Никакие контрмеры оказались не в состоянии остановить рост потопляемых судов. Не удалось это сделать даже увеличением числа эсминцев и других легких судов. За одну неделю сентября 1916 года двумя, в крайнем случае тремя подводными лодками на участке, который патрулировали 97 эсминцев и 68 других вспомогательных судов, было потоплено 30 кораблей. Среди ряда средств, к которым стали прибегать для избегания опасности, надо отметить движение по секретным курсам, поднятие ложных флагов и, наконец, использование судов-ловушек.
Эти суда, называемые «кью-шипами» (Q-ships), были вооружены торпедными аппаратами, глубинными бомбами и пушками, укрытыми за разборными надстройками, сами же суда маскировались под торговые. Маскировка эта усиливалась поведением команды, которая при атаке подводной лодки симулировала панику. Такое поведение провоцировало подводную лодку всплыть на поверхность и подойти на расстояние, на котором по ней можно было открыть эффективный огонь. Хотя «кью-шипы» стали одним из наиболее романтических элементов морской войны и потопили 11 подводных лодок, к концу 1916 года они почти совершенно потеряли свое значение и не могли больше захватывать врасплох противника. Подводные лодки стали более осторожны — и, естественно, были теперь куда менее склонны корректно проверять разницу между вооруженными и внешне невооруженными судами.
Опасность, которой подвергались подводные лодки от действий «Кью-шипов», усилилась тем, что британцы начали вооружать и обыкновенные торговые суда. Это поставило медлительную, уязвимую и полуслепую подводную лодку перед тяжелой дилеммой. Чем разборчивее была она, тем большей опасности подвергалась. Чем меньше внимания она обращала на характер своей цели и на спасение находящихся на борту, тем в большей степени ей были гарантированы безопасность и успех. Поэтому естественны были громкие протесты Германии, заявившей, что при такой тактике противника подводные лодки имеют право топить любые увиденные суда.
Постепенно Британия все сильнее стала ощущать гнет экономических затруднений. То же происходило и с Германией. Руководители Германии стали опасаться, что состязание между решающим успехом на суше и разваливающейся экономикой окончится не в пользу первого. А тем временем морские авторитеты заявили, что возобновление «неограниченной» подводной войны (которая теперь при увеличении числа подводных лодок могла стать более эффективной) вполне сможет поставить Антанту на колени.
Согласившись с этим мнением, Людендорф пошел на шаг, против которого он раньше возражал. В результате вес мнения сухопутных и морских военных сообща смог преодолеть протесты канцлера. Для морального оправдания открытого отказа от ограничений, связанных с задержанием и досмотром судов, а также чтобы снять свое обещание, данное президенту Вильсону, было использовано нарочитое предложение мирных переговоров — которое, как и ожидалось, было отклонено державами Антанты. 1 февраля 1917 года немцы объявили политику «неограниченного потопления всех судов, безразлично — пассажирских или грузовых».
Германия отдавала себе полный отчет, что это неизбежно повлечет за собой переход Америки в лагерь ее врагов. Сомнения в разумности такой политики приглушались уверениями в необходимости такого шага, расчетом на близкую победу и доводами, что Америка неминуемо должна будет прийти на помощь союзникам, чтобы обеспечить их способность впоследствии выплатить ей свои долги. Но германцы рассчитывали на победу раньше, чем чаша весов будет перетянута американской гирей, брошенной на сторону Антанты.
Сцена 1. Верден
Трюизмом, не требующим доказательств, является тот факт, что война 1914–1918 годов перевернула само понятие о времени в военном смысле, в особенности представление о продолжительности боев. В течение многих тысяч лет сражение, как бы ни был велик его масштаб, длилось лишь часами. Так было в прошлом столетии, хотя отдельные сражения со времен Наполеоновских войн разрастались, захватывая даже целый день — например, Лейпциг или Геттисберг.
Русско-японская война внесла уже коренные изменения: здесь бои тянулись неделями. Когда разразилась Мировая война, обычной меркой сделались уже месяцы, так как бои перерождались в осады, хотя за это их не признавали сражениями и с научной точки зрения к ним так не подходили. Будем надеяться, что перемена эта временная — ведь количество еще не означает качества, а продолжительность приводит к неподвижности и нерешительности, что неизбежно становится отрицанием всякого военного искусства. Таким образом, и с точки зрения военной науки, и с точки зрения расхода человеческих жизней длительные сражения — безусловно плохие сражения.
Затягивание боев также усложнило работу военного историка. Если он не собирается наполнять толстые тома чрезмерными подробностями, ему будет очень трудно выбрать характерные моменты разбираемой операции, когда их или нет совсем, или так много, что они грозят затопить собой все. И четкость в изложении будет потеряна.
Из всех так называемых «сражений» Мировой войны все рекорды продолжительности побил Верден: эта операция продолжалась с 21 февраля до 21 декабря 1916 года. Даже если конечной датой сражения взять день прекращения германского наступления, а французское контрнаступление рассматривать как отдельную операцию, то все же продолжительность этого сражения будет 7 месяцев.
Выделить в этом сражении какие-либо исторические даты тем более трудно, что ни одно из сражений Мировой войны не было более героическим, вернее, более драматичным в своем развитии. И ни одно из сражений так сильно не привлекло к себе симпатии наблюдавших за его ходом наций. Это была величайшая жертва Франции и ее величайший триумф. Весь свет отдал должное ее блестящему достижению.
С 25 февраля и дальше вплоть до 23 июля имел место ряд кризисов, и многие французские авторитеты останавливаются на этой последней дате как на основной. Но кому, как не германцам, лучше знать момент, когда прилив действительно повернул против них?
Такой выдающийся критик, как генерал фон Цвель, считает, что действительный поворотный пункт был 9 марта, когда германцам не удалось овладеть Кот-дю-Пуавр. 4 марта германский кронпринц обратился к своей армейской группе с призывом напрячь все силы и овладеть Верденом — «сердцем Франции». 6 марта после двух дней артиллерийской подготовки этот новый удар не удался, а к 9 марта окончательно выяснилась вся тщетность попытки.
Эта дата затрагивается также при определении, чем руководствовалось германское главное командование, организуя атаку Вердена. Генерал Фалькенгайн, начальник Большого Генерального штаба и офицер, отвечающий за ее планирование, категорически утверждал, что цель этой операции — заставить Францию истечь кровью, выбрав объектом атак такой пункт, за удержание которого французское командование будет драться до последнего. Фалькенгайн ссылался также на документ, составленный им на Рождество 1915 года в подтверждение своих доказательств, что для достижения этой цели нет никакой необходимости в широком прорыве.
Но, несмотря на послевоенные заявления Фалькенгайна, вопрос о первоначальной цели этой операции все еще вызывает сомнения. Выдающийся германский критик полковник Ферстер указывал, что трудно примирить заявления Фалькенгайна с тем, как эта операция проводилась в жизнь. Он утверждал, что первоначально операция мыслилась исключительно в виде быстро развивающегося удара с целью решительного прорыва. Он приводил выдержки из личного приказа Фалькенгайна от 27 января 1916 года и его уничтожающие критические пометки на полях донесения, присланного штабом кронпринца 31 марта, — донесения, объясняющего причины неудачи. Это показывает, что Фалькенгайн рассчитывал на безудержное и непрерывное наступление.
Поэтому есть основания подозревать, что действительный замысел, лежавший в основе плана, заключался в возрождении идеи двойного охвата — «Седана», к которому немцы стремились еще в сентябре 1914 года. Теперь эту попытку можно было организовать с более явными перспективами успеха, так как участок предстоявших действий был больше выдвинут вперед, чем во времена Марнского сражения. Произошло это из-за клина у Сен-Миеля, вбитого на восточном фланге описываемого участка. А тот факт, что сектор этот пересекался рекой Маас, должен был мешать обороняющимся противодействием смыканию клещей охвата.
Более того, гипотеза эта дает логическое объяснение того, что иначе кажется грубой ошибкой германцев, а именно — организации ими первой атаки только на восточном берегу реки. Но если германцы стремились к «Седану», то они могли рассчитывать, что их атака на восточном берегу привлечет туда французские резервы, а когда разовьется последующая атака на западном берегу, то она легко разобьет тыл французов, используя реку как стену их тюрьмы. Этим не только отрезалась часть французской армии, но и остаток ее рассекался на две части, а широкий прорыв привел бы к ликвидации всего позиционного фронта во Франции.
Новый свет на это загадочное сражение проливают немецкие архивы и важные свидетельства — в частности, приведенные в книге Германа Вендта (Hermann Wendt). Этот новый материал дает объяснение нерешительности действий Фалькенгайна и позволяет понять внутренние противоречия немецкой стратегии.
Судя по всему, Фалькенгайн не имел единого ясного курса, а питал надежды на ту или иную случайность, на возможные внутренние проблемы во Франции, вызванные комбинацией естественного упадка сил с активной вражеской пропагандой. Но если даже Фалькенгайн лучше других стратегов понимал значение политических факторов, он не имел никаких ясных идей относительно того, как воздействовать на эти факторы. К сожалению для него, его исполнительные подчиненные видели только военную перспективу. План, составленный начальником штаба кронпринца Шмидтом фон Кнобельсдорфом, далеко отклонялся от направления мысли Фалькенгайна. Этот план предлагал окружение Вердена энергичной атакой с обоих флангов, «дабы избежать длительного сражения и непредсказуемого расхода сил».