Македонские славяне совсем недавно приняли покровительство хана; но, очевидно, с удовольствием. Ими было, однако, трудно управлять: македонские славяне присоединились к Болгарии, являясь великим славянским государством, и поэтому возмущались правлению губернаторов, представителей старой булгарской аристократии. Борис решил связать их со своим государством посредством славянского христианства. Христианство еще только-только начало проникать в их одинокие долины, но желание принять новую религию воодушевляло целый славянский мир. Борис набавлял цену за их души, чтобы они не достались империи, политическому конкуренту Болгарии на юго-западе, который только подарил им греческое христианство, желая навсегда возвысить греческие группы населения. Тогда славянское христианство, окончательно укрепившееся в Македонии, могло быть введено во всех булгарских владениях; греческое духовенство, в настоящее время оказавшееся булгарам столь полезным, должно было быть впоследствии заменено славянским, пока, наконец, старая мечта хана не будет реализована. Булгарские аристократы тогда были бы поглощены славянами, а хан смог бы конкурировать с императором Византии и управлять большой империей, скрепленной, подобно Византии, двумя сильными узами — общей верой и общим языком.
Таким образом, решения хана ознаменовали собой прелюдию к новой политике, для выполнения идей которой был отослан Климент. Чтобы достичь своих целей, Борис изменил правление в Македонии. До настоящего времени она представляла одну область, известную как «Колония»[263]; Борис отделил от нее земли, расположенные дальше к юго-западу (где националистическая пропаганда и работа миссионера приносили наибольшую пользу), известные как Кутмичевица и Девол[264], и, отозвав местного булгарского наместника[265], послал вместо него управлять данной территорией светское должностное лицо по имени Домета[266] — вероятно, славянина, — в то же самое время он отправил Климента с Дометой как духовного советника и, очевидно, как старшего над Дометой[267]. Клименту предоставили три резиденции в Деволе и дома в Охриде и в Главенице[268]. Климент энергично принялся за работу, исполняя свою цивилизаторскую миссию, и Борис был удовлетворен, наблюдая, как его план начал успешно воплощаться в жизнь уже на первой важной стадии.
Год или два спустя Борис более открыто продемонстрировал свою власть. Никифор I во время переселений племен, которые он провел, чтобы подкрепить греческий или анатолийский элемент в Македонии, переселил на новые места многих граждан Тибериуполя в Вифинии, а они привезли с собой в свой новый Тибериуполь, город, располагающийся рядом с современной Струмицей, приблизительно шестьдесят миль к северу от Фессалоники[269], самые священные реликвии, например Святого Германа и других святых, замученных Юлианом Апостатом. Теперь Тибериуполь стал частью владений хана. Приблизительно в это время многие сообщали о чудесах, например о видениях святого Германа и его последователей на улицах Тибериуполя, а их кости начали творить чудеса. Борис лично прибыл в город, чтобы удостовериться в этом и сразу приказал местному губернатору, булгарскому «графу» Таридину, построить церковь для священных реликвий в епархии Брегалницы и переместить их туда. Вероятно, церковь должна была украсить город Брегалницу, разраставшуюся славянскую деревню, которая являлась местом булгарской епархии. Граждане Тибериуполя оказались весьма недовольны тем, что их лишили священных реликвий, столь почитаемых и столь полезных; они бунтовали и не позволяли унести их. Таридину пришлось использовать все свое усердие и такт, чтобы предотвратить распространение возмущения. Наконец, компромисс был достигнут. Святому Герману было позволено остаться в мире в Тибериуполе; только мощи троих его святых товарищей были доставлены на новое место — Тимофея, Комасия и Евсевия. Их реликвии с почтением были переданы Брегалнице, и они являли чудеса во время путешествия. Затем их доставили в новую церковь, и для проведения литургии на славянском языке было назначено духовенство[270]. Новое христианство быстро распространялось по Болгарии.
Борис был вполне доволен. Он видел, как его страна переживала самую значительную революцию в своей истории; он вступил на трон великого государства и превратил его в великое цивилизованное государство. Теперь он мог соперничать на равных с франкскими монархами и даже с самим императором. И церковь Болгарии находилась под его контролем; он заставил весь мир понять это. Гибкость в умении заключать сделки и упорное постоянство в конце концов помогли ему одержать победу. И теперь планы хана распространялись еще дальше и успешно воплощались в жизнь. В Болгарии появилась одна национальная церковь, связывающая всю страну и увеличивающая славу хана. Теперь Борис мог отдохнуть. Его обращение в христианство было искренним; именно потому что оно проистекало от подлинного благочестия в большей степени, нежели диктовалось условиями политики, он построил так много церквей и монастырей, а чистотой и строгостью его жизни долго восхищались во всем христианском мире. Теперь, больной и утомленный, он решил удалиться от мира и посвятить себя молитвам. В 889 г. он отрекся от престола в пользу старшего сына, Владимира, и ушел в монастырь, вероятно, в тот, что был основан Наумом, монастырь святого Пантелеймона у Преславы[271]. Весь христианский мир увидел в этом отречении урок для себя; люди говорили о хорошем царе Борисе даже в Германии и Италии[272].
Но Борис добился большего, нежели просто обратил свою страну в христианство; он навсегда предопределил ее судьбу. Со времен Крума Болгария находилась между двумя фронтами. Предстояло ли ей двигаться на Запад к середине Дуная, куда проникала германская культура и где никто не мог выступить против нее, кроме эфемерных славянских княжеств? Или должна ли она оставаться на Балканах и обратиться к Востоку, чтобы бороться против вечных стен Нового Рима? Омуртаг полагался на Запад, и Борис, заигрывая с Римской церковью, почти стад центральным европейским властелином. Но в конце он выбрал христианство Византии, христианство, которое лучше всего подходило для его страны. И, таким образом, он навсегда поставил Болгарию на якорь на Балканах.
Книга III.Два орла
Глава 1.Император булгар и ромеев
Борис от своей жены, в крещении Марии, имел шестерых детей — Владимира, Гавриила, Симеона, Якова, Евпраксию и Анну[273]. Гавриил и, возможно, Яков умерли в детстве; Евпраксия постриглась в монахини, а Анна, без сомнения, вышла замуж, вероятно, за князя из королевского дома Моравии[274]; Симеон ушел в монастырь, а Владимиру предстояло стать наследником своего отца и взойти на булгарский трон.
Владимир слишком долго носил титул наследного князя. В то время ему, должно быть, уже исполнилось почти сорок лет, поскольку он еще во времена господства язычества сопровождал своего отца на Сербскую войну. И, подобно всем нетерпеливым наследным принцам, он был полон духом возражения политике своего отца. О внутренней истории его правления мы знаем немного, кроме того, что он принял посольство от короля Арнульфа из Германии в 892 г.[275] Видимо, как только Борис благополучно укрылся от мира в своем монастыре, новый хан приступил к уничтожению результатов всех его реформ. Старая булгарская аристократия, которую Борис твердо отдалял от власти, вновь поднялась, и Владимир попал под ее влияние. Бояре ненавидели христианство Бориса с его строгими и деспотичными традициями. Напротив, сейчас жизнь двора стала экстравагантной и распущенной, а власть даже предпринимала попытки восстановить старые языческие обряды и идолопоклонство.
Но Владимир и его бояре просчитались, не приняв во внимание опыт Бориса. Заточенный в своем монастыре, он, тем не менее, знал о том, что происходило за его пределами. В течение четырех лет он позволял своим недругам действовать свободно; но когда Борис увидел, что дело всей его жизни подвергается действительно серьезной опасности, он вернулся в мир. Его авторитет как человека, достигшего святости, оказался непререкаем; при помощи некоторых старейших государственных деятелей он легко овладел ситуацией. Еще раз придя к власти, Борис принес в жертву отеческие чувства для блага своей страны. Владимир незамедлительно был наказан, смещен и ослеплен, и, таким образом, навсегда вычеркнут из булгарской истории[276].
В правление Владимира была предпринята последняя попытка языческого возрождения, ознаменовавшая собой его агонию. Она была обречена на провал; теперь уже никто не мог ожидать, что низшие и средние классы общества возвратятся к более грубой и гнетущей религии по воле полуиностранных повелителей, а самими монархами руководили больше политические, нежели духовные мотивы. Борису необходимо было только появиться вновь, чтобы разрушить весь заговор. Но данная ситуация для булгарского царя оказалась довольно деликатной. Сместив своего сына, он спас христианство, но подверг опасности результаты собственной политики, в связи с чем решил действовать осторожно. Созвав совет представителей всего государства (кто присутствовал на нем, мы не можем сказать, — вероятно, придворные аристократы, провинциальные наместники или их представители, духовные власти и другие выдающиеся граждане), он оправдал свое вмешательство в дела светской власти религиозными причинами и затем приказал принять в качестве нового монарха своего младшего сына, монаха Симеона