Там, где природные условия позволяли, на промежуточных территориях велось смешанное хозяйство. Так, земледельцы Юго-Западной Норвегии, имевшие небольшие участки земли и стада домашнего скота, уходили из своих поселков на рыболовный сезон, занимали пещеры и скальные навесы, откуда отправлялись на ловлю трески, мерлана и другой рыбы; жители о. Готланд и Южного побережья Швеции большую часть труда вкладывали в сельское хозяйство, но значительно пополняли свой рацион за счет охоты на тюленей. В приполярной Европе пережиточный мезолит, или, как его называют, арктический неолит, сохраняется вплоть до середины 1 тысячелетия н. э.
На севере Скандинавии в 3–2 тысячелетиях до н. э. жили племена неолитических охотников и рыболовов, оставившие многочисленные изображения на скалах (петроглифы). На территории СССР наскальные изображения известны на берегах Белого моря и Онежского озера. Наскальные рисунки позволяют представить себе образ жизни их создателей, объекты охоты и других промыслов, орудия труда, средства передвижения (лыжи, лодки) и т. п. Из животных наиболее часто изображались лось, олень и медведь, в прибрежных областях дельфин, тюлень, палтус и водоплавающая птица. Люди (только мужчины, изображений женщин нет) представлены в сценах охоты, в кожаных челнах, передвигающимися на лыжах и т. п.
Поселения 3–2 тысячелетий до н. э. свидетельствуют о сезонных передвижениях охотников и рыболовов, соответствующих миграциям рыбы, дичи и т. п. Для жилья использовались пещеры и скальные навесы, но известно также множество поселений под открытым небом. На некоторых из них сохранились лишь следы костров. Это позволяет предположить, что здесь жили в крытых шкурами каркасных жилищах. Но найдены остатки и более прочных искусственных жилищ. На Северном побережье Норвегии были расположены большие поселения, состоящие из группы полуземлянок, прямоугольных в плане, с земляными стенами, снаружи обложенными камнями, и крышами из деревянных конструкций, покрытыми дерном. Полуземляночные жилища того же времени известны и в лесных областях европейской части СССР. Кроме постоянных жилищ об известной стабильности социальной жизни, несмотря на сезонные миграции, свидетельствуют большие могильники с богатым инвентарем, сопровождающим погребения.
На карте мира в эпоху неолита кроме вышеназванных евразийских можно указать много других охотничье-рыболовческих культур, носители которых не знали земледелия и скотоводства. Такова, например, среднеазиатская кальтеминарская культура в Приаралье, существовавшая в 4 тысячелетии до н. э. наряду с раннеземледельческими культурами в южных районах нынешних Туркмении и Таджикистана.
Высокоспециализированное охотничье и рыболовческое хозяйство поздненеолитического типа в недалеком прошлом сохранялось у многих племен субарктической полосы Старого и Нового Света. Таковы, например, сибирские охотники юкагиры, долганы и нганасаны, рыболовы ханты, манси, нивхи (гиляки), негидальцы, ульчи и нанайцы, а в Северной Америке — охотничьи племена алгонкинов и атапасков и рыболовческие племена индейцев Северо-Западного побережья.
В хозяйстве юкагиров важнейшее значение имела охота на дикого оленя. До прихода русских на охоте широко применялись луки стрелы, а также самострелы, петли-западни и другие ловушки, настороженные на оленьих тропах. Весной и осенью во время оленьих миграций устраивалась коллективная охота; так называемая плавь, когда вошедших в воду животных окружали и били копьями, и загон в ременные сети. Зимой была в ходу охота с помощью прирученного оленя-маньщика, прячась за которым охотник подкрадывался к оленьему стаду. Заметное места занимали также охота на водоплавающую птицу с помощью лука, дротиков и соединенных ремнями камней и рыболовство. Транспортными средствами были нарты, в которые запрягали собак (позднее оленей), долбленые лодки или плоты, различного типа лыжи. Жилищем зимой служили землянки и полуземлянки, летом — конические чумы, крытые оленьими шкурами или лиственичной корой. В пище преобладала оленина, которую консервировали вяленьем, мороженая или вяленая рыба, сезонным подспорьем служили коренья и ягоды, в особенности голубика. Одежда делалась главным образом из шкур животных, утварь — из кожи, дерева, бересты, камня и рога.
Алгонкинские племена канадской тайги до европейской колонизации жили главным образом охотой на оленя-карибу, лося, медведя, дикого барана, зайца, птиц. Для охоты наряду со стрелами и копьями с каменными или костяными наконечниками широко использовались всевозможные, иногда довольно сложные ловушки. В зимней охоте важную роль играло применение ступательных лыж — овальных или ракеткообразных деревянных рамок, оплетенных кожаными ремнями. В качестве транспортных средств употреблялись также деревянные бесполозные сани — «тобогган», в которые впрягали собак, и берестяные лодки. Жилищем алгонкинам Канады служили конические шалаши, крытые зимой шкурами карибу, а летом — березовой корой; одежду шили из шкур карибу или вязали из полосок заячьего меха; утварь делали из бересты и кожи. Дополнением к рыбной и мясной пище являлись продукты собирательства, но это занятие по своему значению далеко уступало охоте.
Иначе было организовано хозяйство преимущественно рыболовческих племен, например, индейцев Северо-Западного побережья Северной Америки (тлинкитов, хайда, цимшиян и др.). Их основным занятием было развитое рыболовство в море и устьях рек. В XVI–XVII вв. северо-западные индейцы пользовались орудиями из шлифованного камня, кости, рога и раковин; известна была и медь, но производственного значения она почти не имела. Техника рыболовства отличалась высокой степенью специализации. Для разных условий лова и различных видов рыбы имелись особые остроги, крючки, сети, запруды; применялось несколько типов долбленых из кедра лодок. Эффективные приемы лова давали много рыбы, которую вялили, сушили и коптили впрок. Подсобную роль играли морская и сухопутная охота, а также собирание ягод, плодов, кореньев, водорослей, моллюсков. Из домашних животных была известна только собака, использовавшаяся для охоты и получения шерсти. Существовало четкое разделение труда между полами. Рыбная ловля, охота, изготовление промысловых орудий, сооружение жилищ являлись делом мужчин, собирательство, обработка и заготовка впрок всей промысловой добычи, плетение, ткачество, изготовление одежды — занятием женщин. В целом северо-западные индейцы достигли такого относительно высокого уровня развития специализированного рыболовческого хозяйства, что позднее, как мы увидим ниже, перешли на стадию разложения общинно-родового строя и становления раннеклассового общества.
Рост производительных сил, выразившийся, в частности, в переходе от присваивающего хозяйства к производящему, способствовал дальнейшему развитию общинно-родового строя. На смену раннеродовой общине охотников и рыболовов пришла позднеродовая община земледельцев-скотоводов.
Экономическую основу общества по-прежнему составляла родовая собственность на землю. Поля и огороды, охотничьи, рыболовные и собирательские угодья в одних случаях прямо принадлежали роду, в других — рассматривались как принадлежащие племени, но были закреплены за входившими в него отдельными родами. Прочие средства производства находились как в коллективной, так и в индивидуальной собственности, причем значение последней постепенно возрастало по мере появления относительно регулярного избыточного продукта, часть которого теперь поступала не в равнообеспечивающее, а в трудовое распределение. Общинник, получивший хороший урожай или приплод скота, преуспевший на охоте или в рыбной ловле, имел возможность оставить себе часть продукта или же делиться им только с теми, с кем хотел сам.
Развитие индивидуальной собственности, в свою очередь, вызвало к жизни новый вид экономических отношений, названный американской исследовательницей К. Дю Буа «престижной экономикой». Престижная экономика существовала только в системе избыточного продукта и проявлялась главным образом в обмене дарами, или в дарообмене. Этот обычай зародился еще в конце эпохи раннеродовой общины, но получил развитие лишь в последующую эпоху в связи с появлением избыточного продукта и трудового распределения. Обмен дарами совершался преимущественно не внутри общины, где продолжало преобладать равнообеспечивающее распределение, а за ее пределами, связывая между собой много соседних общин. Даритель приобретал общественный престиж — тем больший, чем щедрее был дар, и в то же время ничего не терял, так как действовал принцип эквивалентности дачи и отдачи, так называемая взаимность, или рециприкация[74]. Это стимулировало престижную экономику, часто приобретавшую, казалось бы, бессмысленные формы. Б. Малиновский, первым описавший у меланезийцев Тробрианских островов обычай «кула» — бесконечную циркуляцию двух видов высоко ценимых раковин, писал, что он представляется переходом из рук в руки совершенно бесполезных предметов, но на деле очень важен для упрочения уз родства, власти вождя, социальной организации вообще. Позднее престижно-экономические отношения сыграли свою роль в углублении общественного и имущественного неравенства, и первые предвестья этих перемен стали появляться уже в эпоху позднеродовой общины.
Но пока еще престижная экономика не взорвала преобладание внутри родовой общины коллективной собственности и равнообеспечивающего распределения. Даже индивидуальная собственность после смерти ее обладателя должна была оставаться в пределах рода. Отношения собственности и основанные на них общественные отношения продолжали в основном совпадать с родовыми связями, цементировавшими единство производственного коллектива.
Вследствие относительной обеспеченности средствами существования и роста народонаселения позднеродовые общины, разрастаясь, часто делились на крупные коллективы ближайших родственников по материнской линии — так называемые материнские домовые общины, или материнские семьи. У ирокезов эти домовые общины — «овачиры» — насчитывали несколько десятков, а иногда и более сотни сородичей, живших в одном «длинном доме». Члены овачиры совместно пользовались выделенной им родовой землей и вели общее хозяйство. Совместным было и потребление: по словам Моргана, добыча охоты и продукты земледелия отдавались в общее пользование и все продовольствие складывалось в общий запас. Подобные же материнские домовые общины известны у многих племен Меланезии, северо-западных индейцев, алгонкинов Канады. Важно отметить, что их выделение в составе рода не подрывало родового единства. Они оставались связанными между собой не только общественными и идеологическими, но и тесными хозяйственными узами. В случае нужды вся позднеродовая община выступала в качестве единого производственного коллектива. Так, у некоторых племен Меланезии и ирокезов рубка и выжигание леса обычно производились соединенными усилиями всего коллектива, и лишь последующие земледельческие операции — силами отдельных домовых общин.