная чепуха. Особенно — классики. Ну, что значит «первобытный коммунизм»? Ты — девушка учёная, и, может быть, мне это разъяснишь. Первобытные охотники не владели никаким имуществом, если не считать привязанного лыком или жилами к палке острого куска камня или самодельной дубинки. Что же у них было общим, если у них ничего не было? Каким образом классовая борьба может являться всем содержанием истории человечества, если в первобытном обществе и много позднее не было классов? Почему рабство относится к начальному этапу развития человеческого общества, если в США оно было отменено только в 1863 году, а в России в 1861? И отменено ли оно? Кто вообще установил эти законы «развития»?
Ты по всяким гимназиям училась и должна бы мне это разъяснить, но я боюсь, что ты только плюнешь и скажешь: «Мне бы твои заботы».
На отсутствие писем — не жалуюсь. Пишут исправно, и я всё время занят писанием ответов. Но старые друзья не беспокоят, и я не очень плачу об этом.
До скорого, теперь уже уверен, свидания. Целую тебя крепко, крепко, твой А.
23.4.56
Здравствуй, родная!
Подтверждаю получение твоего письма от 9.4. и спешу поделиться своими новостями. Только что сдал все бумажки на получение паспорта. Дней через 8-10 он, может быть, будет готов, и я немедленно отправлюсь за билетом в Москву. В начале следующего месяца, если не будет задержек, выеду. Нас предупредили, что за нами сохраняются все ограничения, предусмотренные для нашего брата, но об этом я стараюсь не думать — там видно будет. Итак, мы скоро увидимся и наговоримся досыта.
Вполне разделяю твое отвращение к «заклятым брехуньцам», сиречь, оголтелым оптимистам. Это тип, к сожалению, распространённый, но сдвиги, несомненно, имеются, хотя разница между одним носителем благодати и целым клиром сама по себе — небольшая.
Я тоже начал внимательно следить за газетами. Под руководством одного моего приятеля, понимающего толк в этом деле, я перестал проходить мимо перечисления участников всякого рода совещаний, сравнительного их расположения на фотографиях и присутствия на завтраках и обедах. Особенно интересны похождения братишки Моше Пьяде[220] — бойкий старичок!
Елена Яковлевна выехала в Москву и оттуда в Краснодар. В прошлом письме я допустил неточность — квартиры ей не вернули. Я с ней провозился три дня, помогал укладывать вещи, возить их на вокзал и проч. и даже запустил свою корреспонденцию. У себя в кабинете она женщина властная, спокойная, но вне своей специальности курица — суетливая и склонная к панике. Слава Богу, она уехала.
От Маюшки тоже получил письмецо. Она — славная, и мы с тобой, конечно, счастливейшие из родителей. На полное её обеление я не рассчитываю, и, в лучшем случае, ей придётся поселиться где-нибудь в глуши. Там-то мы и поселимся, я думаю, вместе. Но лучше не гадать о будущем — там видно будет.
Письмо её подруге Нюсе я написал и вчера получил его обратно с пометкой: адресат выбыл. Что сие означает — не знаю.
Иринка продолжает пребывать у Н. и Веры[221] По-видимому, там — никаких осложнений. Во всяком случае, ей остаётся уже недолго — как-нибудь доживёт до получения диплома. Она у нас молодец.
Очень сочувствую твоему одиночеству, но конечно, это лучше, чем если бы хорошие люди стали прибывать. Поскучай ещё немного, теперь уже, может быть, недолго. Маюшка намекает, что твоё дело усиленно пересматривается. Я считаю это весьма вероятным.