Как вы видите, я не спрашивал его об этих деталях.
— Ещё сколько-то у тёти Элен — их по её просьбе контролирую я, — он вздохнул и продолжил:
— Остальное принадлежит нам.
Мне захотелось перебить его. Просто, чтоб не дать закончить:
— ...а в конечном счёте — тебе.
Я бы давно сменил тему, но слишком хорошо представлял, каких усилий от него потребовал этот разговор. Несомненно, он готовился к этому моменту долго и тщательно.
— Разве Сеймур всё-таки не может стать старшим партнёром? — поинтересовался я.
— Может. В случае, если никто больше не согласится принять... непосредственной ответственности за долю Бэрреттов.
— О'кэй, допустим он согласится? — что должно было означать «Допустим, я не соглашусь?».
— О'кэй, согласно правилам партнёрства, в этом случае они могут выкупить нашу долю, — он помедлил, — но, разумеется, после этого всё будет по-другому.
Его последняя фраза не была похожа на констатацию факта. Это была жалоба.
— Сэр? — спросил я.
— Семья... Её...участие.
Он знал, что я понял. Он знал, что я знал, почему передвигаемся так медленно. Но дистанция подошла к концу. Мы стояли у входа в «Лок-Оберс»
Перед тем как мы вошли, он успел добавить только:
— Подумай об этом.
Хоть я и кивнул, но знал, что не стану думать об этом ни секунды.
Атмосфера внутри была немного лучше теперешней. Малиновые в тот день совершили чудеса. На последней минуте Господь простёр десницу Свою над командой Гарварда, посредством посланника Своего, молодого защитника по имени Чиампи. Шестнадцать очков меньше чем за шестьдесят финальных секунд и — фантастическая ничья. Повод, чтобы отметить. Сладостные мелодии неслись отовсюду:
Мы идём, к воротам, всё сметая
Наша ярость грозная, как взрыв
И за Гарвард всех мы побеждаем
И идём в последний наш прорыв
На этом разговоры о семейных традициях заглохли. Все вокруг говорил о футболе. Мы прославляли Чиампи, Гатто и Малиновых. Мы пили за сезон без единого поражения, первый с тех пор, как мой отец поступил в колледж.
Теперь, год спустя, всё было по-другому. Серьёзнее. Не только из-за поражения Гарварда. Но и оттого, что прошёл ещё год. А вопрос оставался нерешённым. Ещё более нерешённым, чем тогда.
— Отец, я юрист. У меня свои обязанности. Если хочешь — своя ответственность.
— Понимаю. Но Бостон, как центр операций совсем не будет мешать твоей социальной активности. Скорее наоборот: можешь считать работу в Фирме её другой стороной.
Мне не хотелось обижать его. И я не стал говорить, что «другая сторона» в изрядной степени и есть то, против чего я борюсь.
— Я понимаю, — сказал я, — но, честно говоря...
Здесь пришлось помедлить, облекая свои воинственные доводы в возможно менее резкие слова.
— Отец, я ценю, что ты обратился ко мне. Но я на самом деле... гм... очень не склонен принять предложение...
Кажется, сказано было вполне определённо. Отец не добавил обычного пожелания подумать.
— Понимаю, — сказал он, — Я разочарован, но понимаю.
На обратном пути я достаточно успокоился, чтоб сострить:
— Одного миллионера на семью вполне достаточно.
Я надеялся, что Марси уже будет дома.
28
— Оливер, ты уверен?
— Марси, ответ положительный.
Она ждала, пока я вернусь из Нью-Хэйвен, и выглядела свежей и бодрой. Никто бы не подумал, что она провела весь день, пересекая континент от побережья к побережью.
Хотя разговор с отцом был всего лишь одной из множества новостей, которые я вывалил, он заинтересовал её.
— Ты отказался, даже не задумываясь?
— Не задумываясь и не сомневаясь.
Потом я вспомнил, с кем говорю.
— Естественно, будь ты на моём месте, ты бы возглавила всю эту проклятую штуку, не так ли? То есть, ты ведь так и поступила.
— Но я была очень сердита, — искренне призналась Марси, — мне хотелось доказать кучу вещей.
— И мне. Именно потому я и отказался.
— И ты допустишь, чтобы... м-м... наследство ушло к другим?
— Хорошее наследство — первые потогонные фабрики Америки!
— Оливер, это древняя история. В наше время член профсоюза зарабатывает фантастические...
— Это не имеет значения.
— Посмотри, сколько хорошего сделала твоя семья! Больница, Бэрретт Холл в Гарварде. Пожертвования...
— Послушай, это не обсуждается, о'кэй?
— Почему? Ты ведёшь себя, как ребёнок. Как какой-нибудь левый радикал прошлого!
Какого дьявола она так страстно пытается уговорить меня присоединиться к проклятому Предприятию?
— К чёрту это, Марси!
Внезапно — звонок. Телефонный звонок развёл противников по углам ринга.
— Мне ответить? — спросила Марси.
— Чёрт с ним — почти полночь на дворе.
— Это может быть что-то важное.
— Не для меня.
— Я тоже живу здесь.
— Значит, ответь, — буркнул я, понимая, что вечер воссоединения любимых окончательно испоганен.
Марси ответила.
— Это тебя, — сказала она и передала трубку мне.
— Да, что? — рявкнул я.
— Эй, ужасный! Она ещё там! — радостно сообщил голос.
Филипп Кавиллери. Надо улыбнуться.
— Ты меня проверяешь?
— Тебе ответить честно? Да. Так оно движется?
— Что ты имеешь в виду, Филипп?
— Динг-донг, динг-донг.
— Что это? Часы с кукушкой?
— Свадебные колокольчики. Когда мы их услышим, чёрт побери?
— Фил, ты узнаешь первым.
— Так скажи мне сейчас, чтоб я мог спокойно отойти ко сну.
— Филипп, — ответил я в притворном негодовании, — ты позвонил, чтобы проводить пропаганду брака, или чтобы сообщить что-нибудь полезное?
— Ага. Давай поговорим об индейке.
— Фил, я говорил тебе...
— О самой настоящей индейке. Фаршированной. Птичке на День Благодарения.
— Ох, — это же на следующей неделе.
— Я хочу, чтобы ты и этот интеллигентный женский голос присоединились к нашему семейному празднованию.
— А кто приглашён кроме нас? — уточнил я.
— Отцы-пилигримы! Какая к чертям разница?
— Кого ты приглашал ещё, Фил? — настаивал я, не в шутку опасаясь толп шумных крэнстонцев.
— Пока что — никого, кроме себя самого.
— А... — протянул я. И вспомнил, что Филипп терпеть не мог ходить по праздникам к своим родственникам. («Все эти чёртовы вопящие бамбино», — говорил он. Я делал вид, что верю его оправданиям ).
— Отлично. Следовательно, ты мог бы присоединиться к нам здесь, — я взглянул Марси. Она одобрительно улыбалась, одновременно усиленно показывая жестами: «Кто, ко всем чертям, будет готовить?».
— Марси хочет встретиться с тобой, — продолжал настаивать я.
— О, я не могу, — сказал Филипп.
— Давай.
— О'кэй. Когда?
— Где-то утром. Просто дай знать, когда прибывает твой поезд.
— Привезти с собой что-нибудь? Хочу напомнить, что я поставщик лучших тыквенных пирогов в Род-Айленде.
— Было бы здорово.
— И начинку?
— Было бы очень здорово.
Марси отчаянно сигнализировала: «А остальное?».
— Гм... Фил, ещё одна вещь. Ты знаешь, как готовят индейку?
— Как самый настоящий индеец! — завопил он, — А ещё я могу достать её у моего дружка Анджело. Ты уверен, что она не обидится?
— Кто, Фил?
— Твоя прекрасная невеста. Некоторые леди очень обижаются, когда обнаруживают у себя на кухне мужика.
— Марси в этом отношении придерживается широких взглядов, — успокоил его я.
От восторга она уже подпрыгивала.
— Отлично. Значит, это на самом деле замечательная девушка. «Марси», да? Эй, Оливер, ты думаешь, я ей понравлюсь?
— Ответ положительный.
— Тогда я приезжаю на поезде в десять тридцать. О'кэй?
— О'кэй.
Я уже собирался положить трубку, когда снова услышал его голос.
— Сказать тебе, Оливер?
— Да, Фил?
— Благодарение — самое подходящее время для свадьбы.
— Спокойной ночи, Фил.
Сеанс связи наконец завершился. Я обернулся к Марси:
— Ты рада, что он приедет?
— Если ты уверен, что я ему понравлюсь.
— Эй, не напрягайся.
— Это получится куда успешнее, если мне не придётся готовить.
Мы рассмеялись.
— Минутку, Оливер, — сказала она, — разве тебя не ждут в Ипсвиче?
Верно. День Благодарения — одна из Святых дат Бэрреттов. Но — форсмажор.
— Я позвоню и скажу, что задержался из-за дела попечительского совета. Оно как раз начинается в понедельник.
Марси пришлось тоже внести изменения в свой график.
— Мне надо быть в Чикаго, но я прилечу сюда на ужин, а потом вернусь последним самолётом. Благодарение — очень важная дата в календаре продаж. В пятницу начинаются распродажи.
— Отлично. Это будет много значить для Фила.
— Я рада.
— О'кэй, теперь когда мы всё организовали, — сказал я, — мог бы я выразить свои эмоции?
— Да. Какие?
— О'кэй... грусть. Гарвард проиграл Йелю. И день был совсем неудачный. Нет ли у тебя каких-нибудь идей, как можно было бы утешить меня?
— Тебе необходима терапия, — нахмурилась Марси, — ты мог бы лечь на эту кровать?
— Мог бы, — ответил я. И лёг. Она присела на краешек.
— А теперь можешь делать всё, что хочешь, — предложила она.
Я послушался.
А после этого мы счастливо заснули.
Всю неделю Фил Кавиллери, не покладая рук, готовил праздничное угощение. И тратил кучу денег на маркетинговые звонки.
— Она любит класть в начинку каштаны?
— Она на работе, Фил.
— В восемь вечера?
— В среду она работает всю ночь, — своего рода псевдо-объяснение.
— Какой у неё там номер? — похоже ради того, чтоб выяснить её отношение к каштанам, он был готов звонить прямо сейчас на работу.
— Она занята, Фил. Но, да, вспомнил! Она обожает каштаны.
— Великолепно!
И он исчезал. Ненадолго.
В последующие дни имели место телефонные конференции по грибам, тыкве (может лучше кабачки?), виду клюквы (желе, или целые ягоды?) и всем остальным овощам.