Некоторую роль сыграла здесь и личность Саррайля: его поведение и репутация политического интригана вряд ли могли привести к доверию и взаимодействию, столь необходимым в таком смешанном войске, чтобы оно могло полностью себя проявить, действуя не за страх, а за совесть. Со своей стороны германцы рады были оставить союзников в покое под наблюдением болгар, систематически снимая отсюда свои силы для использования их на других направлениях. Они иронически именовали Салоники «самым большим лагерем для интернированных». В самом деле, лагерь насчитывал полмиллиона войск союзников, и до 1918 года в этой насмешке имелась некоторая доля правды.
Месопотамия. Салоники были не последней «сточной ямой», созданной в 1915 году. Месопотамия в этом отношении явилась еще одним местом отвлечения сил союзников от центра тяжести — Запада, и отвлечение это могло быть оправдано только политическими соображениями. Операция здесь не была предпринята, подобно Дарданелльской или Салоникской, для облегчения участи союзника, попавшего в тяжелое положение. Не могла она быть оправдана, как Дарданеллы, и желанием ударить по жизненному центру одного из государств противника. Занятие Месопотамии могло поднять престиж Британии и досадить Турции — но ослабить силу сопротивления Турции оно не могло. Хотя в основе своей эта операция имела здравое зерно, ее проведение демонстрирует дурной образец плавания по течению, свойственного чисто британскому стилю ведения войны.
Нефтяные поля Персидского залива имели громадное значение для снабжения Британии топливом, и когда война с Турцией стала неизбежной, туда был послан небольшой отряд индийских войск (одна дивизия). Для реального выполнения этой задачи необходимо было занять вилайет Басра, господствующий над Персидским заливом, что обеспечило бы контроль над возможными подступами к нефтяным месторождениям.
21 ноября 1914 года Басра была захвачена, но растущий приток подкреплений турок заставил индийское правительство добавить сюда еще одну дивизию. Турецкие атаки весной 1915 года были отбиты, и командующий британскими силами генерал Никсон счел разумным для большей безопасности расширить зону своего контроля. Дивизия Таунсенда была двинута вверх по реке Тигр к Амара, одержала небольшую, но блестящую победу. Другая дивизия пошла вверх по Евфрату к Насирии.
Южнее Месопотамия представляет собой широкую аллювиальную равнину, где нет ни железных, ни шоссейных дорог. Единственным средством сообщения по ней служат эти две большие реки. Таким образом, захват Амара и Насирии был вполне достаточен для прикрытия нефтяных месторождений. Но генерал Никсон и индийское правительство, вдохновившись первыми успехами, решили наступать дальше к Кут-эль-Амара.
Это наступление заводило британцев на 180 миль вглубь страны. Военное оправдание этого наступления заключалось в том, что в районе Кута приток Тигра Шатт-эль-Хай образовывал звено, связывавшее эту реку с Евфратом, по которому турецкие резервы могли быть переброшены от одной реки к другой.
Таунсенд был послан вперед в августе, его дивизия разбила турок у Кута, а конница преследовала их вплоть до Азизии, лежащей на полпути к Багдаду. Правительство Англии ликовало, горя желанием скрасить этими успехами другие поражения. Никсон получил разрешение двинуться к Багдаду. Но после боя у Ктесифона, окончившегося вничью, все возраставший перевес сил турок заставил Таунсенда отступить к Куту. Отрезанный от остальных сил англичан, он остался здесь ждать помощи. Тем временем в Месопотамию было послано несколько новых дивизий. 8 декабря 1915 года Кут был осажден турками. Войска, шедшие на освобождение Таунсенда, тщетно пытались сбить турок, прикрывавших подступы к Куту на обоих берегах реки Тигр. Условия были плохие, связь еще хуже, а общее руководство ошибочно, и 29 апреля 1916 года войскам в Куте пришлось капитулировать.
Как ни безумна была стратегия, толкнувшая Таунсенда на эту авантюру, все же надо отметить фактические достижения небольшой горстки его бойцов, противостоявших значительно более сильному противнику. Имея несовершенное снаряжение и примитивные средства связи, полностью изолированная в сердце страны противника, дивизия Таунсенда вписала славную страницу в военную историю.
Если все эти трудности сравнить с четырехкратным численным превосходством и блестяще поставленной службой снабжения тех войск, которые в конечном итоге захватили Багдад, то станут вполне понятными уважение и благоговение, которые турки оказали Таунсенду и его солдатам.
Внутренний фронт 1915 года. Быть может, наиболее значительной вехой на пути превращения борьбы от чисто «военной» к «национальной» было образование в Британии Национального министерства. Произошло это в мае 1915 года.
То, что этот прототип парламента отказался от системы партийных группировок, пустившей столь глубокие корни, и взялся за прямое руководство войной, являлось признаком глубоких психологических и социальных сдвигов. Либеральный премьер-министр Асквит остался у власти, но консерваторы получили в кабинете преобладающее число голосов — хотя динамическая личность Ллойд-Джорджа начала так сильно завоевывать общественное уважение, что действительное руководство фактически перешло в его руки. Однако Черчилль, предвидение которого спасло порты и каналы от грозившей им опасности и помогло создать танки (средство, позволившее в будущем покончить с застоем позиционной войны), был исключен из кабинета. Исключенным оказался и Хальдан, организатор британских экспедиционных сил.
Политические перемены произошли во всех странах, и они были симптоматичны. Первоначальный воинственный порыв прошел. Его сменило настойчивое упорство, которое хотя и было естественным для Англии, но как-то не вязалось с общераспространенным, хотя и искусственным представлением о французском темпераменте.
В экономическом отношении напряжение войны пока не проявилось резко ни в одной из стран. Более того, финансы показали неожиданную способность приспосабливаться к положению, и ни блокада, ни подводные лодки серьезно не повлияли на подвоз продовольствия.
Хотя в Германии чувствовалось уже некоторое стеснение, но народ ее имел для укрепления своей воли к борьбе более осязаемые успехи, чем его противники. Все же в 1916 году продовольственное положение в Германии обострилось из-за плохого урожая 1915 года — худшего за последние сорок лет. К счастью для Германии, положение ее улучшилось, а британская блокада частично была сведена к нулю благодаря легкому захвату плодородных земель на Восточном фронте.
По иронии судьбы, враги протянули Германии спасительную соломинку, ускорив вступление Румынии в войну, после того как Фалькенгайн почти потопил волю германского народа к борьбе в море крови и слез, вызванных возобновлением наступления на Западном фронте.
Сцена 1. Дарданеллы
Гигант, три корабля и боязнь насилия были основными факторами, втянувшими Турцию в войну против Британии — ее традиционного союзника. Гигантом был барон Маршаль фон Биберштейн, германский посол в Константинополе в течение 15 лет, вплоть до 1912 года. Для нации, на которую сильнейшее впечатление производила внешняя «представительность», крупная фигура Маршаль фон Биберштейна и его властные манеры являли собой живой образ растущей мощи Германии.
Возможно, только один человек был в состоянии более зрелой и уравновешенной силой британца противодействовать впечатлению, производимому в Турции Биберштейном. Этим человеком являлся Китченер. Любопытно, что он как будто даже хотел занять место английского посланника в Константинополе, но желание это не было удовлетворено. В эти критические годы британским посланником здесь был человек, лишенный требуемого авторитета и силы. К тому же в последние недели перед мировой войной его совершенно не было на месте, так как он уехал в отпуск.
Кораблями стали германский крейсер «Гебен» и строившиеся в Британии для Турции линкоры «Султан Осман» и «Решадие». «Гебен» был послан в Константинополь в начале 1914 года и долго стоял на якоре у входа в Золотой Рог. Его пребывание там имело целью повысить престиж Германии и ослабить единственную позицию возможного влияния Британии в Турции — ее морскую миссию.
В конце июля, когда в воздухе сильно запахло войной, постоянные опасения Турции за Дарданеллы (Россия проявляла к ним слишком большое стремление) превратились почти в панику. Помогло усилению паники и то, что на эти настроения влияла жажда Турции к расширению своих доминионов. Великий визирь Турции был уверен в неизбежности войны между Германией и Россией, но сомневался в возможности вступления в войну Британии. Подстрекаемый германофилом Энвер-пашой, он пошел навстречу прошлым заигрываниям Германии и 27 июля предложил германскому послу заключить секретное соглашение, направленное против России. На следующий день предложение это было принято, а 2 августа договор подписан, хотя большинство турецкого кабинета ничего об этом не знало. На следующий день в Дарданеллах были выставлены первые мины, а Энвер по личной инициативе начал мобилизацию турецкой армии.
Известие о вступлении Британии в войну явилось для Турции полной неожиданностью, и новый договор едва не лопнул, как мыльный пузырь. Действительно, в последующие дни царило такое возбуждение и смятение, что оно вылилось в новый ballon d’ essai[62] — удивительное предложение Турции к России заключить с ней союз.[63] Но пойти на это предложение Россия сочла ниже своего достоинства, хотя оно и давало ей единственную возможность обеспечить себе лазейку, через которую могли бы притекать в Россию боеприпасы и снаряжение от ее западных союзников. Россия предпочла пойти на изоляцию; не желая пожертвовать своей мечтой об аннексии Константинополя и проливов, она даже не сообщила своим союзникам об этом предложении Турции.
Но внезапная перемена поведения Турции была недолговечна. И как ни странно, возвращению доверия к Германии в значительной степени помогла обида, нанесенная Турции Англией. Турция, чьи раны, нанесенные Балканской войной, еще кровоточили, с понятным нетерпением и гордостью ожидала передачи ей заказанных в Англии первых двух современных боевых судов, деньги на которые были собраны среди всего населения. Но 3 августа британское правительство известило Турцию, что оставляет эти суда себе.