— Давно, — Михаэль пожал плечами и поднялся с камня, отряхиваясь. — Понимаешь, когда мне было тринадцать лет…
— Ты же говорил, что не любишь вспоминать первые годы своей жизни? — на всякий случай напомнила я. А то мало ли, сейчас он под влиянием момента проговорится, а потом меня прирежет ночью, осознав, что натворил. Или, по меньшей мере, очень расстроится.
— Не люблю, но ты же вроде уже не совсем посторонний. К тому же, ты хорошая, и вряд ли начнёшь проявлять чрезмерное любопытство или сюсюкать со мной. В общем, если коротко и без лишних душещипательных подробностей, в тринадцать лет я лишился разом всей своей семьи — матери, отца, четырёх сестёр. Я в тот день поругался с матерью и сбежал из дома, а ночью увидел сон, как они все умирают, и следом за ними — я. С тех пор я часто вижу вещие сны, и довольно часто — тот самый сон, с собственной смертью в конце. Всё осложняется тем, что я не могу определить, вещий он, или просто навязчивый кошмар? Это, — он кивнул на свою руку, на которой уже застёгивал рукав рубашки, — просто способ вернуться в реальный мир, почувствовать себя живым. Он действительно очень неплохо помогает, без него было труднее.
— Мама дорогая, — ошарашенно пробормотала я. Вот так вот. И я ещё жалуюсь на своё непонятное тело и странных типов во сне! Вон, этот парнишка — между прочим, мой ровесник, — раз за разом переживает смерть близких и свою собственную, зная, что это вполне может оказаться вещим сном, и говорит об этом настолько будничным тоном. А я всё утро рефлексирую из-за какого-то разговора, не могу в себя прийти. — Как ты ещё не свихнулся при такой жизни?
— Почему — "не свихнулся"? — рассмеялся он. — Вполне себе. Просто мои отклонения при поверхностном взгляде незаметны. Да и окружающим вреда не приносят. Знаешь, на мой взгляд, жить на грани помешательства и смерти гораздо интереснее, чем прозябать в сытости и довольстве. Я успел попробовать и то, и другое. Конечно, мне жаль моих родных, и сны эти удовольствия не доставляют, но… Зная, что такое смерть, начинаешь куда сильнее ценить жизнь. У Зойра тоже свои проблемы с головой, и в результате нам вдвоём очень комфортно. Знаешь, почему Ганса сопровождать вызвались только мы двое? Он сразу сказал, что это будет "лёгкая прогулка", а в среде наёмников данные слова принято трактовать как заявление о практически полном отсутствии шансов на выживание. Самая лёгкая дорога в нашем ремесле всегда ведёт к смерти. Почему пошёл Прах — не знаю. Мне кажется, ему просто нечего терять. Или он знает больше нашего. Мне только не понятно, почему вы с Сержем пошли?
Я душераздирающе вздохнула. В среде наёмников, видишь ли, свои трактовки степени опасности. Голову готова заложить: этот особист историку всё точно так и сказал, про лёгкую прогулку. Кто ж знал, что у них всё шиворот-навыворот с глубокой философией?
— Да так получилось, — честно ответила я. — Видимо, Серж, когда нанимался, просто не так понял нашего командира. Случайно, можно сказать, но что-то менять всё равно уже поздно. С вами тремя понятно, а сам Ганс?
— Не знаю, — Михаэль беспечно пожал плечами. — Но от него тоже пахнет обречённостью.
— Где вы пропадали? — наше возвращение встретили недовольным ворчанием, но воин только отмахнулся, а с меня вовсе никакого спроса. Странно только, что рыцарь не увязался за мной, и потом не побежал искать. Знал, что я недалеко, и со мной ничего не случится? С него станется.
— Сергей, не могли бы Вы уделить мне минутку своего драгоценного внимания, — официальным тоном начала я, пристраивая свою лошадку рядом с мерином друга, когда удостоверилась, что остальные заняты своими делами и своими разговорами; Прах с Гансом уткнулись в карту, что-то оживлённо обсуждая, а Михаэль с Зойром, тихо посмеиваясь, беседовали о чём-то отвлечённом. Надеюсь, не обо мне.
— Что случилось? — вздохнул друг.
— У меня к тебе сразу несколько новостей. Как нетрудно догадаться, все плохие. С чего начать?
— Сначала, — гаргулья махнул когтистой лапой.
— Во-первых, сказанная тебе при найме на работу фраза "лёгкая прогулка" является местным эквивалентом нашего "полный песец". Проще говоря, мы с тобой нанялись в компанию к смертникам, которые не очень-то планируют возвращаться. Это мне только что Михаэль рассказал. Во-вторых, мы вляпались в какую-то серьёзную и крупную войну, и это уже обобщение информации из разных источников.
И я неторопливо и обстоятельно рассказала другу всю последовательность событий начиная с ночного кошмара, со своими выводами из всего этого. Умолчав, впрочем, о некоторых деталях разговора с тем типом из сна; почему-то всем не хотелось делиться даже с лучшим другом. В особенности, той странной нежностью, с которой относился ко мне незнакомец.
— М-да, — протянул Серёга, когда я закончила свой рассказ. — Кажется, тот дух сделал всё, чтобы мы таки погибли в бою, ты не находишь?
— Нахожу, подставил по максимуму. Но его тоже можно понять, — вздохнула я. — Понять бы ещё, что теперь со всем этим делать?
— Очень хочется узнать что-нибудь про того типа из твоего сна. И почему он вдруг решил тебя предупредить?
— Может, я и правда кем-нибудь отмеченная? — я хмыкнула. — То есть, не я, а та, кому это тело принадлежало раньше. У твоего же боевые рефлексы сохранились, значит, оно раньше в каком-то виде жило. Так, может, и моё тоже? Вряд ли, конечно; во сне-то я была в своём нормальном облике, но кто знает.
— Неприятная версия, но не лишённая логики. Хотя, в нашей с тобой ситуации поминать логику невежливо. Куда только делись законные обитатели этих тел?
— Ой, да мало ли возможностей? Мозг умер, тело в прекрасном состоянии — идеальный донор. А мы с тобой реципиенты, только нам пересадили абсолютно всё. Или, может, для нас эти тела вообще клонировали; мы же не знаем возможностей того странного духа. Этот вопрос меня, честно говоря, интересует меньше всего. Главное, чтобы они не появились в самый неподходящий момент требовать свои организмы обратно.
А дальше мы уже ехали молча. Вроде как и обсуждать нечего до следующих известий, и на отвлечённые темы разговаривать после такого не тянет. Так что каждый любовался окрестностями и думал о своём.
С участью потенциального смертника я, к собственному удивлению, смирилась сразу и почти безболезненно. Наверное, глубоко в душе я с самого начала ожидала подобного: не похож был тот странный дух, что с нами разговаривал, на доброго дядю, готового подарить нам новую безоблачную жизнь за просто так. Чтобы выжить, надо постараться, и это справедливо: спасибо, что вообще дали второй шанс!
Меня всё это время занимало другое: личность гостя моего сна. Он никак не хотел идти из головы. Кто он? Откуда это его странное отношение? А самое главное, я постепенно приходила к выводу, что и мне его судьба небезразлична!
Причём настолько небезразлична, что я уже почти сознательно готова "пойти-туда-не-знаю-куда", лишь бы ему помочь. А ещё не отпускало ощущение, что где-то я этого мужчину с тяжёлым взглядом уже видела.
Как бы то ни было, день прошёл спокойно. Преодолев своеобразную границу, обозначенную мёртвым лесом, мы опять попали в совершенно обыкновенный смешанный лес. Правда, в то, что вся нежить и нечисть осталась где-то позади, не верилось. Вероятнее всего, местные обитатели просто ждали ночи, потому что здесь, в отличие от оставшегося позади хвойного леса, день был похож на день, и солнечные лучи существенно поднимали настроение.
Примерно часа через два мне стало очень скучно, поэтому я попыталась организовать товарищей на какие-нибудь словесные игры, вроде "в города". Однако затея провалилась очень быстро; вдвоём с Серёгой играть было скучно, а привлекать окружающих бессмысленно, уж очень разные у нас с ними представления о географии, да и не только.
В итоге я махнула на всё рукой и постаралась расслабиться и очистить голову от всех мыслей. Кошки моего мира — известные лежебоки, большую часть своего времени проводящие если не во сне, то в полудрёме. А чем я хуже? Мерные покачивания лошадиного шага, перекличка лесных птиц, шелест ветра в листве, свежий прохладный воздух — всё это убаюкивало получше любой колыбельной. Стоило устроиться поудобнее, расслабленно уронив голову на грудь и свесив набок хвост, как уютное ватное одеяло сна укутало меня с головой.
По бесконечной шахматной доске с огромными клетками, утопающей в молочно-белом тумане, бежал человек. Бежал, роняя на холодные плиты тяжёлые красные капли, сочащиеся из многочисленных ран, напоминающих следы от ударов плети. Он был почти наг; одеждой окровавленные лохмотья назвать было трудно. Преследователей не было видно, и непонятно, существовали ли они вообще, но мужчина бежал с упорством почти уже отчаявшейся дичи, не оглядываясь и не задумываясь об отдыхе. Бежал давно, а силы жилистого тренированного тела были не безграничны. Ноги ступали уже нетвёрдо, беглец явно выдыхался.
В конце концов он упал, кубарем покатился по чёрно-белым клеткам. Лёжа ничком, человек силился приподняться, но руки дрожали и отказывались держать ставший неподъёмным вес. Наконец, последним усилием мужчина сумел оттолкнуться и перевернуть собственное тело на спину.
Теперь он не пытался двигаться; хрипло дышал, вперив взгляд в безучастную белёсую дымку, и в тёмно-серых глазах отражалась её бесконечная пустота. Он медленно закрыл глаза, и к виску скользнула одинокая слеза — мерцающая, наполненная собственным рассеянным светом.
И на меня навалилось его отчаянье. Беспросветное, безнадёжное отчаянье человека, на глазах которого обращается в прах всё, что было ему дорого, а он ничего не может изменить. Не смог сберечь, не смог защитить, и теперь вынужден наблюдать, как весь его мир обращается в руины.
Это отчаянье давило на плечи куда сильнее усталости и боли, и именно оно не давало ему сейчас подняться с холодных плит бесконечной шахматной доски.
А потом какая-то ветка царапнула меня по уху, и я проснулась.
Вокруг ничего не изменилось. Лошади всё так же шли по лесу, рассекая торсами негустой подлесок. Рядом вышагивала невзрачная кобылка Серого рыцаря, позади пыхтел мерин тихо обсуждающего что-то с магом Сержа. Впереди в гордом одиночестве ехал Прах, а между нами — бок о бок Та'Лер с Михаэлем.