«Наиболее ответственное решение будет зависеть от вас в вопросе участия… там… где ваши части не будут подвержены излишним опасностям…» И затем: «Ни в коем случае вы не должны поступать в распоряжение кого бы то ни было из союзных генералов».
Легкость, с которой удалось сохранить в тайне переброску экспедиционных войск во Францию (основная их часть была доставлена между 12 и 17 августа), стала доказательством эффективности контрразведки, а в еще большей степени — близорукости немцев. Их разведывательная служба оказалась не в состоянии получить новости о британских экспедиционных войсках, пока не обнаружилось их фактическое наличие на фронте. Германское верховное командование не проявило озабоченности этим фактом. Когда Мольтке спросили, желает ли он, чтобы флот помешал переброске британских войск, он не выказал энтузиазма по поводу этой идеи, заявив, что «это будет просто великолепно, если армия на Западе смогла бы расправиться с 160 000 англичан так же, как и с прочими врагами». В своей педантичной приверженности принципу концентрации сил, и Генеральный штаб, и военно-морской штаб проигнорировали важность этого события. Каждый оставался в своем собственном узком мирке, не проявляя большого интереса к тому, что делал другой, и имея еще меньше желания сообщать другому собственные намерения.
Все мысли Генерального штаба были сосредоточены на идее решающего сражения и витали далеко от портов Ла-Манша, даже направление сюда незначительных сил имело целью прикрыть собственное продвижение, а не помешать передвижениям врага. Доминирующая же идея военно-морского штаба состояла в том, чтобы сохранять флот сконцентрированным в Северном море, в состоянии боевой готовности, но без специальной цели как-то повлиять на события. Его наступательные действия были ограничены отправкой нескольких подводных лодок в нерешительный рейд. Идея атаки английского побережья, кажется, вообще не рассматривалась — хотя это позволило бы немцам сковать значительную часть британской военной силы. Но при этом германский Генеральный штаб разрабатывал планы расшатывания Британии путем поддержки различных мятежей и восстаний. Считалось, что быстрая победа над основными силами противников на главном театре войны станет решением всех проблем; эта победа освобождала немецкое командование от размышления о более широких аспектах войны.
На русском фронте немецкий план кампании был более гибким, хуже разработан в деталях и хуже сформулирован. План этот, как и планы действий на Западе, с течением времени подвергся многим превратностям судьбы, менявшимся, как в калейдоскопе. Поддавались учету здесь только географические факторы, главным же неизвестным была предположительная скорость сосредоточения сил.
Российская Западная Польша представляла собой обширную, выдающуюся вперед территорию, с трех сторон охваченную германскими или австрийскими землями. На северном фланге Западной Польши находилась Восточная Пруссия и за ней Балтийское море. На южном фланге — австрийская область Галиция, подпираемая с юга Карпатскими горами; горы эти охраняли подступы к равнинам Венгрии. С запада примыкала Силезия.
Германские приграничные провинции обладали хорошей сетью стратегических железных дорог, тогда как Польша, как и Россия, обладала крайне бедной сетью сообщений. Поэтому на немецкой стороне имелось большое преимущество — возможность быстрого сосредоточения сил, чтобы парировать наступление русских. Но если бы германские армии в свою очередь перешли в наступление, то чем больше они проникали бы вглубь Польши или России, тем больше они теряли бы эти преимущества. Отсюда наиболее выгодной для них стратегией было заманить русских на позицию, удобную для контрудара, а не развивать самим широкое наступление. Единственным недостатком такой стратегии было то, что она давала русским время для сосредоточения своих сил и пуска в ход своей громоздкой и ржавой военной машины.
В этом пункте с самого начала возникло разногласие между Германией и Австрией. Обе соглашались, что задача их заключается в том, чтобы держать Россию начеку в течение шести недель, когда Германии удастся раздавить Францию и затем перебросить свои силы на восток. Только тогда она вместе с австрийцами сможет нанести русским решающий удар.
Разногласие главным образом касалось метода действий. Немцы в своем стремлении добиться быстрейшего разгрома Франции хотели оставить на востоке минимум сил, и только политический ущерб от оставления на произвол своей же земли помешал им эвакуировать Восточную Пруссию и развернуть свои армии по течению реки Вислы.
Но Австрия под влиянием Конрада Хетцендорфа, начальника австрийского Генерального штаба, хотела во что бы то ни стало немедленным наступлением окончательно сломить русскую военную машину. Поскольку такой образ действий обещал надежно сковать русских на время проведения кампании во Франции, Мольтке согласился на эту стратегию.
План Конрада заключался в наступлении двух армий в северо-восточном направлении вглубь Польши. Наступление это прикрывалось справа еще двумя армиями, размещенными несколько восточнее. В дополнение к этому, как первоначально было намечено, немцы должны были ударить из Восточной Пруссии в юго-восточном направлении. Таким образом, германская и австрийская армии, развивая удар с двух разных направлений, должны были соединиться в одной точке и отрезать в польском выступе передовые силы русских. Но Конраду не удалось заставить Мольтке сосредоточить в Восточной Пруссии достаточно войск для организации такого удара.
Собственное наступление Конрада оказалось максимально ухудшенной комбинацией неуверенности с негибким управлением. Австрийские силы были разделены на три части: «Эшелон А» (28 дивизий) — для развертывания на российском фронте, «Балканский минимум» (8 дивизий) — для развертывания на сербском фронте, «Эшелон В» (12 дивизий) — для использования согласно обстоятельствам. Таким образом, на бумаге этот план имел больше возможностей для применения к обстоятельствам, чем аналогичные планы других армий. К сожалению, сам инструмент не соответствовал намерению. Желание Конрада быстро разделаться с Сербией принудило его начать переброску «Эшелона В» к сербской границе, несмотря на вероятность вмешательства России. Только 31 июля он передумал и решил остановить эту переброску. Однако «начальник полевых железных дорог сообщил, что во избежание чрезвычайного беспорядка требуется сначала сосредоточить „В“ в месте его ранее предполагавшейся дислокации на линии Дуная, а уже оттуда начинать переброску войск в Галицию». В результате отвод войск от Дуная ослабил наступление против Сербии, но не помог усилить натиск на Россию, потому что прибыл на фронт слишком поздно. Таким образом противоречие целей, поставленных австрийским командованием усугубило отрицательное воздействие конфликта интересов между Австрией и ее союзником.
На противоположной стороне желание одного из союзников также сильно влияло на стратегию другого. Русское командование по военным и расовым[37] мотивам хотело вначале провести сосредоточение против Австрии, пока последняя еще оставалась без поддержки, и оставить Германию на время в покое, дожидаясь, пока русская армия не будет полностью отмобилизована. Однако французы, желая ослабить натиск на них Германии, потребовали, чтобы Россия также развила наступление на Германию, и убедили русских согласиться на эти действия, хотя русская армия не была к нему готова ни организационно, ни численно.
На юго-западном участке две группы по две армии в каждой должны были сразиться с австрийцами в Галиции. На северо-западном участке две армии должны были бороться с германцами в Восточной Пруссии. Россия, у которой медлительность и несовершенство организации требовали осмотрительной стратегии, собиралась порвать со своими традициями и выкинуть трюк, который был под силу только высокоподвижной и хорошо организованной армии.
При проверке планы всех военных начальников были бы быстро разрушены. Даже поверхностная оценка показывает, что все лидеры разделяли одну и ту же ошибку, пренебрегая прекрасно известным принципом концентрации сил. Сейчас легко указывать на эту ошибку, которой посвящено множество исследований, написанных самыми разными военными специалистами. Но такое суждение является слишком академическим. Тот факт, что подобная ошибка была характерна для всех сторон, требует более глубокого объяснения. Ни один из упомянутых лидеров не был противником самого принципа концентрации в теории, проблемы начинались, когда они попытались применить ее к действительности — к тем политическим и тактическим условиям, в которых работает стратегия. Их отказ адаптировать уже составленные планы к фактической ситуации может быть объяснен наличием умственных шаблонов, сформированных в годы мирной подготовки, особенно в военных играх и упражнениях, где сражение было господствующей идеей, где доминировали исключительно военные решения и просто численные оценки. Если рассматривать сосредоточение сил как стремление достичь превосходящих цифр, такие факторы, как отвлечение врага или свобода от внешнего вмешательства, обычно чересчур уходят в тень.
Подготовка к войне в мирное время приучает склоняться к решениям идеалистическим, а не реалистичным. Война как политика является серией компромиссов. Следовательно, гибкость мышления и умение адекватно оценивать ситуацию следует вырабатывать уже в ходе предвоенной подготовки. Но такие качества были редкостью среди получивших штабную подготовку командиров 1914 года. Они были воспитаны на диете теории, дополненной отходами истории и приготовленной так, чтобы удовлетворить господствующим вкусам — но не на опыте реальной истории. Для того, чтобы познать законы войны, военному нужно критическое мышление — однако способность к такому мышлению была осуждена военной традицией XIX века, хотя отмечалась во многих великих военных лидерах XVIII столетия.