Но я в первую очередь – человек, женщина. Хотя получается, что для большинства (да практически для всех, кроме моих родственников и знакомых) я – Шуша. И ничего с этим нельзя поделать. Ведь популярность, откровенно говоря, мне нравится. И деньги никогда не бывают лишними. Как Настя я – никто, как Шуша – звезда шоу-бизнеса.
Мы с Тимуром вошли за кулисы, один из его приятелей присоединился к нам, и ребята провели меня в комнату, где некие женщина и мужчина занимались в ту злополучную ночь любовью.
– Что ищем? – спросил Тимур.
– Какие-нибудь улики, – сказала я.
На диване мы обнаружили какие-то засохшие пятна…
Парни усмехнулись, заметив, что диванчик-то, оказывается, активно кем-то используется. Он явно использовался не один раз. За диваном валялось несколько презервативов. Никаких предметов одежды в помещении не было, как не было ни сорванных пуговиц, ни крючков, ни нитей.
Зная, что сюда выходит окно из соседней комнаты, я нашла его без труда, да и при включенном свете оно сразу же бросалось в глаза. По всей вероятности, в него что-то передавали тому, кто работал с осветительными приборами. Передавали из соседней комнаты. Планка была чуть-чуть отодвинута.
– Ну они же цвет меняют, – заметил Тимур. – Наверное, пластины какие-то цветные вставляют. Или еще что-то. А здесь-то держать их негде. Смотри: все место занято, а оттуда удобно подавать. Один, наверное, там сидит, а второй здесь стоит. Эй, смотрите, и с другой стороны такое же окошко.
Мы подошли к противоположной стене. Тимур оказался прав: закрытое движущейся планкой окошко было точно таким же, как и на левой от двери стене.
Полностью осмотрев комнату с осветительными приборами и даже выглянув в погруженный во тьму зрительный зал, мы отправились в соседнее помещение, где, по утверждению девчонок, упало что-то тяжелое. Это могло быть тело, подумала я.
Стул так и валялся в углу на полу, а планка, закрывающая окно, как я уже заметила, была слегка отодвинута – совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы заглянуть в смежную комнату. Я подошла к оконцу. Тимур вернулся в первую комнату и снова зажег там свет. Мне была видна часть дивана – как раз изголовье, так что если туда падали отсветы, то лица совокупляющихся рассмотреть было можно. Что и требовалось доказать. Тимур вернулся к нам.
– Смотрите! – внезапно крикнул он и опустился на корточки.
Я тут же присоединилась к нему.
У самого плинтуса, ближе к двери, валялся маленький красный камушек. Тимур подцепил его ногтем, положил на ладонь и протянул мне.
Камень был огранен. Я, конечно, не ювелир, но выглядел камушек, как настоящий рубин. Крохотный рубинчик, выпавший из кольца. Ну или серьги.
– Ты это искала? – посмотрел на меня Тимур.
– Я искала хоть что-нибудь, – призналась я и на секунду прикрыла глаза.
А ведь кольцо в виде симпатичной змейки с глазами-рубинчиками обычно украшало пухлый палец Агнессы, внезапно вспомнила я. Но во время нашей последней встречи его на ней не было.
Я попыталась воспроизвести в памяти наше кофепитие у нее на кухне. Ее руки. Вот она берет чашку, которой Анька запустила в стену… Нет, кольца точно не было. Того кольца, хотя другие были.
Но может, она снимает кольца дома? Хотя на похоронах Максимова она тоже была без этого кольца. Вот она тащит на себе Андрюшу, вот размахивает своей лапищей, воспитывая репортеров… На руке только толстое обручальное. Хотя Агнесса Геннадьевна давно разведена…
И в ментовке кольца не было. Ее рука на стакане, она растворяет порошок… Не было змейки. Я ведь еще тогда о нем подумала, собиралась спросить, но забыла.
Значит, здесь была Агнесса Геннадьевна? Но что она делала в этой комнате? За кем следила? Зачем?!
И кто тут упал? Агнесса? Или кто-то еще, кого она свалила? Может, она шарахнула по башке Максимова, а потом оттащила его в мужской туалет? Но до туалета, где его нашли, отсюда не менее пятидесяти метров. Потащила бы она его по коридору, пусть и погруженному во тьму, когда ее мог кто угодно засечь? Агнесса – хитрая и осторожная, она так рисковать не стала бы. Если бы Максимова убила Агнесса Геннадьевна, она оставила бы его там, где убила. Например, в этом помещении. И его нашли бы гораздо позднее.
Значит, убивала не Агнесса?
Но тогда почему она свалилась?
– Стул проверь, пожалуйста, – попросила я Тимура.
– В каком смысле? – не понял он.
– Ну в смысле не сломана ли какая-то ножка. Ведь он почему-то упал.
Стул оказался цел.
Не могли девчонки ошибиться? Хотя навряд ли…
Я решила подождать до послезавтра – дня похорон Алика и Юры. Может, Маша с Наташей и узнают кого-то среди присутствующих на прощании…
И с Агнессой Геннадьевной было бы неплохо еще раз пообщаться в неформальной обстановке. Например, продемонстрировать ей один красный камушек. Только надо обязательно взять с собой Аньку – или кого-то из знакомых – в охранных целях.
Я убрала камушек в кошелек.
Глава 17
24 ноября, среда, вечер
Я отвезла Аньку, облизывавшуюся, как кошка, объевшаяся сливок, домой, и поехала к себе. За последние дни я очень устала. Хотелось просто лечь в кровать и вырубиться, но я подозревала, что дома меня ждут новые дела. Возможно, Коле с Вадиком удалось что-то вытянуть из Леши, не исключено, что сам Леша чувствует себя получше и желает со мной побеседовать. И друг и соратник Женька что-то давно ко мне не заглядывал. Не исключено, что зайдет как раз сегодня. Да и вообще надо что-то решать! Как мы с ребятами будем работать дальше? С кем? C тем продюсером, с которым уже договорилась Агнесса? Или с Аркашкой, Женькиным другом? Интересно, Женька обсудил с ним все детали, как собирался? Конечно, мне не хотелось терять ни в деньгах, ни в популярности. К хорошему быстро привыкаешь, да и запросы мои явно увеличились. И ведь на мне двое (или теперь трое?) иждивенцев. Скорее бы все разрешилось.
Дома меня ждал гость. Но не из тех, кого я предполагала увидеть. На кухне пил с мамой чай майор Петров.
– Добрый вечер, Анастасия Михайловна, – склонил голову майор. – Все никак не успокоитесь? Решили, что проведете свое расследование лучше милиции?
Мама тут же поддакнула Петрову, напомнив, что у меня дети (во множественном числе), я должна думать не только о себе, ну и так далее и тому подобное. Была бы ее воля, она предпочла бы, чтобы я работала «как все нормальные люди» с девяти до шести, а с работы сразу же бежала домой и никуда не выходила. Но с другой стороны, мама всегда хотела иметь много денег, и это желание перевешивало, так что ей приходилось мириться с моей ненормальной работой.
Выслушав мамину речь и поздоровавшись с Николаем Ивановичем, я сказала, что должна хотя бы умыть лицо и руки, а потом уже присоединюсь к ним. На самом деле я хотела предупредить Лешу, чтобы носа из гостиной не казал, и мальчишек – чтобы лишнего не ляпнули: майору про раненого знать не следовало. Я ведь ему пела в отделении, что живу без мужчины и вынуждена зарабатывать себе на жизнь сама. И там я говорила про сына в единственном числе, правда, Женька говорил про двоих, надеюсь, Петров решит, что что-то перепутал или запамятовал, ведь у меня он уже успел познакомиться и с Вадиком, и с Колей.
Мальчишки были предупреждены и все быстро усекли, Леша тоже. Он лежал с открытыми глазами и ждал меня. Чувствовал он себя гораздо лучше. Сказал, что хотел бы завтра съездить домой.
– Что тебе там надо? Я привезу. Давай уж поправляйся как следует. Тебя ж отсюда никто не гонит.
– Тебя не хочется подставлять, – сказал он.
Я только махнула рукой, потом спросила, есть ли у него в Питере родственники. Оказалось, что он в свое время приехал в наш город из-под Астрахани, освободившись, снова поехал в Питер и жил сейчас на съемной квартире.
– Тем более нечего дергаться, – сказала я и покинула его, чтобы присоединиться к майору и маме.
– Настя, тебе не стыдно, тебя человек давно ждет, а ты ходишь неизвестно где, – сказала мама.
– Настя не знала, что я приеду, – вставил Николай Иванович. – Это я должен извиниться, что появился без предупреждения.
«Знаем мы ваши ментовские штучки», – подумала я, но промолчала.
Майор сообщил, что проезжал мимо, оказавшись по делам в нашем районе, и решил заскочить, тем более что появилась кое-какая информация, которую он хотел бы со мной обсудить.
Я на него вопросительно посмотрела.
– Вы знали, что Алладдин Денисенко был болен? – спросил Николай Иванович.
По-моему, наш Алик, царство ему небесное, был здоров как бык, и если бы не пуля, остановившая его жизнь в расцвете лет, то пережил бы и меня, и других членов группы.
– Венерическое что-то? – спросила я, не придумав ничего лучше.
– В некотором роде, – ответил Николай Иванович с хмурым видом. – СПИД у него был. ВИЧ-инфекция в финальной стадии. И он знал об этом.
Мы с мамой хором ойкнули, она схватилась за грудь, потом она пролепетала:
– Ой, а я с ним целовалась!..
– Настя, а ты с ним не целовалась?! Настя, ты с ним?.. И он же с Вадиком разговаривал, – в ужасе шептала мама.
– От разговоров ничего не бывает, – заметил Петров. – ВИЧ-инфекция вообще-то передается половым путем. Ну или через кровь.
– Погодите-ка, я сейчас, – мама резво вскочила и рванула к себе в комнату.
Она имеет болезненную страсть к вырезкам из газет. В последние годы мы получали «Санкт-Петербургские ведомости» и «Комсомольскую правду», а также несколько бесплатных газет. Мама прочитывала все от корки до корки, а потом вырезала статьи на определенные темы и раскладывала их по папочкам. По-моему, она к ним никогда больше не возвращалась и они тихо-мирно пылились у нас на шкафу, но я с этим ее увлечением не боролась, понимая, что ей нужно себя чем-то занять.
Папочка с вырезками обо мне (и «Кокосах») хранилась в большой комнате, вернее, это была уже не одна, а целых три папочки. Мама специально покупала те издания, в которых должны были выйти статьи о нас. В большой комнате также хранились все диски и видеокассеты с записями концертов и интервью. У мамы в свое время была даже мысль оклеить часть стен моими фотографиями и плакатами с изображением нашей группы, но я ее отговорила, сославшись на то, что часть ее подруг, так и не знавших меня, как Шушу, не поймут это и не одобрят. Она согласилась и показывала свои «сокровища» только тем, кто восхищался творчеством «Кокосов».