Клин медленно вбивался в восточном направлении между реками Анкр и Сомма, превратив первоначальные германские позиции севернее реки Анкр в ясно выраженный выступ. Некоторое время армия Гауфа готовила атаку против этого выступа, а временное улучшение погоды позволило начать эту атаку 13 ноября, причем в дело были введены 7 дивизий. Были захвачены Бомон-Гамель и Бокур-сюр-Анкр, причем взято 7000 пленных — но слева местечко Серр еще раз оказалось неприступным. Хейг был доволен, так как это «развязывало руки британским представителям» на приближавшемся военном совещании союзников в Шантильи. Поэтому наступление на Сомме можно было наконец-то остановить. Честь была спасена.
Бессмысленность последней фазы действий — после 25 сентября — заключалась в том, что захватив наконец хребет и получив господство над прилегающей местностью, британцы затем отказались от всех связанных с этим преимуществ, пробивая себе дорогу в долине за этим хребтом. Из-за этого войска были вынуждены провести всю зиму в окопах, затопленных водой. «Грязь Соммы» вскоре стала общеизвестна.
Таким образом, бездарно задуманная и так же проведенная операция на Сомме закончилась в атмосфере отчаяния и привела к такому истощению британских сил, что это затушевало даже аналогичное перенапряжение, которое эти бои вызвали у немцев. Истощение германских сил в большой степени зависело от негибкости и упрямства старшего германского командования — в частности, генерала фон Белова, командовавшего 1-й армией. Он отдал приказ, что каждый офицер, уступивший врагу хотя бы один сантиметр окопа, будет предан военному суду, а всякий потерянный метр окопа должен быть возвращен контратакой.
Если ошибки германцев и не превысили ошибок британцев, то все же они привели к бесцельному расходу жизней и, что еще хуже, к подрыву боевого духа войск. Это уравновешивало потери британцев. В итоге 23 августа Белов был вынужден отменить свой приказ и изменить тактику обороны с приходом к власти новых людей — Гинденбурга и Людендорфа.
Сцена 4. Трудное детство танка
15 сентября 1916 года получил свое боевое крещение новый инструмент войны. Данным событием британская атака в этот день выделилась из общего наступления на Сомме, став одной из исторических вех войны 1914–1918 годов.
Эта атака была одной из немногих, при изучении которых для обнаружения достигнутых успехов не требуется карты крупного масштаба или увеличительного стекла. День этот знаменателен был и тем, что тень его легла на все будущее войны. И подобно тому, как день этот стал скорее вехой в истории войны, чем в истории операции на Сомме, он и в будущем останется яркой вехой в истории войн вообще.
Новое оружие изменило лицо войны, заменив мощным мотором слабые ноги человека, возродив применение брони как средства защиты и заменив ею кожу человека или закапывание его в землю. До этого боец не мог стрелять, если он хотел двигаться, и не мог двигаться, если он хотел оставаться укрытым.
15 сентября 1916 года были объединены в одно целое три преимущества, которые в современной войне могли использоваться только в сражении на море: огневая мощь, движение и защита. Но хотя морская тактика могла и на суше стать отличительной чертой действий танка, а намек на это был сделан уже первоначальным названием танка «сухопутный корабль» (landship), все же вначале на танк смотрели более узко, и конструктивный замысел этого оружия преследовал более непосредственные практические цели. Основная цель заключалась в создании средства против пулемета, который в союзе с колючей проволокой привел военные действия к застою, а военное искусство — к вырождению.
Лекарство это было британской разработкой и стало наиболее выдающимся достижением британской мысли за всю Мировую войну. Однако данное достижение имеет важную трансатлантическую связь — символическую с точки зрения ассоциации, которой вскоре суждено было выявиться на поле боя. Дело в том, что источник и яда, и противоядия был американским. Застой окопной войны был вызван в первую очередь изобретением американца Хайрема Максима. Имя это резче запечатлелось в истории Мировой войны, чем имя любого другого человека. Императоры, государственные мужи и генералы могли привести к войне, но закончить ее они были не в силах. Завязав войну, они оказались беспомощными марионетками в руках Хайрема Максима. Своими пулеметами он парализовал мощь наступления. Все усилия сломать оборонительную мощь пулеметов были напрасны. В результате этих усилий воздвигались лишь новые и новые могильные холмы — но не триумфальные арки.
Когда же наконец был найден способ покончить с этим застоем позиционной войны, то он оказался также американского происхождения. Трактор Бенджамина Хольта, предназначенный для сельскохозяйственных работ, одновременно стал и предтечей танка. Ирония судьбы — плуг, перекованный на меч…
Эффект действия танков лучше всего можно оценить, изучая свидетельские показания тех лиц, которым пришлось иметь дело с танками. Разве сам Людендорф не говорил о дне 8 августа 1918 года, как о «черном дне германской армии в истории войны», добавляя, что «массовые атаки танков… стали после этого нашими самыми опасными противниками»? Еще более красноречивы комментарии генерала фон Цвеля: «Не гений маршала Фоша побил нас, а генерал Танк». И нельзя утверждать, что эти мысли были впоследствии навеяны впечатлениями поражения, так как наиболее яркое подтверждение этого, как бы еще светящееся на наковальне боя, мы находим в знаменательном докладе, переданном 4 октября 1918 года представителям германской Главной военной квартиры руководителям рейхстага:
«Верховное командование было вынуждено принять чрезвычайно важное решение и объявить, что, учитывая человеческие возможности, нет больше никаких надежд навязать противнику мир. Помимо прочего, на такой исход решительно повлияли два фактора: и первый из них — танки…»
Для истории интересны два вопроса: как появился танк и почему до 1918 года откладывали возможность использовать его решающее действие? Первый из них скорее затуманен, чем разъяснен вопросом, который так широко дебатировался во время войны и сразу после нее: «Кто же изобрел танк?»
Иные добивались этой чести с некоторыми основаниями, большинство же — без всяких оснований. Общественное мнение было введено в заблуждение. При этом нельзя сказать, что правительство приложило много усилий, чтобы со своей стороны установить истинную картину изобретения танка: может быть, от этого его удерживали казначейские интересы — желание не платить изобретателю.
Таким образом, истина была установлена лишь в 1925 году на основании данных, зафиксированных Королевской комиссией по авторским вознаграждениям в 1919 году. Столько времени потребовалось Казначейству, чтобы наконец-то установить обоснованность претензий на вознаграждение.
Историческая эволюция танка также запутывалась отсутствием четкого определения — что такое танк и зачем он нужен? Эта неточность определения отчасти обязана тому, что пока не придумали маскировочного названия «танк», машина была известна как «сухопутный корабль» или «сухопутный крейсер». Последнее название возникло из-за того, что в младенческие дни танка им занималось Адмиралтейство. Но имя, данное танку при «крещении», не оказалось пророческим с точки зрения перспектив танка в его далеком будущем, оно совершенно не соответствовало его действительному настоящему — использованию танка в мировой войне.
С точки зрения зарождения идеи сухопутного корабля или даже бронированной боевой повозки происхождение танка теряется в тумане Давности. В число его предшественников можно включить и древние боевые повозки гуситов, которые образовывали знаменитые «вагенбурги». С некоторым основанием можно присоединить сюда и боевых слонов Пирра или средневековых рыцарей, закованных в латы.
Если же ограничить поиски самодвижущимися машинами (в отличие от машин, передвигаемых силой человека или животных), то предтечами танка можно назвать боевые повозки Валтурно, приводившиеся в движение силой ветра и изобретенные им в 1472 году, или же приписать идею танка многостороннему гению Леонардо да Винчи, предложившему такую машину своему патрону Лодовико Сфорца. В 1599 году Симон Стевин соорудил для принца Оранского два сухопутных судна на колесах и с парусами, а в 1634 году Давид Рамсей взял первый патент на самодвижущуюся повозку, годную для применения и на войне. Таким образом, происхождение танка можно проследить на бесконечной цепи опытов.
Сама гусеница (в общественном мнении — главная отличительная черта танка) должна быть отнесена к первым годам XIX столетия или к изобретению Ричарда Эджворта (1770 год).
Если еще больше сузить определение танка и считать, что он является машиной для военных целей с двигателем внутреннего сгорания — машиной тракторного типа, то первородство американского трактора Хольта может оспаривать трактор Хорнсби, испытанный для военных целей в Олдершоте в 1908 году. Если же критерием должно служить применение этих «танкоподобных» машин как оружия, то первенство надо отдать Уэллсу — хотя пророческий рассказ его, появившийся в 1903 году в журнале «Strande Magazine» сам был на двадцать лет опережен писаниями и рисунками Альбера Робида[82] в журнале «Ла Карикатюр». Если, наконец, искать тождественность замысла, то можно вспомнить модель мистера Моле, даже более совершенную, чем танк 1916 года, проекты которого тонули в дебрях военного министерства с 1912 года. Ко всему этому добавим историю ноттингемского слесаря, любимым коньком которого была постройка игрушечных машин подобного рода, и чертежи которого, переданные военному министерству в 1911 году (тоже, как и следовало ожидать, положенные под сукно), были раскопаны после войны, причем на бумагах, подшитых в деле, была обнаружена следующая краткая, но выразительная резолюция: «Это — сумасшедший».
Такой исторический обзор убеждает нас в тщетности попытки определить, кому мы обязаны происхождени