— Угу. Когда мы вместе. Но, Марси, любовь это ведь не оптовый склад, запасы которого пополняют телефонным звонком!
Ирония осталась неоценённой.
— Хочешь сказать, что нам надо прилепиться и стать друг для друга няньками?
— Я бы стал — если ты нуждаешься во мне.
— Господи Боже! Я же только что сказала, что хочу выйти за тебя!
Она выглядела усталой и расстроенной. Момент на самом деле вышел не слишком удачным.
— Пойдём, — предложил я.
Расплатился. Мы вышли и двинулись к машине.
— Оливер, — сказала Марси.
— Да?
— А может это — прошлое? Я хочу сказать, потому что я понравилась им. И они совсем не прыгали от восторга, когда ты привёл домой Дженни?
— Нет, — отрезал я. И постарался забыть её вопрос как можно быстрее.
Марси, к её чести — боец.
В течение всего нашего Рождественско-новогоднего перемирия я чувствовал, что она внутренне готовится к Новой Кампании. Противником, разумеется, был её инстинкт недоверия ко всему миру.
И мой.
Как бы то ни было, она старалась как можно больше оставаться дома и управлять шоу по телефону. Что совсем непросто в атмосфере новогоднего сумасшествия. Но у неё получалось. Она вела бои на дистанции, а ночью мы были вместе. И, что удивительнее, иногда и днём.
Потом, накануне Нового года, она провела стремительный прорыв. Мы как раз готовились к вечеринке у Симпсонов (ага, я ещё прихватил немного Алка-Зельцера, просто так, на всякий случай). Пока я брился, Марси появилась в зеркале, значительно улучшив собой картинку. Она не стала ходить вокруг да около.
— Ты готов принять новое назначение?
— Например? — осторожно поинтересовался я.
— Например, как насчёт небольшой поездки? В феврале.
— И её выиграла, конечно, ты, — («Не будь саркастичным, Оливер, она ведь старается»).
— Расслабься. И смотри на вещи шире. Верно, я должна присутствовать на Гонконгской выставке мод, и...
— Гонконг!
Она поймала меня на удочку. Восток! Моя улыбка была до ушей.
— Врубаешься, друг мой?
— Ты же говоришь, что должна работать, — подозрительно поинтересовался я.
— Просто показаться работой не называется. Кроме того, китайский Новый год всего за неделю до того. Мы могли бы отметить его вместе. А потом — домой, с остановкой на Гавайях.
— Хорошо, — промямлил я. Но лицо излучало абсолютный восторг. Потом, ещё осторожнее уточнил:
— А Гавайях у тебя тоже дела?
— Нет. Если не считать собирания кокосов.
Какая программа на Новый Год!
— Ну как?
— Нравится. Особенно Гавайи. Тихие пляжи, прогулки под луной...
— Что-то вроде медового месяца, — закончила она.
Интригующая фразеология. Интересно, насколько это всерьёз.
Я не обернулся. Вместо этого посмотрел в зеркало, чтобы уловить выражение её лица.
Оно было затянуто туманом.
Я не получил разрешения от босса.
Я обрёл благословление.
Не то, чтобы они были так уж счастливы отделаться от меня. Но я не брал ни дня отпуска с тех пор, как поступил в фирму.
Придётся, конечно, кое-чем пожертвовать. Я не смогу участвовать в нескольких делах. Вроде дел тех двух вашингтонских отказников, где использовался прецедент моего процесса «Уэббер против призывной комиссии». А в феврале Конгресс приступал к рассмотрению проблемы сегрегации. Так что я уже заранее испытывал угрызения совести.
— Боишься, что к твоему возвращению в мире воцарится абсолютная справедливость? — усмехнулся мистер Джонас, — обещаю оставить специально для тебя несколько отборных образцов обратного.
— Благодарю вас, сэр.
— Немного больше эгоизма, Оливер. Ты заслужил это.
Даже готовясь к путешествию (туристическое представительство Гонконга буквально засыпало меня материалами), я продолжал работать над парой дел у «Полуночных всадников». Барри Поллак, герой Дела школьного совета, должен был довести их до завершения
— Эй, Марси, что такое Нанкинский договор?
— Звучит как «Микадо».
Я просвещал её за завтраком, обедом, за чисткой зубов... Даже в офис звонил.
— Нанкинский договор это, как тебе следует знать...
— А мне следует?
— Да. Когда англичане победили в Первой опиумной войне...
— О, опиум, — у неё загорелись глаза.
Я проигнорировал её выходку и продолжил лекцию.
— ...Китаю пришлось отдать англичанам Гонконг.
— О! — сказала она.
— Это только начало.
— Вижу. А в конце воинствующий юрист Бэрретт выйдёт на тропу войны и заставит их вернуть его. Угадала?
Её улыбка добавила света в квартире.
— Как насчёт домашней работы на поездку? — поинтересовался я.
— Я была там несколько раз.
— Да? Тогда расскажи, что тебе вспоминается при слове «Гонконг»?
— Орхидеи, — ответила Марси, — там фантастические цветы, но орхидей — девяносто видов.
Замечательный факт. Тонко чувствующий миллионер.
— Марси, я куплю тебе по одной от каждого вида.
— Я удержу тебя от этого.
— Что угодно за то, чтобы ты удержала меня.
С Новым Годом, будем громко петь Кунг-Фу!
Я пританцовывая носился по офису, закрывая папки и пожимая руки. Завтра мы вылетали на Восток.
— Не волнуйтесь, — сказала Анита, — я зажгу за вас свечи. Aloha, Оливер.
— Нет, нет, Анита, говорите правильно, — ответил свежеиспечённый поклонник китайской культуры, — «Kung hej fat choy».
— Это предложение заснуть под свечой?
— Нет, Анита, — отозвался поклонник, — это китайское новогоднее пожелание: «Kung hej fat choy» — «Благополучия и счастья». Пока!
— Пока, везунчик.
И мы отбыли
34
Я не много запомнил из той поездки. Кроме того, что это был последний раз, когда я видел Марси Биннендэйл.
Мы вылетели из Нью-Йорка во вторник всего с одной заправкой — в Фербэнксе. Мне ужасно хотелось попробовать «Печённой Аляски», Марси собиралась выбраться наружу и поиграть в снежки. Пока мы решали, объявили посадку.
Мы поспали, насколько это было возможно, растянувшись поперёк трёх кресел. В праздничном настроении мы даже решились вступить в «Клуб-на-высоте-мили», как это называют свингеры. Проще говоря,занялись тайком любовью, пока остальные пассажиры следили за Клинтом Иствудом, отстреливающим кучу плохих парней за пригоршню баксов.
Когда мы приземлились в Токио, там начинался вечер среды (!). До пересадки оставалось ещё четыре часа. Двадцатичасовой перелёт так укатал меня, что я без особых церемоний свалился на диван комнаты отдыха «Пан-Ам». Тем временем, Марси, бодрая и свежая, как всегда, проводила совещание с какими-то парнями, приехавшими ради этого из города. (Это входило в условия сделки: четыре дня она работает, потом две недели отпуска-и-гори-весь-мир-зелёным-пламенем). К моменту, когда я проснулся для финального перегона, она уже выработала условия обмена бутиками с Такашимайя, японским поставщиком элегантности.
Больше я не спал. Я был слишком возбуждён, высматривая впереди огни Гонконгской гавани. В конце концов, они засверкали под нами, когда, ближе к полуночи мы пошли на посадку. Выглядело это даже лучше, чем на виденных мною картинках.
Нас встречал Джон Александер Хсианг. Очевидно, Номер Один среди поверенных Марси в Колонии. Лет под сорок, костюм английский, акцент американский («Я посещал Школу Бизнеса в Штатах» — сообщил он). И в каждой фразе непременное «Эй-о'кэй». Что в полной мере соответствовало всем сделанным им приготовлениям к визиту. Всего через двадцать минут после посадки мы уже пересекали гавань в направлении района Виктория, где нам и предстояло остановиться. Средством транспортировки служил вертолёт, и вид с него открывался фантастический. Город сверкал бриллиантом во мраке Китайского Моря.
— Местная поговорка, — прокомментировал Джон Хсианг, — «Пусть горят тысячи огней».
— Почему так поздно? — поинтересовался я.
— Наш новогодний фестиваль.
Бэрретт, ты идиот! Забыть, зачем ты сюда приехал! Ты ведь даже знал, что это будет год Собаки!
— А когда народ пойдёт спать?
— Ну, дня через два, может три, — улыбнулся мистер Хсианг.
— Я продержусь ещё максимум пятнадцать секунд, — Марси зевнула.
— Ты что, устала? — удивился я.
— Да. Утренний теннис отменяется, — ответила она. И поцеловала меня в ухо.
В темноте я не смог разглядеть виллу снаружи. Но изнутри она была роскошной, как в Голливуде. Располагалась она на склоне пика Виктории. То есть, где-то в миле над гаванью, так что вид из окна открывался потрясающий.
— К сожалению, сейчас зима. Для купания холодновато, — отметил Джон. Оказывается, я не заметил в саду бассейна.
— У меня мозги плывут, Джон, — ответил я.
— Почему бы им не проводить это шоу летом? — спросила Марси. Мы вели лёгкую беседу, пока прислуга (горничная и два боя) заносили наши вещи, распаковывали их и развешивали по местам.
— Лето в Гонконге — не самое приятное время, — отозвался Джон, — влажность может создавать определённые неудобства.
— Ага, восемьдесят пять процентов, — вставил Оливер Бэрретт, хорошо выучивший своё домашнее задание и к тому же проснувшийся настолько, чтобы его цитировать.
— Да, — сказал мистер Хсианг, — Как в августе в Нью-Йорке.
Очевидно, Джону стоило большого труда признать, что в Гонконге что-то не «Эй-о'кэй».
— Спокойной ночи. Надеюсь, вам понравится наш город.
— О, разумеется, — дипломатично ответил я, — это «великолепное, полное достопримечательностей место».
Он ушёл. Без сомнений, воодушевлённый моей цитатой.
Мы с Марси остались сидеть, слишком вымотанные, чтоб заставить себя пойти спать. Бой Номер Один принёс вино и апельсиновый сок.
— Чьё это всё? — полюбопытствовал я.
— Домовладельца. Мы просто арендуем его из года в год. Сюда ездит масса народу, удобнее иметь для них постоянное место.
— Какие планы на завтра?
— Ну, часов в пять за мной заедет машина, чтобы отвезти в офис. Потом завтрак с воротилами бизнеса. Ты можешь присоединиться....