[64] Известие это вызвало взрыв негодования. Каждый, внесший на это дело свою добровольную лепту, почувствовал себя оскорбленным и воспринимал это как личную обиду. Народные страсти кипели, когда 10 августа «Гебен», сопровождаемый крейсером «Бреслау», показался у входа в Дарданеллы, проскользнув мимо британской флотилии, стоявшей у Сицилии.
Офицер германской военной миссии подполковник фон Кресс явился с этим известием в военное министерство к Энвер-паше и сообщил ему, что форты запрашивают инструкций, как им быть: позволить этим военным судам войти в пролив или нет?
Тогда завязался диалог чрезвычайной важности.
Энвер: — Я не могу решить это сейчас. Сначала я должен раньше посоветоваться с великим визирем.
Кресс: — Но мы должны немедленно телеграфировать.
Момент душевного смятения. Затем:
— Пусть они позволят им войти.
Вероломный вопрос Кресса:
— Если английские военные суда будут преследовать германские и если англичане попытаются войти в пролив, то следует ли обстрелять их?
— Решение этого вопроса должно быть предоставлено кабинету.
— Ваше сиятельство, мы не можем оставить в таком положении наших подчиненных, не дав им ясных и определенных инструкций. Обстрелять англичан или нет?
Новая пауза…
— Обстрелять.
Генерал Канненгессер, немецкий свидетель этого разговора, образно говорит: «В этот момент нам послышался грохот железного занавеса, спускавшегося перед Дарданеллами».
Международные законы были обойдены, возражения Англии ни к чему не привели, а колебавшиеся коллеги Энвера были успокоены организацией фиктивной продажи немцами этих военных судов туркам. Турция в это время не была готова вступить в войну и еще не согласилась на нее. Британия же имела все основания избегать войны.
Таким образом, в последующие недели пассивность Британии перед лицом возраставших провокаций позволила туркам быстрыми шагами продвигаться на пути к войне и даже толкала их на это. Германские команды были оставлены на судах, германский адмирал назначен командующим турецким флотом, а британская морская миссия была отстранена от руководства и затем вынуждена покинуть Турцию. Британские суда были задержаны, радио с них снято; германские солдаты и моряки проникли в Константинополь, пролив был закрыт.[65]
В это время турецкие министры, вообще бойкие на язык, поздравляли друг друга, удивляясь легковерию британцев и награждая их красочными эпитетами. Сдержанность Британии, видимо, объяснялась излишней ее щепетильностью и острым чувством опасности для нее как страны, имеющей миллионы мусульманских подданных, идти на притеснения мусульман. Соглашательство все же скоро дошло до предела, граничащего с глупостью, когда британское Адмиралтейство отказалось от назначения адмирала Лимпуса (бывшего начальника английской морской миссии в Турции) командующим британской Дарданельской эскадрой из боязни обидеть этим турок. Это «рыцарство» было уже совершенно неуместным: Лимпус являлся единственным человеком, который хорошо знал турок и Дарданеллы.
Даже немцы начали беспокоиться, когда ряд рейдов на границе Египта не смог заставить Британию ускорить ее вступление в войну. Тогда германский адмирал с согласия Энвера послал турецкую флотилию в Черное море против наиболее восприимчивого и нетерпимого союзника Британии — с задачей обстрелять Одессу и другие русские порты.
История этой провокации, по рассказу и документам лорда Д’Абернона, опубликованным уже после войны, очень интересна. Официальное разрешение было прислано в германское посольство в запечатанном пакете и адресовано на имя адмирала. Один из чиновников взял на себя инициативу и предосторожность вскрыть пакет и послать дальше просто копию. Первое донесение, поступившее в Константинополь после этого рейда, сообщало, что «Гебен» погиб. Решив, что приказ утонул вместе с крейсером, великий визирь отмел протесты России, отрицая, что Турцией давались какие-либо приказы на этот счет. Узнав об этом, германское посольство послало ему следующее сообщение:
«Приказ, существование которого вы отрицаете, думая, что он затонул вместе с „Гебеном“, находится в надежном месте в германском посольстве… Пожалуйста, перестаньте отрицать, что турецкое правительство отдало приказ о нападении на Россию».
Таким образом великий визирь, страшившийся войны и не желавший ее, по простому был отстранен и лишен всякого влияния, а искусная провокационная политика Германии уничтожила последние оправдания для Тройственного согласия в его пассивности и непротивлении Турции. В конце октября Турции была объявлена война.
Теперь лучшим выходом для Британии и России была немедленная активная борьба с Турцией. Укрепления Дарданелл были устаревшими и недостаточными. Единственные два военных завода Турции, производившие боеприпасы, были расположены на побережье близ Константинополя и доступны для огня любого военного корабля, проникшего туда.
Рассказ о том, как была упущена эта возможность, демонстрирует возмутительную беспечность Британии и не меньшую близорукость России.
3 ноября союзная флотилия провела короткий обстрел внешних фортов Дарданелл. Единственным результатом этого обстрела была помощь германским инструкторам в их стремлении побороть инертность Турции к укреплению и обороне побережья. Затей турки вновь впали в летаргическое состояние. Но спустя шесть недель британские подводные лодки подняли новую тревогу и добыли своему командующему боевую награду, пробравшись через минные заграждения и потопив одно судно вблизи пролива.
Однако эффект от этих предупреждений был незначителен. Спячка Турции была почти столь же беспредельна, как и легкомыслие Британии. Только к концу февраля турки перебросили немногим больше дивизии на Галлиполийский полуостров, и лишь к марту работы по укреплению берегов пролива могли считаться доведенными до некоторого итога. Состояние инертности, видимо, вызывалось чувством бесполезности расхода энергии на предупреждение форсирования противником пролива, которое, если бы противник серьезно взялся за это дело, едва ли вообще могло быть предупреждено. А поскольку хорошо осведомленные эксперты из германцев и турок сомневались в своей способности предупредить чисто морское нападение, то они, конечно, еще меньше надеялись противостоять удару комбинированных сил. Турецкая официальная история войны чистосердечно признается: «До 25 февраля было легко произвести десант в любом месте полуострова, и захват пролива сухопутными войсками удался бы сравнительно просто».
Одно время Антанта могла найти нужные для этого войска, даже не расходуя на это своих сил и средств. В середине августа греческий премьер-министр Венизелос[66] официально и безгранично предоставил все силы Греции в распоряжение Антанты.[67] Предложение это не было принято главным образом из желания Эдуарда Грэя избежать противостояния с Турцией, ненависть которой по отношению к Греции была сильнее ненависти к любому из других ее противников 1912 года. Но когда Россия в конце месяца запросила Грецию, не согласится ли та послать экспедицию, чтобы помочь форсировать Дарданеллы, король Константин согласился — однако поставил условием, чтобы, во избежание удара в спину, ему был обеспечен нейтралитет Болгарии.
План греков, тщательно продуманный, заключался в высадке 60 000 человек близ внешнего края Дарданелльского полуострова, чтобы с тыла ударить по фортам, прикрывающим пролив. Еще 30 000 человек планировалось высадить у Булаира для захвата и удержания перешейка. Однако к моменту вступления Турции в войну Константин взял назад свое так неохотно данное согласие, убедившись, что Болгария уже встала на сторону Германии.
В Англии единственным человеком, постоянно подчеркивавшим значение захвата Дарданелл, был Черчилль. Начиная с августа он не раз пытался заинтересовать этим планом Военное министерство, которое уже несколько лет даже поверхностно не занималось этим вопросом. Через три недели после вступления Турции в войну Черчилль вновь поднял этот вопрос на первом же заседании первого военного совета — но взоры всех настойчиво были устремлены на французский фронт, и Черчилль не получил поддержки Китченера.
В течение декабря мрачные перспективы на Западном фронте были поняты уже многими в Англии, хотя еще немногими во Франции. К тому же рост новых армий вызвал совершенно естественный вопрос, как же их использовать. Сочетание этих двух факторов способствовало если не разрядке, то освежению атмосферы. С различных сторон начали раздаваться суждения о новых операционных направлениях.
Наиболее определенное и практическое суждение было выражено в докладной записке от 29 декабря, написанной подполковником Морисом Ханки. Он разбирал состояние застоя, наступившее в операциях во Франции, и потребовал развития механических и бронированных средств борьбы, которые могли бы проложить дорогу сквозь нагромождение проволоки и окопов. Одновременно он высказал соображение, что легче и удобнее будет поразить Германию через ее союзников — главным образом через Турцию. Он ратовал за использование первых трех экспедиционных корпусов для атаки на Константинополь, по возможности во взаимодействии с Грецией и Болгарией, как средство не только опрокинуть Турцию и восстановить на Балканах равновесие в пользу Антанты, но и обеспечить сообщение с Россией. Дальнейшие выгоды выражались бы в понижении цен на пшеницу и использовании 350 000 тонн коммерческого (торгового) тоннажа. Аргументация подполковника демонстрировала его глубокое понимание принципов стратегии — между тем как горизонт большинства военных, особенно среди высшего командного состава, был ограничен одной только тактикой.
Сэр Джон Френч возражал против расточения каких бы то ни было усилий вне непосредственного района его действий во Франции. Но в это время пришла просьба великого князя Никола