Клад металлических вещей бронзового века.
Общественное разделение труда сопровождалось развитием обмена. Обмен как обмен первобытных коллективов специфическими богатствами их природной среды, например, раковинами и охрой, изделиями из ценного дерева и камня, естественно, возникал и раньше, в эпоху расцвета родового строя. «Различные общины, — писал Маркс об этом времени, — находят различные средства производства и различные жизненные средства среди окружающей их природы. Они различаются поэтому между собой по способу производства, образу жизни и производимым продуктам. Это — те естественно выросшие различия, которые при соприкосновении общин вызывают взаимный обмен продуктами, а, следовательно, постепенное превращение этих продуктов в товары»[80]. Однако такой обмен совершался более или менее спорадически. Выше мы видели, что еще в эпоху позднеродовой общины получила широкое распространение другая форма обмена — дарообмен. Теперь же с возникновением общественного разделения труда постоянный характер приобрел не «естественный» и престижный, а подлинно экономический обмен. Земледельцы, которым не хватало своего скота, стремились получить у скотоводов мясо, молочные продукты, кожи, шерсть и особенно рабочий скот, необходимый как тягловое и транспортное средство. Скотоводы, со своей стороны, нуждались в земледельческих продуктах, металлических, гончарных и других изделиях. Развитие регулярного межобщинного обмена даже привело к развитию ряда общественных институтов, прежде всего, института гостеприимства, гарантировавшего чужакам защиту их жизни и имущества.
С разделением земледелия и ремесла обмен получил еще большее развитие и, главное, стал регулярно вестись не только на границах общин, но и внутри последних. Часть продукции начала производиться непосредственно для обмена, т. е. в качестве товара. И престижный, и особенно подлинно экономический обмен способствовал складыванию в обществе представлений об эквивалентности обмениваемых предметов, возникновению мерил стоимости и средств обмена. Ими становились самые различные предметы, представлявшие ценность из-за своей редкости или вложенного в них труда: ожерелья из собачьих, свиных, медвежьих, акульих зубов, связки раковин или красивых перьев, снизки табачных листьев или мешочки с бобами какао, циновки, куски ткани, каменные кольца, орнаментированные кувшины и т. д. В Старом Свете одним из наиболее распространенных средств обмена были добываемые в районе Мальдивских островов сравнительно редкие раковины каури («змеиная голова», «ужовка»). Воспоминание об этом в некоторых языках сохранилось до настоящего времени: современная денежная единица государства Гана седи на языке ашанти означает «раковина». Такую же, если не еще большую, роль играли меха и скот, от наименования которого в ряде древних языков (санскритское рупиа, латинское пекуниа, древнерусское скот) было произведено наименование денег. Позднее для этих целей стали использоваться металлы в виде слитков, пластинок, прутьев или различных готовых изделий. Так, судя по составу сконцентрированных вдоль важнейших торговых путей кладов, вернее, складов материалов или изделий, предназначенных для обмена и спрятанных в землю мастерами или торговцами, в бронзовом веке Европы самым распространенным средством обмена были оружие и украшения из бронзы.
Предметы из кладов бронзового века, служившие в качестве денег (по В.И. Равдоникасу).
Африканские металлические изделия, использовавшиеся в качестве денег.
1 — железное копье, Северное Конго; 2 — медная «монета», Конго; 3 — наконечники копий, Западная Африка.
С развитием обмена совершенствовались средства сообщения. Получили распространение колесные повозки, стали сооружаться дороги, появились корабли на веслах и парусах. С середины 2 тысячелетия до н. э. в качестве упряжного животного стала применяться лошадь.
Полинезийское судно конца XVIII в.
Глиняная модель повозки со сплошными массивными колесами. 2 тысячелетие до н. э. Венгрия.
Будучи обусловлено мощным скачком в развитии производительных сил, общественное разделение труда, в свою очередь, стало решающим фактором дальнейшего повышения производительности трудовой деятельности. Специализация в земледелии, скотоводстве, ремесле способствовала усовершенствованию орудий и навыков, увеличению количества и улучшению качества производимого продукта. Рост массы производимого продукта и обеспечение регулярности его получения создали условия для превращения жизнеобеспечивающего и избыточного продукта в необходимый и прибавочный, т. е. в такой, который производится одним человеком, а присваивается другим, порождая отношения эксплуатации. Поэтому, как отмечал Энгельс, уже «первое крупное общественное разделение труда вместе с увеличением производительности труда, а, следовательно, и богатства, и с расширением сферы производительной деятельности, при тогдашних исторических условиях, взятых в совокупности, с необходимостью влекло за собой рабство. Из первого крупного общественного разделения труда возникло и первое крупное разделение общества на два класса — господ и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых»[81].
В то же время рост производительности труда вел к индивидуализации производственного процесса, создавал возможность «парцеллярного труда как источника частного присвоения»[82]. Чем выше становилась техническая вооруженность человека в его борьбе с природой, чем больше он мог произвести, тем меньше необходимости было в совместной деятельности сородичей. Это толкало к превращению коллективного хозяйства и коллективной собственности родовой общины в частное хозяйство и частную собственность отдельных семей и создавало условия для развития имущественного неравенства внутри рода.
Зарождение частного хозяйства и частной собственности было прогрессивным историческим процессом, стимулировавшим развязывание инициативы и предприимчивости, рост производительности и разделения труда, развитие товарного производства и обмена. Однако родовая община сопротивлялась этому процессу. Родовые обычаи требовали безусловной взаимопомощи, совместного пользования родовой собственностью, равнообеспечивающего распределения произведенного продукта. Общинно-родовые производственные отношения все больше переставали соответствовать обогнавшим их производительным силам. Поэтому власть родовой общины должна была быть сломлена. В условиях развивавшейся парцелляции труда экономически крепкие семьи стремились обособиться и отделиться от своих сородичей. Начались делокализация рода, переход от родовых связей к территориальным, превращение родовой общины в соседскую, или территориальную.
Соседская (сельская, земледельческая) община, как указывал Маркс, была первым социальным объединением свободных людей, не связанных кровными узами. Характеризуя ее как последнюю фазу первичной общественной формации, Маркс отмечал свойственный ей дуализм. В то время как собственность на ряд средств производства — сельскохозяйственный двор с его орудиями у земледельцев, скот у скотоводов — уже становилась частной, собственность на главное условие производства — землю — еще оставалась коллективной. Это и понятно: как ни продвинулся процесс парцелляции труда, отдельная семья еще не могла стать самодовлеющей ячейкой общества. Многие трудовые операции, как, например, подсека леса, ирригация, мелиорация, устройство степных водоемов, продолжали требовать кооперирования усилий большого числа семей. Но территориальные связи в противоположность родовым соответствовали духу новых производственных отношений. Они не препятствовали накоплению частных богатств: если с сородичем нужно было делиться безвозмездно, то соседу давали в долг и часто не без выгоды для себя. Соседская община обеспечивала производственный процесс и в то же время давала значительный простор развитию частного богатства.
Власть родовой общины ломалась постепенно. Делокализуясь и утрачивая экономическое единство, род еще долго сохранял различные черты общественной и идеологической общности. Эти черты сказывались как в отношениях между родственными семьями одной соседской общины, так и в отношениях между осколками рода, разбросанными в разных соседских общинах. В первобытной соседской общине соседские связи еще так или иначе переплетались с распадавшимися, но продолжавшими заявлять свои права родовыми связями. Окончательный распад родовых уз происходил только с возникновением классовых обществ, а зачастую и позже, уже в рамках последних.
Итак, в основе процесса разложения родовой общины лежал новый скачок в развитии производительных сил, выразившийся в особенности в успехах земледелия и скотоводства, во внедрении металла, в росте и специализации ремесел. Правда, в разных обществах эти факторы могли получать неодинаковое развитие, а частью и совсем отсутствовать, компенсируясь развитием других. Так, у полинезийцев, вероятно, знавших металлургию на своей азиатской прародине, после переселения на лишенные руд острова Океании совершенно не было металлов. Тем не менее, создав изощренную технику изготовления орудий из камня, кости и раковин, эффективную систему земледелия с применением ирригации и удобрений и продуктивное рыболовное хозяйство, они достигли высокого уровня развития производительных сил, обусловившего распад общинно-родового строя и складывание раннеклассовых отношений. У племен Западной Тропической Африки, видимо, из-за распространения мухи цеце не было тягловых животных и пахотных орудий. Тем не менее, развитие мотыжного земледелия и металлургии, разделения труда и обмена привело здесь к возникновению ряда раннеклассовых обществ. В доколумбовой Америке, чрезвычайно бедной поддающимися приручению видами животных, животноводство не продвинулось дальше одомашнения собаки, индюка, курицы и (в андских странах) гуанако и морской свинки. Не знали местами и производственного употребления металлов. Тем не менее, и здесь на пространстве от Южного Перу до Центральной Мексики уже в первых веках новой эры возникло несколько очагов ранних цивилизаций, обязанных своим происхождением интенсификации земледелия и ремесленного производства. Следовательно, как ни велико было значение названных видов производительной деятельности, ни один из них в отдельности не имел определяющего значения. Решающую роль во всех случаях играло не направление, а общий уровень развития хозяйства. Это показывает ошибочность такого упрощенного, механического понимания исторического процесса, при котором какому-либо одному отдельно взятому явлению, например, плужному земледелию, приписывается исключительное и самодовлеющее воздействие на ход общественного прогресса.