На сей раз дальнейшего обсуждения семейных традиций не последовало. Атмосферу заполнял футбол. Мы восхваляли Чиампи, Гатто и Гарвардскую команду. Мы провозглашали тосты за первый победоносный сезон Гарварда со дня поступления моего отца в колледж.
Сегодня, год спустя, все было по-другому. Торжественно. И не потому, что мы потерпели поражение. Просто потому, что прошел целый год. И все же вопрос оставался открытым. В данный момент просто зияющим.
— Отец, я юрист, и это налагает на меня определенные обязательства. Или, если хочешь, своего рода ответственность.
— Я понимаю. Но Бостон в качестве оперативной базы не помешает тебе защищать гражданские права. Наоборот, ты сможешь рассматривать работу в банке, как их защиту с противоположной стороны.
Я не хотел его обидеть. Поэтому не сказал, что упомянутая им «противоположная» сторона — именно то, с чем я борюсь.
— Я понимаю твою точку зрения, — сказал я, — но, честно говоря…
Тут я умолк и молчал достаточно долго для того, чтобы сгладить резкость своих возражений и облечь их в тщательно отшлифованные слова:
— Отец, я ценю твое предложение. Но я… как бы это выразить… категорически не склонен.
Кажется, я выразился вполне определенно. Отец не добавил своей обычной просьбы еще раз обо всем подумать.
— Понимаю, — сказал он. — Разочарован, но понимаю.
Когда я возвращался в Нью-Йорк, мне было так легко на душе, что я даже пошутил про себя: «Одного магната на семью более чем достаточно».
И всю дорогу тешил себя надеждой, что Марси уже дома.
28
— Оливер, ты уверен, что ты прав?
— Да, Марси, абсолютно уверен.
Когда я вернулся из Нью-Хейвена, она ждала меня дома. Выглядела она, как свежеиспеченное суфле. Глядя на нее, никто бы не поверил, что она провела весь день, перелетая с Западного побережья на Восточное.
Из всех затронутых мною тем разговор с отцом заинтересовал ее больше всего.
— И ты сразу сказал «нет»?
— Сразу. И притом вполне сознательно. И по глубокому убеждению.
Тут я вспомнил, с кем говорю.
— Конечно, будь ты на моем месте, ты бы согласилась. Ты же в свое время именно так и поступила.
— Да, но я была очень сердита, — чистосердечно призналась Марси. — Я хотела доказать, на что я способна.
— Я тоже. Именно поэтому я и отверг это предложение:
— И ты хочешь… ты готов отказаться от наследия предков?
— Хорошенькое наследие — первые американские потогонные мастерские!
— Оливер, но это же древняя история. Сегодня члены профсоюза зарабатывают баснословные…
— Это к делу не относится.
— И ты только подумай, сколько добра сделала твоя семья! Больница, здание в Гарварде. Пожертвования…
— Давай переменим тему.
— Но почему? Что за детский сад! Не разыгрывай из себя оголтелого радикала давно прошедших времен.
Какого черта она с таким жаром толкает меня в объятия этой проклятой системы?
— Уймись, Марси!
Внезапно раздавшийся телефонный звонок развел противников по противоположным углам ринга.
— Подойти? — спросила Марси.
— Ну его к черту — уже час ночи!
— А вдруг что-нибудь важное?
— Меня это не интересует.
— Но ведь я тоже здесь живу.
— Вот и отвечай! — заорал я в ярости от того, что долгожданное воссоединение двух любящих сердец грозит превратиться в сердитую перепалку.
Марси подошла к телефону.
— Это тебя, — сказала она и протянула мне трубку.
— Да, кто это? — прорычал я.
— Здорово! Она еще здесь! — раздался восторженный клич. Филипп Кавиллери. Я улыбнулся.
— Ты что, решил следить за мной?
— Хочешь узнать всю правду? Да. Ну и как?
— Что ты имеешь в виду, Филипп?
— Динг-донг, динг-донг, — раздалось в ответ.
— Это еще что за чертовщина? У тебя часы с кукушкой?
— Это свадебные колокола! Когда они зазвонят, черт тебя побери?
— Фил, ты первым об этом узнаешь.
— Ну так скажи сейчас, чтоб я мог спать спокойно.
— Филипп, — в притворном отчаянии проговорил я, — ты позвонил мне в час ночи только для того, чтобы воспевать преимущества семейной жизни, или у тебя есть другая информация?
— Есть. Давай поговорим об индейках.
— Фил, я тебе уже сказал…
— Я хотел поговорить о настоящей фаршированной индейке.
Ах, да. Ведь на следующей неделе День Благодарения.
— Я приглашаю тебя и обладательницу этого интеллигентного женского голоса на семейный праздник в день милости господней.
— Кто придет на твой праздник?
— Отцы-пилигримы! Не все ли тебе равно, кто?
— Кого ты пригласил, Филипп? — настаивал я, опасаясь толпы фанатичных обитателей Крэнстона.
— Пока что только самого себя, — ответил он.
— А… — сказал я. И вспомнил, что Филипп терпеть не может родственных сборищ в праздничные дни («Все эти чертовы бамбино ревут над ухом во всю глотку», — жаловался он, и я всегда с ним соглашался.)
— Прекрасно. В таком случае приезжай к нам… — Я глянул на Марси, которая одобрительно кивала, одновременно подавая отчаянные сигналы, означавшие: «Кто, черт побери, будет стряпать?»
— Марси хочет с тобой познакомиться, — продолжал я.
— Но мне как-то неловко, — сказал Филипп.
— Да брось ты!
— Ну ладно. Когда?
— С утра пораньше. Только сообщи, каким поездом ты приедешь, чтобы я мог тебя встретить.
— Можно, я захвачу кое-какие припасы? Ты ведь знаешь, что я поставщик лучших тыквенных пирогов в штате Род-Айленд.
— Это будет замечательно.
— И начинку тоже.
— Замечательно.
Марси продолжала отчаянно сигналить с боковой линии: «Как! Тащить в такую даль?»
— М-м-м… Фил, скажи, а индейку ты умеешь готовить?
— Как индеец! И я раздобуду самую лучшую у моего приятеля Анджело. Ты уверен, что она не обидится?
— Кто, индейка?
— Твоя очаровательная невеста. Некоторые дамы терпеть не могут, когда мужчины толкутся у них на кухне.
— Марси это не волнует.
Теперь она уже прыгала от радости.
— Чудесно. Значит, она и впрямь очаровательная девушка. Как ты думаешь, Оливер, я ей понравлюсь?
— Можешь не сомневаться.
— Тогда встречай меня в пол-одиннадцатого. Ладно?
— Ладно.
Я уже собрался было положить трубку, когда вновь раздался его голос.
— Эй, Оливер!
— Да, Фил.
— День Благодарения — самое подходящее время объявить о свадьбе.
— Спокойной ночи. Фил.
Наконец, нас разъединили. Я поглядел на Марси.
— Ты рада, что он приедет?
— Если ты уверен, что я ему понравлюсь.
— Можешь не сомневаться.
— Если мне не придется стряпать, мои шансы заметно возрастут.
Мы оба улыбнулись. В этом несомненно была доля правды.
— Погоди минутку, Оливер. Разве тебя не ждут в Ипсвиче?
А ведь верно. День Благодарения — святой день для Барреттов. Но… непредвиденные обстоятельства…
— Я им позвоню и скажу, что в понедельник начинаются слушанья по делу Школьного совета.
Марси тоже придется внести изменения в свой график.
— Я должна быть в Чикаго, но я прилечу сюда к обеду и вернусь последним рейсом. День Благодарения — критическая дата для розничной торговли. Ажиотаж начинается в пятницу.
— Хорошо. Филипп придает этому большое значение.
— Я очень рада.
— Ну ладно. Теперь, когда мы обо всем договорились, могу я, наконец, выразить свои чувства?
— Какие именно?
— Ну, например, грусть… Гарвард проиграл Йелю. Ты способна хоть чем-нибудь меня утешить?
— Ты нуждаешься в интенсивной терапии. Ложись в кровать.
— Ладно, — сказал я. И лег. Марси села на край постели.
— А теперь поступай, как знаешь.
Что я и сделал.
После чего мы оба заснули счастливым сном.
Всю неделю Филипп трудился в поте лица над приготовлением праздничных яств. И потратил целое состояние на справочные звонки по телефону.
— Она любит начинку с грецкими орехами?
— Она сейчас на работе, Фил.
— В восемь вечера?
— В среду она работает вечером, — сочинил я, не сходя о места.
— Дай мне ее телефон, — сказал Фил, горя желанием выяснить, какой сорт орехов она предпочитает.
— Она очень занята. Фил. Постой, я вспомнил. Она обожает грецкие орехи.
— Это здорово!
И он повесил трубку. Правда, не надолго.
Все оставшиеся дни мы проводили телефонные конференции на темы: грибы, сорта тыквы, способы приготовления клюквы (в виде цельных ягод или желе) и овощей.
— Все будет прямо с фермы, — заверил меня междугородный звонок из штата Род-Айленд. — В Нью-Йорке у вас там все мороженое.
Естественно, все важные решения Марси я сочинял сам. Эту неделю она проводила в Цинциннати, Кливленде и Чикаго. И хотя мы говорили по телефону очень часто и еще не менее часа каждый вечер, меню праздничного обеда не стояло у нас на первом месте.
— Как дела со Школьным советом?
— Я готов. Барри все досконально изучил. Мне остается только выступить. А пока я перечитываю весь запрещенный материал. Они не позволяют ученикам старших классов читать Воннегута. И даже «Над пропастью во ржи».
— О, это такая грустная книга, — сказала Марси. — Бедняжка Холден Колфилд. Он чувствует себя таким одиноким. Мне его ужасно жалко.
— А меня тебе не жалко? Я тоже чувствую себя одиноким.
— Ах, Оливер, конечно, жалко. Я так тебе сочувствую!
Утром Дня Благодарения меня разбудила индейка. Ею размахивал стоявший у дверей Филипп Кавиллери, который в последнюю минуту решил, что надо ехать самым ранним поездом. Чтобы хватило времени на подготовку праздничного пира. («Я знаю твою паршивую духовку — она напоминает ломаный тостер».)
— А где же она? — спросил Филипп, едва успев свалить на стол запасы продовольствия и украдкой заглядывая во все углы.
— Фил, во-первых, она тут не живет. А во-вторых, в данный момент она в Чикаго.
— Зачем?
— По делам.
— А… значит, она деловая женщина?
— Да.
Это известие произвело на него сильное впечатление. Он быстро спросил: