[87].
Особый комплекс обычаев этой переходной эпохи связан с тем, что при смене уксорилокальности вирилокальностью, как правило, некоторое время еще сохранялся материнский счет родства. В то время как женщина поселялась в семье и роде мужа, ее дети не принадлежали к этому роду и по достижении известного возраста возвращались в семью и род матери. Здесь их ближайшим реальным родственником становился брат матери, дети которого в силу тех же порядков уходили к своему материнскому дяде. Племянник жил в доме дяди, работал в его хозяйстве, следовал его наставлениям. Семья или по крайней мере, ее дееспособная часть состояла не столько из родителей и их детей, сколько из дядьев и их племянников (авункулатная семья), а затем из одних братьев (выделенная недавно Ю.В. Бромлеем братская семья). Весь этот порядок, равно как и его надолго сохраняющиеся пережитки (преимущественно представления об особой близости между племянником и его дядей по матери), получил название авункулата[88]. Видоизмененным реликтом аванкулата некоторые советские этнографы считают известный у народов Кавказа, кельтов, германцев, славян обычай аталычества[89], предписывавший воспитывать детей не в своей, а в чужой семье. Впрочем, хотя авункулат получает широкое развитие в эпоху перехода от материнско-родового строя к отцовскому, в нем не следует видеть порядок, свойственный исключительно этой эпохе. В той или иной мере он известен и материнско-родовым обществам, где братья матери как доминирующая в коллективе категория мужчин были естественными защитниками и покровителями племянников.
Появление отдельных семей, ведших свое хозяйство, сопровождалось возникновением отдельной, обособленной от родовой, семейной собственности. Эту собственность мужчина стремился передать своим детям. Но материнский счет родства и порядок наследования исключали такую возможность, а развившийся в условиях авункулата компромиссный обычай — наследование от материнского дяди к племяннику-не способствовал, как и вся система авункулата, целостности отдельной семьи. Противоречие могло быть разрешено только коренной ломкой старых порядков. Начался переход от материнского счета родства и порядка наследования к отцовскому, от матрилинейности к патрилинейности. Как и переход к вирилокальности, это был длительный процесс, породивший своеобразные формы. Таков двойной счет родства и порядок наследования (билинейность, или амбилинейность[90]), при котором человек считался принадлежащим как к материнскому, так и к отцовскому роду, и в соответствии с этим претендовал на наследование в обоих родах. У многих племен и народов (меланезийцы, гереро Южной Африки, туареги Сахары и др.) получил распространение обычай, по которому собственность, унаследованная от сородичей, продолжала передаваться по материнской линии, добытая же собственным трудом передавалась от отца к детям. У других народов возник обычай передачи наследства от брата к брату, так как родство между ними было одновременно и материнским и отцовским. Тем не менее, раздел наследства часто сопровождался столкновениями между детьми и племянниками или братьями умершего, и обычно отец еще при жизни старался разными способами закрепить побольше имущества за своими детьми. Старый порядок упорно сопротивлялся новому, но по мере укрепления отдельной семьи как экономической ячейки общества материнский счет родства и порядок наследования постепенно вытеснялись отцовским.
Изменение счета родства и порядка наследования было, по выражению Энгельса, одной из самых радикальных революций, пережитых человечеством. Естественно, что первобытному человеку, в поведении и сознании которого особенно сказывалась сила традиции, это превращение далось очень непросто. Чтобы оправдать отход от заветов предков, он должен был прибегать к всевозможным уловкам и хитростям, помогавшим ему ломать традицию в рамках традиции. Возможно, что именно отсюда ведут свое происхождение некоторые обычаи, которые при всей своей кажущейся нелепости могли облегчить торжество новых начал. Таков широко распространенный в историческом прошлом народов Старого и Нового Света обычай «кувады»[91] — симуляции мужчиной акта деторождения. Яркое описание кувады у индейцев Амазонии оставил путешественник первой половины XIX в. д’Орбиньи: «Тотчас же по окончании родов мать и дитя погружаются в воду, и на другой день индианка отправляется на работу. Если женщина оказывается здоровой после родов, муж ее притворяется больным. Обычай требует, чтобы он лежал в своем гамаке, стонал, соблюдал строгий пост, совсем как наши европейские родильницы. Суетясь около него, соседи приходят поздравлять его с благополучным разрешением, изъявляя желание видеть его скорей на ногах. Он принимает это как должное и выслушивает все, будто в самом деле вытерпел всю муку родов»[92]. Со времен Бахофена большинство исследователей объясняют обычай кувады как борьбу мужчины за признание его отцовских прав и установление отцовского счета родства, хотя предложено и другое объяснение (В.К. Никольский), возводящее куваду ко времени перехода от группового к парному браку. Некоторые этнографы считают отражением перехода от материнско-родовых порядков к патриархату также и обычай «перемены пола» (травестизм[93]), существовавший у ряда индейских и сибирских племен и состоявший в тем, что мужчина стрекался от своего пела, надевал женское платье и выполнял женские обязанности, иногда вплоть до супружеских.
Но наступление патриархата не могло идти только в рамках традиции: рано или поздно оно должно было принять белее прямые и жесткие фермы. Выше говорилось, что уже в раннеродовой общине возникало известное обособление полов, в тем числе и их взаимное обособление на стоянках. В оседлых поселках позднеродовых общин имелись специальные мужские дома, где питалась, спала, проходила искус инициаций, работала неженатая молодежь рода. Еще позднее, в ходе борьбы против материнско-родовых порядков, мужские дома стали организационными центрами возникших на их основе так называемых мужских, или тайных, союзов.
Мужские союзы хорошо сохранились у племен Меланезии и Западной Африки, известны у племен Микронезии и Америки, прослеживаются в пережитках у ряда древних и современных народов Азии и Европы. Это позволяет видеть в них почти универсально распространенный общественный институт эпохи становления патриархата. Союз имел своего главаря, свои сборища и трапезы, своих духов-покровителей и религиозные церемонии, сопровождавшиеся песнями и плясками, иногда даже свой особый «язык». Все это держалось в тайне от женщин и непосвященных, но тайна, конечно, была относительной, так как союз на каждом шагу обнаруживал и даже афишировал свою деятельность, направленную на подрыв устоев материнско-родового строя. Распространенный обряд вступления в союз, в эту эпоху обычно совпадавший с обрядом юношеских инициаций, имел символическое значение «смерти» члена материнского рода и «воскресения» члена отцовского рода. Члены мужских союзов, как, например, союзов Дукдук и Ингиет в Меланезии, терроризировали женщин и непосвященных, нападая на них в масках духов, вымогая или захватывая их имущество, совершая насилия и даже убийства. В то же время мужские союзы защищали своих членов, охраняли их собственность, обеспечивали им влиятельное положение. По сути дела, это были внеродовые организации, узурпировавшие права материнского рода и способствовавшие его разрушению.
Мужской дом в Меланезии.
Местами в противовес мужским союзам создавались более или менее сходные с ними женские союзы. Однако они не могли противостоять экономическим тенденциям эпохи и, как правило, не получили сколько-нибудь заметного общественного влияния.
Пришедший на смену материнско-родовой организации патриархат был сложной и противоречивой общественной формой. Внешне он во многом напоминал родовой строй, на деле же был формой его разложения. Это сказывалось, прежде всего, в том, что патриархальные родоподобные структуры с самого начала распадались на самостоятельные в экономическом отношении отдельные семьи, одним фактом своего существования подрывавшие основы родового общества.
Поселение раннего железного века начала 1 тысячелетия до н. э., состоящее из жилищ отдельных патриархальных семей. Перлеберг, ГДР.
Первой формой отдельной семьи была большая семья, называемая также семейной, большесемейной или домашней общиной. Ее называют еще патриархальной семьей, однако этот термин применим не ко всем стадиям ее развития, потому что, как отмечалось выше, ее начальными разновидностями были авункулатная и братская большие семьи. Но они были семьями переходного типа, и с наступлением патриархата большая семья действительно стала патриархальной.
Большая патриархальная семья состояла из нескольких, обычно трех-четырех, поколений ближайших родственников по отцовской линии, одного или нескольких братьев с их детьми, внуками и правнуками и жен всех взрослых мужчин семьи. В состав семьи входили также рабы. Известны случаи, когда такая семья достигала 200 и даже 300 человек. Члены семьи жили в одном дворе. Они сообща владели землей, скотом и другими средствами производства, совместно вели хозяйство и сообща потребляли произведенное, питаясь и одеваясь из общих запасов. Семью возглавлял «старший», ее женскую часть — «старшая», обычно его жена. Чаще всего они действительно были старшими по возрасту, но в случае их дряхлости или непригодности семья могла выбрать и кого-нибудь другого. «Старший» и «старшая» распределяли хозяйственные работы между отдельными членами семьи и руководили их ходом, распоряжались расходованием запасов, наблюдали за порядком и нравственностью, возглавляли отправление семейного культа. Важнейшие дела семьи, как, например, отчуждение или приобретение имущества, женитьба или выдача замуж, решались на общем совете, состоящем из всех взрослых мужчин и женщин. Таким образом, это была ячейка, хотя и обособившаяся внутри рода и качественно отличавшаяся от него своим составом, но внутри себя еще сохранявшая начала первобытнообщинного коллективизма. Это определялось экономическими условиями эпохи: начавшейся, но еще ограниченной в своих возможностях парцелляцией труда. Подобного рода большие патриархальные семьи хорошо известны как из этнографического, так и из исторического материала. Так, в Полинезии до недавнего времени существовали большие семьи (фале,