Гостиная Марси была наполнена серой фланелью. Иначе говоря, везде сидели служащие в серых костюмах, каждый со своей пепельницей. Одни нервно попыхивали сигаретами, другие жевали бутерброды из картонных коробок.
За письменным столом — не курившая и не жующая (и вовсе не раздетая, как я опасался) — восседала Марси Биннендейл. Я застал ее в разгар делового совещания.
— Вы знакомы с этим джентльменом? — спросил Джереми.
— Безусловно, — улыбаясь, ответила Марси. Однако не бросилась ко мне с объятьями.
— Привет, — сказал я. — Прости, что помешал.
Оглядев народ, Марси объявила: «Извините, я сейчас», и мы с ней вышли в коридор.
Я взял Марси за руку, но она ласково удержала меня от дальнейших поползновений.
— Послушай, что ты тут делаешь?
— Я думал, тебе нужен друг. Я останусь здесь, пока ты все уладишь.
— Но у тебя же дело в суде!
— Плевать. Ты для меня важнее? — И я обнял ее за талию.
— Ты что, спятил? — прошептала она. Впрочем, отнюдь не сердито.
— Да. Спятил от того, что сплю — или не сплю один на двуспальной кровати. Спятил от того, что ем черствый хлеб и сырую яичницу. Спятил от того, что…
— Ну погоди же, — сказал она, указывая в сторону гостиной. — У меня совещание.
Какого кретина интересует, что может услышать вся эта публика в серых фланелевых костюмах?
— … и я подумал, что от всех этих твоих президентских занятий ты тоже немного спятила и…
— Псих, — строгим голосом прошептала она. — У меня совещание.
— Я вижу, что ты занята, Марси. Не торопись, но когда ты кончишь, приходи ко мне в номер. Я буду тебя ждать.
— Но это совещание может длиться вечно.
— Значит, я буду ждать тебя вечно.
До Марси, наконец, дошло.
— О’кей, — сказала она, поцеловала меня в щеку и вернулась к своим делам.
«О любовь моя, моя Афродита, моя рапсодия…»
Жан-Пьер Омон, офицер иностранного легиона, говорил это пухлой африканской принцессе, которая с придыханием твердила:
«Non, non, non, берегись mon pere».[8]
Далеко за полночь это был единственный фильм, который крутили на денверском телевидении.
Компанию мне составлял неуклонно сокращавшийся запас пива. Я напился уже до такой степени, что начал разговаривать с героем фильма.
— Слушай, Жан-Пьер, да сорви же ты наконец с нее платье!
Тот, однако, не обращал на меня ни малейшего внимания и продолжал твердить свое.
Покуда в дверь не постучали.
Слава Богу.
— Хелло, бэби, — сказала Марси.
Вид у нее был усталый, волосы растрепались, что, впрочем, всегда мне нравилось.
— Как дела?
— Я велела им отправляться по домам.
— Ты все проблемы решила?
— Да нет. Все идет вкривь и вкось. Можно мне войти?
Я так устал, что торчал в дверях, загораживая ей проход. Она вошла. Сбросила туфли. Плюхнулась на кровать. И устало глянула на меня.
— Слушай, псих-романтик. Ты что — смылся со слушанья своего дела?
— У меня есть свои приоритеты, — отвечал я. — У тебя проблемы в Денвере, и я подумал, что тебе нужна моральная поддержка.
— Очень мило, — сказала она. — Слегка шизофренично, но ужасно мило.
Я лег и заключил ее в объятия.
Не прошло и пятнадцати секунд, как мы оба уже крепко спали.
Проснувшись, я увидел, что Марси стоит у постели в лыжном костюме с другим лыжным костюмом в руках.
— Вставай. Мы едем в горы.
— А как же совещание?
— Сегодня я буду совещаться с тобой. А остальных соберу после обеда.
— Марси, что это тебе взбрело в голову?
— Приоритеты, — улыбнулась она.
Марси обезглавила человека.
Жертвой был снеговик, а причиной его гибели — снежок, который начисто снес ему голову.
— Во что будем играть дальше?
— Узнаешь после ланча.
В какой именно части огромного заповедника Скалистых гор мы устроили привал, я так и не понял. Но вплоть до самого горизонта не было видно ни души. Самым громким звуком было поскрипыванье снега под нашими ногами. Девственная белизна везде и всюду. Ни дать ни взять свадебный торт природы.
Возможно, Марси не умела зажигать плиту, но со спиртовкой «Стерно» она управлялась просто фантастически.
На обед в Скалистых горах у нас был суп с бутербродами. К чертям все модные рестораны. И все обязательства. И все телефоны. И все городское население, числом превышающее двух.
— Где мы находимся? — спросил я. (Марси взяла с собой компас.)
— Немного восточнее местности под названием «Нигде».
— Эта местность мне нравится.
— И если б ты не появился, я бы и сейчас торчала в Денвере в насквозь прокуренной комнате.
Она сварила кофе, тоже на спиртовке. Знатоки, пожалуй, сочли бы его не только скверным, но просто неудобоваримым, но меня этот кофе согрел.
— Марси, ты же отличный кулинар, — полушутливо заметил я.
— Да, но только в пустыне…
— Значит, это и есть твое место в жизни.
Она посмотрела на меня. Потом обвела взглядом все кругом и просияла от счастья.
— Не хочется отсюда уходить, — сказала она.
— А нам вовсе и не надо, — совершенно серьезно возразил я. — Мы можем остаться здесь до тех пор, пока не растают ледники или пока нам не захочется поваляться на пляже. Или спуститься на каноэ вниз по Амазонке. Я не шучу.
Марси помедлила. Раздумывая, как реагировать на мое… что это было? Предположение? Предложение?
— Ты что — хочешь подвергнуть меня испытанию или ты это серьезно?
— И то и другое. Я только и жду, чтобы ты наконец бросила все это занудство. Мало кто имеет такие возможности, как мы…
— Да брось ты, Барретт, — возразила она. — Такого честолюбца, как ты, я еще в жизни не встречала. Держу пари, что ты даже мечтаешь стать президентом.
Я улыбнулся. Но кандидату в президенты нельзя врать.
— Да. Мечтал. Но с некоторых пор мне кажется, что я предпочел бы учить своих детей кататься на коньках.
— В самом деле?
Марси искренне удивилась.
— Конечно, если они захотят, — добавил я. — Неужели ты неспособна извлечь удовольствие из чего-нибудь, не имеющего отношения к конкуренции?
Она на секунду задумалась.
— Это и вправду было бы что-то новое. Пока я не встретила тебя, я только и делала, что упивалась собственными достижениями…
— Скажи, чего тебе не хватает для полного счастья сейчас?
— Человека.
— Какого?
— Такого, который не будет принимать все мои слова за чистую монету. Который поймет, что на самом деле я хочу… не всегда быть боссом.
Никак не комментируя, я ждал, что будет дальше.
— Тебя, — сказала она наконец.
— Рад слышать.
— Что мы теперь будем делать, Оливер?
На высоте, где мы находились, стояла тишина. И наши фразы перемежались задумчивыми паузами.
— Хочешь знать, что тебе надо сделать? — спросил я.
— Хочу.
Я сделал глубокий вдох и выпалил:
— Продать все магазины.
Она чуть не выронила стаканчик с кофе.
— Что-о-о?
— Послушай, Марси, я могу написать диссертацию об образе жизни президента сети магазинов. Это постоянное движение, постоянные перемены, пожарные машины, всегда стоящие наготове.
— Слишком похоже на правду.
— Все это, может быть, и хорошо для бизнеса, но людские взаимоотношения — нечто прямо противоположное. Для них требуется очень много времени и очень мало движений.
Марси молчала, а я продолжал свою лекцию.
— Посему, — беспечно сказал я, — продай все свои магазины. Ты сможешь стать крупным консультантом в любом городе. Я могу заниматься адвокатской практикой где угодно. И тогда нам обоим, возможно, удастся пустить корни и даже кого-нибудь вырастить.
— Ты грезишь наяву, — засмеялась Марси.
— А ты спишь и видишь сплошное дерьмо, — отвечал я. — Ты все еще слишком влюблена в свое могущество.
Хотя это и было чистой правдой.
— Ну вот, ты устроил мне экзамен.
— Да, и ты провалилась.
— Ты нахал и эгоист, — шутливо сказала она.
Я утвердительно кивнул.
— Кроме того, я живой человек.
Марси посмотрела на меня.
— Но ты останешься со мной, пока…?
— Пока не растает снег.
После чего мы встали и рука об руку пошли обратно к машине.
И поехали в Денвер. Где не было никакого снега.
31
В Нью-Йорк мы вернулись в среду вечером. Утром Марси привела в порядок свой денверский универмаг, и мы даже хотели съездить еще раз поиграть в снежки. Однако пора было снова браться за работу. Я еще успею помочь Барри Поллаку на финишной прямой (мы с ним поддерживали связь по телефону).
В Нью-Йорке нам пришлось очень долго ждать такси. Когда подошла наша очередь, пред нами возникла помятая желтая жестянка. Иными словами, нью-йоркский таксомотор.
— Я в Квинс не поеду, — вместо приветствия буркнул водитель.
— Я тоже, — сказал я, пытаясь открыть искореженную дверцу. — Поэтому предлагаю ехать в дом 23 на 64-й улице.
Мы оба уже забрались в салон. Теперь по закону таксист был обязан везти нас туда, куда мы скажем.
— Поедем в дом номер 504 на 86-й, — неожиданно объявила Марси.
— Кто там живет? — поинтересовался я.
— Мы, — улыбнулась она.
— Мы?!
— У тебя, приятель, никак память отшибло? — спросил водитель.
— Не твоего ума дело, — огрызнулся я.
— Я по крайней мере помню свой адрес, — отпарировал он.
К этому времени остальные таксисты устроили жуткую какофонию из гудков и сквернословия, чтобы он поскорей отъезжал.
— О’кей. Так куда? — вопросил он.
— На 86-ю, — сказала Марси. И шепнула мне, что по дороге все объяснит. Чем повергла меня в полное недоумение — если не сказать больше.
На военном языке это обозначается термином «демилитаризованная зона» — то есть местность, на которой ни одна из противоборствующих сторон не имеет права развертывать свои вооруженные силы. Именно этим положением Марси руководствовалась при выборе квартиры, которая не должна принадлежать ни ей, ни мне, ни даже нам обоим вместе, а должна представлять собой совершенно нейтральную территорию.