Булгарские амбиции в отношении Македонии все еще беспокоили императора, и в течение следующей зимы он осуществил обширные переселения. Македонские славяне не были верны империи; Никифор попытался удержать их под своим контролем, расселяя в колониях верных крестьян из Малой Азии, составлявших хребет его империи. Анатолийские крестьяне не оценили императорскую политику; некоторые даже были готовы скорее пойти на самоубийство, нежели покинуть свои дома и могилы отцов. Но Никифор был неумолим; ситуация, как он ее себе представлял, требовала принятия срочных и бескомпромиссных решений, и он гордился тем, каким образом с ней справился. Перемещение населения, однако, не было, по большому счету, действительно эффективным[103].
Но император уже решил разбить Крума полностью и навсегда. Его подготовка к войне была долгой и осторожной; войска собирались по всей империи. В данный момент времени от сарацин не исходила опасность; поэтому войска малоазийских фем прибыли со своими стратигами, чтобы усилить армию. В мае 811 г. великая экспедиция покинула Константинополь, ведомая самим императором и его сыном Ставракием.
В Маркеллах, на границе, Никифор остановился для того, чтобы пополнение присоединилось к нему. Крум был напуган и отправил посольство в Маркеллы, скромно прося мира. Император прогнал послов; он не доверял булгарским обещаниям и был уверен в своей победе. Но в то время как он все еще находился в Маркеллах, внезапно исчез один прислужник вместе со 100 фунтами золота и частью императорского гардероба; вскоре появились новости, что он ушел к Круму. Предзнаменование было тревожным — покидали ли крысы тонущий корабль?
В июле императорские армии вторглись в Болгарию и двинулись прямо на Плиску. Крум бежал перед ними, и 20 июля[104] они достигли булгарской столицы. Никифор проявил жестокость, разорив целый город, вырезая население и сжигая все на своем пути, уничтожив даже булгарских детей, пропустив их через молотилки. Ханский дворец погиб в огне — он был, возможно, деревянным, — а на булгарскую казну Никифор наложил императорскую печать, намереваясь сохранить ее для себя. И вновь Крум отправил посольство с просьбой о мире, обращаясь к императору: «Смотри, ты победил. Возьми, что желаешь и уходи с миром.» Но император-победитель оказался горд и упрям.
Крум был в отчаянии; но беспечность Никифора предоставила ему шанс. Булгарские армии бежали в горы, и Никифор последовал за ними. В четверг 24 июля императорская армия была поймана в узком горном ущелье, и булгары быстро построили деревянный частокол с каждой стороны ущелья. Слишком поздно Никифор понял, что попал в ловушку и что поражение оказалось неизбежным. «Даже если бы мы были птицами, — сказал он, — у нас не было бы надежды спастись». В четверг и пятницу булгары кропотливо работали над фортификационными сооружениями. В субботу они сделали перерыв; возможно, они решили ждать и уморить голодом великую императорскую армию. Но нетерпение пересилило их; поздней ночью, 26 июля, они напали на врага.
Сражение превратилось в бойню без сопротивления. Императорская армия, которую застигли врасплох, сама позволила себя уничтожить. Император и почти все военачальники и высокие сановники погибли — некоторые были убиты в своих шатрах, другие сожжены при пожаре частокола. Сын императора Ставракий был ранен, смертельно ранен, хотя и протянул в агонии несколько месяцев. Со своим зятем Михаилом Рангаве, одним из немногих спасшихся, вместе с призрачными остатками своей армии, он бежал очертя голову под укрытия Адрианополя. Голова Никифора была выставлена на столбе на несколько дней для удовольствия булгар; затем Крум выдолбил ее и покрыл серебром. Она стала для него прекрасным кубком, из которого он пил со своими боярами, выкрикивая славянский тост «здравицу»[105].
Битва оставила о себе долгую память, сохранив зримые следы жестокой сечи. В 1683 г. сербский патриарх увидел в Эски-Бабе (Фракия) могилу некого Николая, который ушел вместе с армией и видел предупреждающий сон. Турки поместили тюрбан на голове трупа[106].
Новости о катастрофе стали ужасным шоком для всего императорского мира. Никогда еще со времен Вален-та на поле Адрианополя император не терпел поражения в битве. Это был громадный удар по престижу самой императорской фигуры — удар по легенде об императорской неприкосновенности, столь тщательно взлелеянной и поражавшей варваров. Более того, вестготы, которые разбили армию при императоре Валенте, были только кочевниками, переходившими все время на другие земли; булгары же являлись варварами, поселившимися в горных проходах, и решительно настроенными — сейчас еще более, чем прежде, — остаться на своей земле. Теперь империя никогда бы не загладила свой позор и не забыла бы о нем, в то время как булгары всегда могли получить моральное удовлетворение, обратившись к воспоминаниям о своем триумфе.
У Крума была весомая причина для ликования. Все достижения долгих кампаний Константина Копронима были уничтожены одним сражением. Крум мог теперь смотреть на империю с позиции победителя императора, встав с ним на одну высоту, которой прежде не достигали ни Аспарух, ни Тервель. С этого времени ему уже не нужно было бороться за независимость своей страны, но он мог сражаться за завоевания и аннексию. Более того, в самой Болгарии позиции хана были укреплены; никто не осмеливался теперь подвергнуть сомнению авторитет победоносного правителя. Усиление булгарской короны стало самым важным следствием военной кампании Крума[107].
Пресыщенные своей победой, булгары не сразу начали развивать свое вторжение. Константинополю была предоставлена передышка, в то время как умирающий император Ставракий освободил путь к трону своему зятю Михаилу Рангаве[108]. Но следующей поздней весной (812 г.) Крум атаковал императорскую крепость Девельт, суетливый город у залива Бургас, контролирующий прибрежную дорогу к югу. Город не мог долго продержаться против булгар. Крум снес крепость, так же, как он поступил с Сардикой, и перевез его население с епископом в сердце своего царства. В июне новый император Михаил намеревался встретиться с булгарами, но новости о том, что он опоздал и город спасти уже невозможно, вместе со слабым мятежом в его армии заставили императора вернуться обратно, пока он еще находился во Фракии[109].
Бездействие Михаила и победы булгар испугали жителей пограничных городов. Они видели врага, разоряющего окрестные территории, и решили спастись своими силами, как могли. Более маленькие пограничные крепости, Проват и фракийская Никея, были оставлены населением; даже жители Анхиала и фракийской Веррии, чьи защитные сооружения императрица Ирина недавно отремонтировала, бежали в районы, располагавшиеся вне досягаемости языческих орд. Паника распространилась вплоть до большой крепости-метрополии в Западной Фракии, Филиппополя, который был оставлен в полузапустении, а затем до Македонских городов Филиппы и Стримон. В данных городах проживало в основном азиатское население, которое в свое время было переселено туда Никифором. Однако оно бежало, воспользовавшись возможностью вернуться на родину[110].
Но Крум не предпринял полного наступления. Проявив осторожность и терпимость, редкую для варварского завоевателя, он отправил посольство для заключения мира; он желал, по-видимому, закрепить каждый свой шаг. В сентябре 812 г. его посол Даргомир — первый славянин, который появляется в официальных булгарских кругах, — прибыл к императору, требуя обновления договора 716 г., договора, составленного между Тервелем и Феодосием III. Болгария должна была восстановить границу в районе Милеоны и получить на 30 фунтов дань из кожи и платья; заключенные и перебежчики должны были быть возвращены, а торговые связи возобновлены[111]. Крум, однако, знал, что обладал превосходством; он пугал императора, что если мир не будет заключен, он нападет на Месемврию. После некоторых консультаций император отверг мир: он не мог допустить передачу булгарских перебежчиков. Для византийской дипломатии всегда было важным собирать вокруг себя и поддерживать иностранных претендентов на трон и государственных деятелей-беженцев; и Михаил, возможно, надеялся изъять из договора эту статью. Но Крум был настроен получить либо все, либо ничего. Верный своей угрозе, он появился в полном вооружении перед Месемврией в середине октября.
Месемврия была одним из богатейших и наиболее важных городов во всей Юго-Восточной Европе. Она не служила лишь оздоровительным курортом, но являлась также большим коммерческим центром и портом для отправки продукции из Восточной Болгарии и также для остановки всех судов, приходящих из Константинополя к Дунаю и северным берегам Черного моря. В дополнение к этому природа и искусство, приложив равные усилия, превратили ее в чудесную крепость. Она занимала небольшой полуостров на северном входе в залив Бургас, соединяясь с континентом только через перешеек приблизительно в четверть мили в длину, таким низким и узким, что во время шторма он скрывался в море[112]. Эта естественная цитадель в дальнейшем была укреплена огромными крепостными сооружениями.
Сильные укрепления могли спасти город. У Крума не было кораблей; он мог только атаковать город вдоль перешейка, в то время как императорский флот получал возможность беспрепятственно доставлять защитникам крепости пищу на глазах булгар. Но императоры Исаврийской династии экономили на морских вооружениях; в данное время едва ли уже существовал императорский морской флот. Гарнизон, зас