С новым алфавитом возникла, однако, еще одна трудность; но она, видимо, сама собой исчезла. Изобретательный ум святого Кирилла создал два алфавита, известные сегодня как кириллица и глаголица. Первый был основан на греческом алфавите с некоторыми добавлениями из еврейского и, вероятно, представлял собой его первую попытку создать алфавит для балканских славян, проживавших недалеко от его родины в Фессалониках. Но когда Кирилл прибыл в Моравию, где все, что могло предполагать греческую пропаганду, сразу попадало под подозрение, он решил, что его долг состоит в создании оригинального алфавита, и снова приступил к работе, произвольно искажая греческие буквы, чтобы замаскировать их происхождение, и вообще разработав новый алфавит. Именно ему обучался Климент; он принес его с собой в Болгарию, и уже на нем были написаны некоторые из самых ранних болгарских рукописей. Однако на земле, где греческая культура не находилась под подозрением, но, напротив, считалась модной, не было необходимости для использования глаголицы. Кириллица, алфавит, который, без сомнения, преподавали в славянской семинарии в Константинополе, был гораздо более простым и гораздо более практичным. Глаголица неизбежно уступила ему дорогу; но была ли победа кириллицы ускорена официальным постановлением, мы не можем сообщить[297].
Литературное богатство отражало баланс между ростом искусств и роскошью. Симеон видел в Константинополе ореол блеска, который окружал императора и подчеркивал его святость как наместника Бога; он понимал его ценность для автократии. В своей новой столице Преславе, Великом Преславе, прославленном городе[298], он попытался таким же образом укрепить собственные позиции. Город начал расцветать, возводились церкви и дворцы, построенные придворными, которые следовали указаниям своего князя. Но княжеский дворец являлся центром всего; он воплощал собой славу, исходящую от Симеона. Наиболее значительный результат такой политики заключался в том, насколько быстро она воплотилась в жизнь; ничего похожего ранее не существовало в Болгарии. Иоанн Экзарх в прологе «Шестоднева» попытался описать восхищение посетителя из провинции, как тот был поражен большими мраморными зданиями и фресками — «солнцем и звездами украшено небо, земля осыпана садами, дубравами и цветами и увенчана горами, разлиты моря и реки, полные воды и рыб… так что терял свой рассудок. Он возвращался домой, презирая собственный дом и желая построить себе новый, столь же высокий, как небо»[299]. Посреди этого великолепия стоял Симеон — «в мантии, обшитой жемчугом, в золотом монисто на шее и с гривнами на запястьях, подпоясанный бархатом, с золотым мечом, висящим на бедре»[300]. Но даже красноречие Иоанна бессильно описать все великолепие; он может только сожалеть, что в действительности приуменьшает роскошь новой столицы Болгарии. Его посетитель, уезжая, обращался к своим друзьям со словами, что «лишь своими глазами сможете вы насладиться, как подобает, той красотой»[301]. Видимо, Симеон достиг своей цели; но продолжал сомневаться, что под этим показным великолепием скрывалось именно то, что для глаза константинопольца казалось приемлемым стандартом цивилизации и комфорта[302]. Кроме того, вне столицы никакой роскоши не было и в помине; гость Иоанна Экзарха жил в доме из соломы[303]. Даже в Охриде самая старая каменная церковь датирована следующим веком[304]. Возможно, это отражало цели Симеона, желавшего, чтобы Преслав стал центром Болгарии, как Константинополь был центром Империи. Однако воплотить эту идею в жизнь казалось маловероятным; княжеская столица, как и литература времени царствования Симеона, была создана искусственно. Географическое положение, которое обусловило роль Константинополя как самого большого порта и рынка средневекового мира, не дало таких весомых преимуществ небольшой внутренней долине, располагавшейся в окружении низких гор, где находился Преслав. Сегодня от того большого города, который даже спустя три века[305] занимал область гораздо большую, чем любой другой балканский город, остались только несколько ничего не значащих остатков.
Действительно, хотя путешественника и сегодня все еще поражает величие данного места[306], ему трудно даже вообразить себе все его былое великолепие. Обширный дворец Симеона был подвергнут небольшим раскопкам, но исследователи только обнаружили фундамент и несколько мраморных колонн. Город на протяжении столетий грабили турки, а сам он был, вероятно, построен на основе развалин старых римских городов, вроде Марцианополя[307]. Раскопанные церкви, построенные Симеоном во внешнем городе[308] и Борисом в Патлеине, сохранили следы былого блеска. Любого путешественника, прибывшего из Константинополя, размеры болгарских городов не впечатляли, а их художественное оформление казалось ему грубым. Церкви украшались мраморными плитами и мозаикой, используемых, насколько можно судить, без вкуса; но их главной характеристикой стало обильное применение керамических плиток, некоторые из которых были пустыми, а другие, украшены простыми узорами, совершенно свободными от византийского влияния, довольно сильно напоминающие крестьянское искусство, каким оно представлено во всем мире. Однако в Патлеине была найдена керамическая икона святого Федора, которая по характеру является византийской и свидетельствует о высоком развитии изобразительной техники. На сегодняшний день она считается уникальной, но всегда ли являлась она уникальной вершиной в развитии искусства «золотого века» Симеона, мы теперь не знаем[309].
Хотя развитие литературы и архитектуры нуждалось в искусственном стимуле, булгарское ремесло и торговля процветали естественным образом. Главной отраслью страны оставалось сельское хозяйство, и, вероятно, булгарский хлеб и скот помогали прокормить население императорских городов побережья и самого Константинополя. Также в Болгарии разрабатывались рудники, а их продукция увеличивала царские доходы. Кроме того, булгарские владения лежали на больших торговых маршрутах. Оживленная торговля между русскими степями и Константинополем проходила, как правило, морем по западному берегу Черного моря; но какой-то путь торговцы должны были проделать по суше через Преслав и Адрианополь или по побережью, а некоторые — через Дристру к Фессалоникам. Был и другой торговый маршрут, почти столь же важный, который проходил по территории Болгарии, — маршрут из Центральной Европы, который на Балканском полуострове начинался в Белграде, и, подобно современной железной дороге, разветвляющейся в Нише, одна его линия проходила через Сардику (Софию) и Филиппополь к Адрианополю и Константинополю, а другая — на юг к Фессалоникам. Этот торговый путь обеспечивал устойчивый поток товаров через Болгарию и обогащал булгарских торговцев или греческих и армянских подданных князя[310].
Симеон заботился о торговом благосостоянии своей страны; и в начале правления его действия в данном направлении создали ряд обстоятельств, которые, как казалось вероятным, могли уничтожить Болгарию и всю ее новорожденную культуру, но которые в конце навсегда подтвердили ее балканское предназначение, которое Борис полагал справедливым для своей страны. Со времени царствования Тервеля торговля между Болгарией и империей была тщательно организована, и к настоящему времени булгары владели торговыми рядами в Константинополе (вероятно, в квартале Святого Мамы, где находились русские торговые ряды), куда они доставляли свои товары, чтобы распространять их среди императорских торговцев. В 894 г.[311] интрига при императорском дворе закончилась тем, что два греческих торговца, Ставракий и Косьма, закрепили за собой монополию на булгарскую торговлю. Вслед за этим они не только наложили тяжелые пошлины на товары, но также настаивали на перемещении торговых рядов в Фессалоники — брать взятки было легче на некотором расстоянии от столицы. Все это, естественно, расстроило булгар, и они пожаловались Симеону. Князь сразу же заявил протест императору. Но нечестные греческие торговцы находились под защитой Зауца, василеопатора, всемогущего тестя императора, поэтому Лев проигнорировал посольство Симеона, и скандал продолжился. Вслед за этим Симеон решил прибегнуть к помощи оружия и подготовился для вторжения во Фракию. Главные императорские армии под командованием Никифора Фоки, героя Итальянских войн, находились далеко на Востоке, сражаясь с сарацинами; Лев мог послать против захватчиков только необученные отряды под руководством Прокопия Кринита и армянина Куртикия. Симеону не составило никакого труда разбить противника, несмотря на его численность; оба военачальника погибли в сражении, а пленникам отрезали носы. Потом булгары продвинулись через Фракию до самой столицы.
Тогда Лев испробовал дипломатические средства. Он направлял посольство в Ратисбон к королю Арнульфу в этом году, вероятно, до того, как началась война, в качестве контрмеры посольству Арнульфа к Владимиру в 892 г., однако императорский посол не встретил благожелательного приема[312]. Теперь у императора появился гораздо лучший план. Со времени правления Омуртага дикие мадьяры обосновались в степях прямо на булгарской границе по реке Днестр и, вероятно, к настоящему времени уже и по реке Прут. В 895 г. он отправил патрикия Никиту Склира в мадьярски