Превращение соплеменностей в народности в основном совпадало с расколом общества на антагонистические классы и появлением государства. Это сопровождалось дальнейшей социально-культурной дифференциацией и замещением еще сохранявшихся кровнородственных связей территориальными. Большую роль в этом процессе играло само государство, почти всегда вводившее взамен племенного деления деление по территориальным округам и в той или иной степени регламентировавшее культурное развитие. В тех случаях, когда государственные границы охватывали несколько соплеменностей, последние превращались в областные общности («земли», «княжества», «графства» и т. д.), долго сохранявшие, но и постепенно изживавшие свои языковые, культурно-бытовые и иные особенности и свое особое самосознание. Соплеменности, разрезанные государственными границами, также постепенно утрачивали свое этническое единство. Но вообще конкретный механизм становления народности изучен пока плохо, как, впрочем, и сам этот тип этнической общности докапиталистических классовых формаций. Ведутся споры о критериях выделения народности вообще и рабовладельческой и феодальной народности в частности; нет единства мнений даже по таким кардинальным вопросам, как правомерность включения в состав античных народностей рабов, а в состав средневековых — феодальной аристократии.
Ко времени превращения языков племен и соплеменностей в языки народностей уже сложилось большинство языковых семей, т. е. семей языков со сходным грамматическим строем и основным словарным фондом, восходящим к общим корням. По вопросу о начале и путях сложения языковых семей существуют две основные точки зрения. С.П. Толстов, развивая гипотезу советского языковеда Д.В. Бубриха, выдвинул положение о так называемой первобытной языковой непрерывности. По его мнению, человечество первоначально говорило на многочисленных языках, на границах коллективов постепенно переходящих один в другой, но уже в конце позднего палеолита — начале мезолита начавших концентрироваться в более крупные группы — языковые семьи. Часть советских специалистов считает, что это косвенно подтверждается остатками языковой дробности и непрерывности у аборигенов Австралии, у населения внутренних областей Новой Гвинеи и у некоторых других сравнительно изолированных древних этно-лингвистических массивов. Иная точка зрения представлена так называемой ностратической[110] теорией, по которой многие языковые семьи восходят к одному общему мезолитическому корню (В.М. Иллич-Свитыч), Большинство же советских и зарубежных ученых придерживаются мнения, что образование языковых семей в основном приходилось на эпоху разложения первобытного общества и было связано с характерными для нее процессами массовых миграций, перемещения и смешения населения. Эти процессы приводили, с одной стороны, к дифференциации языка некоторых крупных племен (языка-основы, или праязыка) при их расселении, с другой стороны, к неполной ассимиляции племенных языков, в дальнейшем давшей начало новому разделению языка-основы. Впрочем, все эти взгляды не исключают друг друга. Образование языковых семей могло зародиться в период расширения первоначальной ойкумены и значительно ускориться в бурную эпоху разложения первобытного общества.
Так или иначе, к концу первобытной истории уже существовали крупнейшие языковые семьи. В Северной и Восточной Африке и в Передней Азии сложилась семито-хамитская семья, к которой относятся языки древних египтян, народов семитской (аккадийцы, вавилоняне, ассирийцы, финикияне, древние евреи, арабы и др.), кушитской (сомалийцы, галла) и берберской групп. К северу от нее образовалась кавказская языковая семья, к югу, в срединной Африке, — семья банту, затем распространившаяся во всей южной части Африканского материка.
В Южной Азии выделились языковые семьи дравидов, мунда и мон-кхмер, в Юго-Восточной Азии и Океании — австронезийская (малайско-полинезийская) семья. В Восточной Азии сложилась китайско-тибетская семья, подразделившаяся на таи-китайскую и тибето-бирманскую группы. Центральная Азия стала очагом распространения языков алтайской семьи, носители которых, тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские народы, широко расселились по Азиатскому континенту. В Юго-Западной Сибири сформировались языки уральской (финно-угро-самодийской) семьи, распространившиеся затем на север и запад.
Наконец, где-то в пределах между Балтийским морем и Средней Азией возникла крупнейшая в мире индоевропейская языковая семья, к которой помимо ряда уже мертвых языков древних цивилизаций принадлежат современные славянские, балтийские, германские, кельтские, романские, иранские, индо-арийские, а также армянский, греческий и албанский языки.
Языки племен, заселивших окраины первобытной ойкумены и в меньшей степени затронутых процессами языковой ассимиляции и дифференциации (в особенности австралийцев, американских индейцев, ряда малых народов Сибири, многих племен Западной Африки), не образовали крупных семей, однако и они в большинстве случаев составили особые, пока еще недостаточно изученные группы.
Возможно, что именно эти языки, удержавшие некоторые архаические черты, в том числе черты лингвистической непрерывности, сложились раньше других.
§ 6. Судьбы первобытной общины в классовых формациях
Классовые общества начали складываться более 5 тыс. лет назад. В конце 4 тысячелетия возникли государства в долине Нила и в Месопотамии, в середине 3 тысячелетия — в бассейне Инда, во 2 тысячелетии — в бассейне Эгейского моря, в Малой Азии, Финикии, Южной Аравии, в бассейне Хуанхэ, в 1 тысячелетии до н. э. и 1 тысячелетии н. э. — на большей части территории Старого Света и в Центральной Америке.
С точки зрения периодизации всемирно-исторического процесса появление уже древнейших государств означало конец первобытной истории и начало истории классового общества. Ведь возникновение, например, Древнеегипетского государства было решающим фактором в истории не только самих египтян, но и их многочисленных соседей, так или иначе подвергавшихся влиянию египетской цивилизации. Но, конечно, первобытнообщинные отношения разложились еще далеко не полностью и не всюду. Во-первых, их остатки надолго сохранились в самих классовых обществах (главным образом институты эпохи разложения общинно-родового строя); во-вторых, и это еще важнее, они продолжали господствовать у племен, живших на постепенно сужавшейся периферии классовых обществ.
Понятно, что остатки первобытнообщинных отношений сильнее всего ощущались в раннеклассовых обществах. Это относится как к древнейшим раннерабовладельческим, так и в особенности к возникавшим позднее раннефеодальным государствам. Всем им свойственно сохранение соседской общины, которую многие исследователи считают в какой-то мере наследием первобытнообщинного строя, — земельной, или земельно-водной, у оседлых земледельцев, и так называемой аульной[111], или пастбищно-кочевой, у кочевников-скотоводов. Также характерны для них примитивные, полупатриархальные формы эксплуатации рабского или крестьянского труда. Специфика многих раннеклассовых обществ Азии, Африки и Америки, отличавшихся от классических античных обществ относительной устойчивостью общинной собственности и неразвитостью рабовладения, даже привела к возникновению споров об особом присущем им способе производства, обычно называемом азиатским. В феодальную эпоху оживленная «варварскими» завоеваниями соседская община в том или ином виде удерживалась на самых различных этапах развития, иногда, как, например, в России, доживая до эпохи капитализма. И в рабовладельческом, и в феодальном обществе наряду с малой длительно сохранялась большая семья: классический образец ее существования в классовой среде представляет древнеримская familia. Остаточной (впрочем, по мнению части исследователей, новообразованной) формой патриархально-родовых связей была патронимия, возникавшая в результате сегментации большой семьи и выделявшаяся внутри соседской общины. У многих народов (армяне, грузины, молдаване, украинцы, болгары, арабы и др.) патронимия местами бытовала вплоть до позднего средневековья, а в пережитках — и в капиталистическую эпоху.
В некоторых раннеклассовых обществах, в силу относительной изоляции или других причин развивавшихся замедленными темпами, остатки первобытнообщинных отношений в их поздней патриархальной форме сохранялись особенно долго. Таковы, например, нуристанцы (кафиры) Афганистана и некоторые народы Южного Китая, до недавнего времени жившие патриархально-рабовладельческим строем. У большинства горских народов (например, народов Северного Кавказа, припамирских таджиков, ягнобцев, курдов и др.) длительно сохранялись патриархально-феодальные отношения, что позволяет некоторым авторам говорить о специфической разновидности «горского» феодализма. Так же обстояло дело у степных кочевников-скотоводов, входящих в состав феодальных государств. Кочевники-скотоводы рано развивали у себя примитивные, патриархальные формы феодальной эксплуатации, но в силу ограниченных технических возможностей кочевого хозяйства удерживали их значительно дольше, чем оседлые земледельцы; в связи с этим иногда даже говорят о «кочевой» разновидности феодализма. В условиях патриархально-феодального строя у горцев и в особенности у кочевых скотоводов стойко удерживались родо-племенное деление, остатки патриархально-родовых традиций, племенной и военно-демократической или военно-иерархической организации власти.
Такое широкое сохранение остатков первобытнообщинных отношений у разных народов, й различных обществах, в разные времена, конечно, не было простым пережитком. Остатки доклассовых отношений и институтов в классовых формациях частью составляли один из укладов этих формаций (мелконатуральное или мелкотоварное хозяйство свободных крестьян-земледельцев), частью же служили оболочкой, прикрывавшей угнетение и насилие. Большая семья, патронимия, соседская община, традиции родовой и соседской взаимопомощи — все это претерпело глубокую классовую трансформацию и использовалось господствующими классами для обеспечения взаимоответственности общинников, частичного вуалирования их эксплуатации и т. п. Так, распространенный в кочевом скотоводческом хозяйстве вид эксплуатации — наделение бедноты скотом на условиях и