Осенью 1915 года Гофман решительно и убежденно заявил, что успех германских действий против России всецело зависит от возможности «прочно преградить Дарданеллы», потому что «если русские увидят, что пути для экспорта хлеба и ввоза военных материалов закрыты, страна будет постепенно охвачена параличом».
На Восточном фронте кампания 1914 года показала, что германцы могут рассчитывать на разгром любой превосходящей их численно армии русских, но когда сталкивались равные силы русских и австрийцев, победа оставалась за русскими. Фалькенгайн, хотя и неохотно, был вынужден посылать австрийцам германские подкрепления как средство придать им большую стойкость; в итоге он был скорее втянут в наступление на востоке, чем пошел на него сам. Людендорф, напротив, все свое внимание устремил на первоначальную цель, и отныне беспрестанно ратовал за решительную операцию, целью которой было бы сломить Россию. Такая операция должна была осуществляться с введением в дело всех сил. Людендорф стоял за стратегию сокрушения, Фалькенгайн — за противоположную стратегию измора. Эта на самом деле незначительная политическая деталь позднее превратилась в важнейший политический фактор.
Ключ к разгадке стратегии германцев — в то время весьма эффектной, но не приводившей к решающей победе, — лежит в борьбе воль этих двух человек. Эта борьба воль была отмечена «наступательным» использованием телеграфа, не прекращавшимся тормошением проводов и даже использованием кайзера как основной марионетки. Фалькенгайн все время пытался свести к нулю влияние своего вероятного конкурента и потому сознательно лишал Гинденбурга возможности решающе разгромить противника и одержать крупную победу. Людендорф же все время накручивал Гинденбурга, предвещая ему близкую отставку и восстанавливая его против Фалькенгайна.
Гофман, наблюдавший все эти интриги, правильно отметил в своем Дневнике:
«Если присматриваться к влиятельным личностям, к их соревнующемуся честолюбию, то все время надо помнить, что на другой стороне — у французов, англичан и русских — дела с этим обстоят еще хуже, иначе очень легко прийти в отчаяние».
Интуиция его не подвела:
«Борьба за власть и личное положение, видимо, пагубно сказываются на всех людях. Думаю, что единственное создание, которое может сохранить свое человеческое достоинство, — это человек, занимающийся земледелием. Ему не надо интриговать и бороться — ведь бесполезно, например, интриговать за хорошую погоду!»
Русский план на 1915 год учитывал уроки 1914 года и был здраво разработан — но средств для его воплощения вновь не хватало, а инструмент, как всегда, оказался неудовлетворителен. Великий князь Николай Николаевич поставил себе целью, прежде чем попытаться провести новый удар в Силезии, прочно обеспечить оба свои фланга. С января до апреля, в условиях суровой зимы, русские войска на южном фланге польского участка стремились овладеть Карпатами и проложить себе дорогу в долины Венгрии. Но австрийцы, которым была впрыснута изрядная доля германских войск, отразили попытки русских, причем потери русских совершенно не соответствовали их незначительным успехам. Все же крепость Перемышль со 120-тысячным гарнизоном, давно уже осаждавшаяся русскими, в конце концов капитулировала 22 марта. В северной Польше русские готовились нанести удар по Восточной Пруссии, но их опередила новая атака Людендорфа в восточном направлении к границе самой России. Удар был организован 7 февраля, когда дороги были покрыты глубоким снегом, а болота замерзли. Он ознаменовался охватом и пленением четырех русских дивизий в Августовских лесах, близ Мазурских озер. Более того, удар этот вырвал у русских жало наступлений, проводившихся ими западнее.
Эти операции все же оказались лишь прологом к настоящей трагедии 1915 года. Но раньше, чем обратиться к ней, нам придется вернуться к Западному фронту, значение которого важно как вехи, намечающей дальнейший ход войны — а отчасти потому, что события, случившиеся здесь, повлияли и на Восточный фронт.
Когда в Галлиполи искались пути обхода линии позиционного фронта, а в Англии велись опыты с целью найти новый ключ, чтобы отомкнуть ее, союзное командование во Франции попробовало применить более ортодоксальный способ действия. В феврале и марте французы потеряли 50 000 человек чтобы выгрызть 500 ярдов германской обороны в Шампани; в своем рапорте Жоффр заявляет, что это наступление «было вовсе не бесплодно по своим результатам». В апреле французы принесли в жертву 64 000 человек в атаке против Сен-Миельского выступа, потерпевшей полное фиаско. Несколько меньшей, но знаковой попыткой подобного рода со стороны британцев стало наступление 10 марта у Нев-Шапель. Если не рассматривать его как простое получение опыта, оно заслуживает всяческого осуждения. Это была локальная попытка наступления на узком фронте и с недостаточными средствами. Прибытие во Францию нескольких новых регулярных дивизий, сведенных из заграничных гарнизонов, Индийского корпуса и 1-й Канадской дивизии, довело силы британцев до 13 пехотных и 5 кавалерийских дивизий, не считая некоторого числа отдельных территориальных батальонов. Этот прирост сил позволил Френчу разделить британские войска на две армии и постепенно занять более широкий участок фронта. Но Жоффр настаивал, чтобы Френч помог французам на Ипрском выступе, занятом ими с ноября, так что намеченное Френчем наступление отчасти было предпринято и для облегчения положения французов.
Сэр Джон Френч отдавал себе отчет в том, что силы его недостаточны для достижения сразу двух целей, и решил повести самостоятельное наступление. Также к наступлению его побуждала боязнь постоянной критики со стороны французов, ворчавших, что «британцы не тянут с нами нашу лямку».
Все же атака, порученная 1-й армии Хейга, была оригинальна по замыслу и хорошо продумана. После мощной артиллерийской подготовки, длившейся 35 минут и проводившейся на фронте в 200 ярдов, артиллерия перенесла свой огонь вглубь неприятельской позиции, огневой завесой отрезав от тыла вражеские передовые позиции, которые должна была быстро занять британская пехота.
Британцам удалось достичь полной внезапности удара, и большинство передовых позиций было быстро захвачено. Но когда во второй фазе фронт наступления расширился, эффективность артиллерийской поддержки резко упала. Затем из-за недостаточных разведывательных данных и отсутствия непрерывного взаимодействия между командирами корпусов произошла длительная заминка, которая дала германцам целых пять часов для организации нового сопротивления. Далее — слишком поздно, и вдобавок ошибочно, — Хейг отдал приказ во что бы то ни стало продолжать атаку, «невзирая на потери». Потери и оказались единственным результатом этой атаки.
Основная причина неудачи заключалась в том, что узкий фронт прорыва давал обороняющимся возможность легко его закрыть. Увы, недостаток этот являлся неизбежным — он был связан с общим недостатком боеприпасов, нехваткой тяжелой артиллерии и снарядов к ней. Британцы значительно позднее германцев осознали необходимость при новых методах ведения войны чудовищного питания армий боеприпасами всякого рода. Но даже в этом случае поступление боеприпасов далеко не отвечало потребностям войск и условиям контрактов с поставщиками.
Препятствием к расширению производства стали главным образом правила профсоюзов, не допускавшие привлечения неквалифицированных работников. Правила эти удалось изменить только после долгих переговоров; поэтому весной 1915 года недостаток снарядов сказался так остро, что это привело к резким выступлениям в печати. Начало этой кампании положил полковник Репингтон, военный корреспондент газеты «The Times», предварительно посоветовавшись с сэром Джоном Френчем. Лорд Нортклифф[59], не боясь ответственности и немилости, предоставил для развития этой кампании все свои газеты. Кампания привела к организации министерства военного снабжения во главе с Ллойд-Джорджем, задачей которого была координация как снабжения армии боеприпасами, так и производства материалов для их изготовления. Хотя кампания, поднятая прессой, не вскрыла ряда основных причин, приведших к нехватке припасов, и недоучла того, что вопиющей потребностью было не только «больше снарядов», но и «больше тяжелой артиллерии», значение этой кампании было огромным. Ничто не могло так взвинтить общественное мнение и так быстро смести все препятствия. Не говоря уже о снарядах, все британское оружие позиционной войны по сравнению с германским отличалось более низкими качествами и значительно ему уступало. Понадобилась реорганизация всей армии. Срочность реорганизации подчеркивалась приближением того момента, когда на поле боя должны были появиться новые британские национальные армии.
Хотя к этой работе приступили поздно, тем не менее она проводилась энергично и продуманно. Правда теперь уже трудно было преодолеть вредные последствия прежних упущений. Помимо трудностей, неизбежных при данной работе, палки в колеса вкладывались, главным образом, близорукими военными, все время стремившимися недооценить потребности армии и свойства нового оружия.
Это было наглядно продемонстрировано уже в 1908 году, когда финансовый секретарь Военного министерства написал на официальном обзорном рапорте, посвященном росту использования пулеметов в германской армии и поданном главному начальнику артиллерийского снабжения, такие слова: «военные члены Совета, возможно, согласятся иметь много пулеметов в армии — но любую оценку финансового отдела Военного министерства они примут без возражений». Норма в два пулемета на батальон была одобрена, но увеличивать ее Военное министерство отказалось. Его упорство не было поколеблено, даже когда в 1909 году Стрелковая школа предложила увеличить число пулеметов в батальоне до шести.
Даже когда пулемет завоевал свое господство на поле боя, главная квартира во Франции протестовала против увеличения довоенной «голодной» нормы — два пулемета на батальон. Хейг, командующий армией, заявил, что «оружие это слишком переоценивают», и «существующей нормы более чем достаточно». Даже Китченер считал, что предельная норма — 4 пулемета на батальон, а больше — это уже излишество. В конце концов уже само Министерство военного снабжения пришло на помощь сторонникам пулемета и смело увеличило число пулеметов в батальоне до 16. Именно мистеру Ллойд-Джорджу мы обязаны также тем, что скорострельный и легкий миномет Стокса