назад, но прежде булгары аннексировали Филиппополь и продвинулись к Филиппам. За кампанией, видимо, последовало перемирие. О его условиях нам ничего не известно; вероятно, булгары желали продолжить свое продвижение во внутренние части Македонии, которое империя была бессильна предотвратить[178].
Маламир прожил еще пять лет; но последние дни его жизни были омрачены. Вероятно, здоровье хана окончательно расстроилось — он никогда лично не выступал во главе армии, — а внутренние проблемы государства все более тревожили его; христианство проникло даже в его собственное семейство. Это случилось благодаря греку по имени Кинам. Будучи еще молодым человеком, Кинам был захвачен в Адрианополе Крумом и стал рабом Омуртага. Он оказался весьма способным рабом, но не желал отказываться от христианской веры, чем так разозлил Омуртага, что в конечном счете тот поместил его в тюрьму. После смерти Омуртага Энравота, жаждавший стать господином человека, могущего служить образцом упрямства, попросил своего брата Маламира освободить раба и отдать его ему. Кинам приобрел большое влияние на своего нового владельца, и постепенно Энравота обратился к христианской вере, что грозило большим несчастьем. Энравота, кроме того, что являлся княжичем, находился на высокой позиции в армии — греческий мартиролог называет его также «Boinos» (греческая транслитерация славянского обозначения воина). Но распространение христианства оказалось неизбежно связанным с греческой пропагандой; империя являлась единственным христианским государством, с которым Болгария имела близкие деловые отношения, и императоры любили использовать миссионеров в политических целях. Обращение Энравота весьма напоминало предательство. Кроме того, христианство, вероятно, распространялось среди более низких классов, а иметь на своей стороне князя правящей династии еще больше поощряло булгар переходить в христианство; тем самым их преданность правительству неизбежно становилась сомнительной. Однако число последователей христианской веры оставалось незначительным, пока они не были объединены. Маламир просил своего брата вернуться к поклонению солнцу и луне, как поступали все булгары. Но слава стать первым булгарским мучеником казалась привлекательной для Энравота; он остался непоколебим. Хан был обязан приговорить его к смерти[179].
Тремя годами позже, в 852 г., Маламир умер сам. Ему наследовал его племянник, сын Звиницы, Борис[180].
Новый хан Борис был молод и полон безрассудной смелости юнца. Он стремился восстановить военный престиж Болгарии и ее хана, о котором не вспоминали во время правления его дяди. Первым шагом Бориса стал сбор сил на южной границе, что одновременно означало нарушение соглашения, заключенного Маламиром. Но императрица — регентша Феодора оказалась, как нам известно, достойным соперником. Она послала к хану своих представителей, предупреждая, что, если бы тот вторгся в империю, она лично повела бы войска против него: так что, если бы он победил, он не приобрел бы славу, выиграв сражение у женщины, а если бы проиграл, то выглядел бы нелепо. Молодой хан был смущен; но императрица не ограничилась женской дипломатией, предложив пересмотреть границу, переместив ее на юг приблизительно на двадцать пять миль от окрестности Девельта к Железным Воротам в Стара Планина, и затем на запад до Большого Заграждения у Сакар Планины. Данное предложение не стало большой жертвой со стороны императрицы; уступленная территория включала Анхиал и Девельт, но, подобно другим крепостям, которые разрушил Крум, они оставались демонтированными и практически заброшенными с тех пор, в результате чего весь район остался покинутым со времени войны. Но эта уступка помогла Феодоре достичь своих целей; она не могла позволить себе начать войну в это время. Преследование павликианов на восточной границе империи причиняло ей большее беспокойство, нежели вообще заслуживала религиозная политика[181].
Борис тогда обратил свое внимание на северо-запад. В 852 г. он отправил посольство в Майнц к Людовику Немецкому, чтобы объявить о своем вступлении на престол и возобновить соглашение, подписанное его дядей. Однако в следующем году, поощряемый, без сомнения своими бескровными победами на юге и подстрекаемый соперником Людовика, Карлом Лысым из Западного Франкского королевства, он вторгся на франкскую территорию. Но, несмотря на поддержку местных славян, был побежден и вынужден уйти, а мирное соглашение вскоре претерпело изменения. Вероятно, целью хана являлась аннексия Паннонской Хорватии, которая в то время была вассальным государством по отношению к франкам; действительно, победа, о которой франкские летописцы объявили, возможно, в действительности стала заслугой хорватов. Мы знаем, что хан вторгся в Хорватию, не добившись своих целей, и в конце концов должен был удалиться и пойти на заключение мира, благодаря которому он получил много прекрасных подарков. Но хорваты так и не стали его вассалами и не платили ему дань[182].
На западной границе у Болгарии существовали И другие враги. Борис стремился отомстить за поражение Пресиама, нанесенное ему сербами; и он понял, что сильная Сербия будет создавать трудности для расширения его государства и в Хорватии, и в Верхней Македонии. Это, вероятно, и заставило его объявить войну. Видимо, в течение первых десяти лет своего правления Борис тщательно следовал политике Маламира и продвигал свою власть к горам Албании, и даже к самым северным пикам Пинда. В 860 г. он отправил посольство в Константинополь. Нам не известны ни причины, ни итоги этого посольства, кроме того, что из-за них арабский посол был вынужден ожидать встречи с императором[183]. Вероятно, Борис просил о признании своих македонских завоеваний и о нейтралитете императорского правительства, прежде чем напасть на сербов. Но его попытки вторгнуться на территории сербов были не более успешными, чем Пресиама. После смерти Властимира его сыновья Мунтимир, Строимир и Гойник разделили сербский трон между собой. Они объединились, чтобы встретить захватчика, и заманили его в предательские долины, нанеся сокрушительное поражение булгарам и захватив сына хана Владимира и двенадцать знатных бояр. Чтобы их выкупить, Борис был вынужден пойти на подписание мира. Он согласился эвакуировать войска из страны, и во время отступления два сына Мунтимира сопровождали хана в качестве эскорта до Раша на границе (Рачка, около Нови-Базара), где они обменялись подарками: сербские князья подарили хану двух рабов, двух соколов, две собаки и девяносто кож. Дружба с семейством Мунтимира позже принесла свои плоды, когда сербские князья поссорились друг с другом. Мунтимир, победивший в споре, отправил своих братьев и их семьи в тюрьму в Болгарию, и таким образом, предоставил булгарам веское оправдание для вмешательства в дела сербов. Так, наконец, Борис оправился от последствий своего поражения[184].
Сербская война стала последним эпизодом в истории языческой империи. В этот период времени развивалась новая драма, которая изменила судьбу Болгарии и половины Европы. О внутренних делах данного государства в последние его дни нам известно немного больше, чем о его ранней истории. Славянский элемент в стране к настоящему времени являлся уже господствующим. Славянский язык стал языком всеобщего пользования. Греческий язык все еще оставался необходимым для составления общественных надписей, в которых не использовался славянский алфавит; но старый булгарский язык полностью или почти полностью исчез[185]. Ханы, начиная с Крума, проводили политику поощрения славян, приглашая их ко двору; сыновья Омуртага уже получили славянские имена, как и сыновья Бориса[186]. На обширных булгарских землях за Дунаем пропорция славянских и булгарских племен оставалась, вероятно, практически одинаковой, хотя и славяне, и булгары подвергались здесь воздействию остатков огромного количества племен, оставшихся в Восточных Карпатских горах, мигрируя на Балканы. Но на юге от Дуная, там, где сложился центр империи, славяне далеко превзошли по численности булгар, особенно в новых Македонских областях, которым ханы уделяли столь большое внимание. Только военная аристократия осталась булгарской по крови. В течение еще нескольких поколений на их имена не влиял славянский язык, и старые булгарские титулы сохранялись вплоть до падения империи, принимая во внимание то, что титул «хан» был заменен, как только люди научились писать по-славянски, на славянский титул «князь». Власть булгарской аристократии была уменьшена Крумом, но из-за более слабого контроля со стороны Маламира она восстановилась. Кавкан Исбул, который мог подарить хану акведук, показал своей щедростью, каким значительным и влиятельным подданным он являлся. Видимо, хан был занят бесконечной борьбой с булгарской знатью, желая управлять, подобно императору, деспотично, через ненаследственную бюрократию, а они, вероятно, оправдывая свои взгляды традициями, стремились к сокращению ханского влияния, полагая, что хан должен лишь быть главным в совете бояр. Благоволение ханов славянам, средним и более низшим классам, было, очевидно, направлено против булгарской аристократии — они даже создали соперничающую с ней славянскую аристократию. Вероятно, Крум и Омуртаг скорее были готовы столкнуться с «конституционной» проблемой, назначая славян на совете бояр, которые неизбежно становились их креатурами, желая разрушить наследственный принцип, в то время как Маламир, не следовавший жестко этому курсу, допустил булгар снова к власти и, таким образом, должен был попасть под влияние магнатов вроде Исбула; молодой Борис унаследовал эти трудности. Вероятно, из числа данных бояр избирались провинциальные губернаторы, которые управляли десятью областями из укрепленных лагерей