1) исключительно потребляющие (то есть ввозившие хлеб вследствие недостатка собственного) губернии – Московская, Тверская, Калужская, Владимирская;
2) поставляющие рожь, но ввозящие пшеницу – Рязанская, Тульская, Тамбовская;
3) чисто производящие (то есть производившие хлебную продукцию с избытком и потому продававшие ее) соседние губернии относились уже к соседним военным округам – Воронежская и Саратовская, или даже входили в подчиненную фронтовому командованию зону (Курская губерния);
4) губернии, имеющие мукомольные центры – Нижегородская.
Ситуация в северных регионах – Ярославской, Вологодской и Костромской губерниях – облегчалась тем, что в Рыбинске (Ярославская губерния) находился большой склад-терминал зерна, являвшегося государственным запасом. В случае обострения обстановки население этих губерний могло получить какую-никакую продовольственную помощь. Смоленская же губерния к этому времени уже входила в состав Минского военного округа и подчинялась фронту.
Чтобы обеспечить бесперебойное снабжение Москвы, еще с января 1916 года Московское губернское земство каждый месяц составляло планы ввоза хлебопродуктов из двадцати четырех губерний и одной области снабжения. Однако осенью большинство грузов не доставлялось по назначению, даже будучи заранее закупленным, – заторы на железных дорогах, конфискация хлеба для Действующей армии, простой недогруз. Так, за сентябрь 1916 года только Тамбовская губерния выполнила возложенную на нее норму поставок хлеба в Москву. Менее половины прислали Курская, Орловская, Воронежская, Саратовская, Таврическая и Харьковская губернии. Из Симбирской губернии, как и Нижегородской, являвшейся мукомольным центром, не пришло вовсе ничего[438].
В результате, московский регион стал испытывать не недостаток еды вообще (пока выручали старые запасы), но уже недопоставку требуемых продовольственных грузов. Так, в сентябре в Московскую губернию фактически поступило хлеба (в пудах): ржаной муки – 68 198, пшеничной муки – 131 693, ржи – 55 680, пшеницы – 86 966, пшена – 5 409, риса – 9 051, ячменя – 53 818, крупы всякой – 5 200, жмыхов – 12 712, отрубей – 8 190[439]. Сравним эти цифры с вышеприведенной таблицей. Другой пример, связанный с животноводством, – цены на крестьянских коров за годы войны поднялись в пять с половиной раз. Соответственно, поднимались цены и на мясо. Цены на крестьянских коров в Московской губернии в рублях[440]:
Годы: 1913-1914
Декабрь: 57
Апрель: 69
Июль: 64
Октябрь: 41
Годы: 1914-1915
Декабрь: 53
Апрель: 82
Июль: 87
Октябрь: 83
Годы: 1915-1916
Декабрь: 110
Апрель: 191
Июль: 256
Октябрь: 276
Годы: 1916-1917
Декабрь: 316
Апрель: 445
Июль: 645
Октябрь: 677
Надо ли удивляться, что, когда в январе запасы оказались близки к исчерпанию, цены взлетели буквально за полтора месяца? Профессор Московской духовной академии А. Д. Беляев 3 января 1917 года записывает в своем дневнике, что в Москве гусь стоит 80 копеек. А 23 февраля там же за 75 копеек стоит пустой постный рисовый суп без хлеба[441]. И ведь аккурат 23 февраля по старому стилю в Петрограде начинаются продовольственные волнения («хлебные бунты»), переросшие в революцию.
Отчасти ситуацию с продовольствием в столице решали высокие цены, по которым москвичи и уполномоченные местные органы скупали хлеб в ближайших к Москве окрестностях. Например, крестьяне Тульской и Рязанской губерний вывозили хлебные продукты в Москву, получая за них высокую цену. Ведь зимой 1917 года министром земледелия А. А. Риттихом была объявлена продовольственная разверстка – сдача излишков хлеба деревней по твердым ценам. Эти цены были невыгодны крестьянству, и потому оно спешило сбыть продукцию по «вольным» ценам в соседние районы, где за хлеб платили по меркам «черного» рынка. Ведущим центром здесь была Москва, хотя конкуренция калужан и жителей Московской губернии помимо столицы все равно не позволяла полностью решить проблему снабжения москвичей.
Например, отказываясь от чрезмерных, на взгляд туляков, цифр поставок по продразверстке, уполномоченный председателя Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу в Тульской губернии выделял следующие причины кризиса:
1) проведение разверстки,
2) отсутствие воспрещения ввоза хлеба в губернию,
3) вывоз излишков населением по оптовым ценам в Московскую и Калужскую губернии.
Этот уполномоченный одновременно являлся и тульским губернатором А. Н. Тройницким, а потому его можно лишь пожалеть: сознавая необходимость насыщения Москвы, Тройницкий отвечал и за свою губернию, и именно поэтому не мог в полной мере выполнить то задание по поставкам, которое установило Особое совещание. Умоляя о снижении норм разверстки и отсрочки ее выполнения, тульский губернатор 31 января 1917 года докладывал в Министерство земледелия, что сама Тула и значительная часть северных уездов губернии – Алексинского, Каширского, Одоевского и Белевского – в данный момент вовсе не снабжаются продовольствием. Отсутствие снабжения произошло «вследствие разверстки очень крупного количества хлеба для поставки в армию, а равно того обстоятельства, что министерство земледелия с осени не допускало воспрещения вывоза хлеба из пределов губернии, хлеба в губернии почти нет, так как все излишки сельским населением были вывезены гужем по повышенным ценам в Московскую и Калужскую губернии». Оптовая цена (фактически по ней и собирали зерно в продразверстку) в этот момент была 2 р. 20 к. – 2 р. 50 к. за пуд, в то время как розничные цены доходили до 5 рублей за пуд. Больше всех получали перекупщики продовольствия, умевшие за взятки доставлять хлеб сразу в столицу. Так, прибыль торговцев составляла 400-500 рублей на каждом вагоне, прорвавшемся из Тамбовской губернии в Москву[442].
Из северных, смежных с Москвой, губерний в столицу везли мясные продукты. Крестьянство Центрально-Промышленного района, отказавшись от самостоятельного насыщения местных рынков хлебом, с начала столетия твердо перешло к животноводству. Вологодское масло славилось по всей России, а во Владимирской и Тверской губерниях разводили крупный рогатый скот, благо, что мясо в гораздо большей степени, нежели селом, потреблялось городами. Теперь же говядина активно вывозилась в Московскую губернию и самую столицу, как из Тулы и Рязани шло зерно. Зимой 1917 года уполномоченный Министерства земледелия по Тверской губернии Гаслер сообщил в министерство, что крестьяне Тверской губернии, «соблазняясь установившейся высокой ценой на мясо в Петрограде и Москве, начинают усиленно истреблять свой скот для продажи в эти города» и ходатайствовал о запрещении вывоза скота и мяса из пределов Тверской губернии[443].
Понятно, что такие же уполномоченные соседних губерний в принципе не желали бороться с самочинным вывозом хлеба из соседних губерний в их районы. Ни калужский губернатор Н. С. Ченыкаев, ни тем более уполномоченный по Московской губернии А. Е. Грузинов. Александр Евграфович Грузинов с 1915 года являлся председателем Московской губернской земской управы и отвечал за снабжение столицы разнообразными предметами и продуктами. А. Е. Грузинов был тесно связан с думской оппозицией, а в период Февральской революции, возглавив московский гарнизон, фактически противодействовал усилиям (честно скажем – тщетным) генерала И. И. Мрозовского удержать Москву под контролем и не допустить революционного взрыва. В результате А. Е. Грузинов занял пост командующего войсками Московского военного округа вместо Мрозовского, оставаясь в этой должности с марта по апрель 1917 года.
23 февраля или 8 марта по новому стилю, на некоторых фабриках Москвы состоялись собрания, посвященные Международному женскому дню 8 марта. Однако волнений не произошло – и власть была тверже, и обстановка спокойнее, и оппозиция ожидала сигнала из столицы. Поэтому Февральская революция началась в Москве 27 февраля – четыре дня спустя после Петрограда, как только ситуация в имперской столице зашла слишком далеко, перерастая из хлебных волнений в восстание отдельных соединений петроградского гарнизона.
Первые сообщения, которые командование Московского военного округа нелепо пыталось скрыть, вызвали немедленную реакцию в старой столице. К вечеру городская дума создает Временный революционный комитет, что не должно вызывать удивления, ведь городской голова и его окружение уже были готовы к подобному развитию событий, восприняв петроградские известия как первый шаг замышлявшегося дворцового переворота. Москву захлестнули листовки о петроградских событиях и призывами к революции. Кое-где стали разоружать полицейских.
28 февраля громадная демонстрация под красными флагами прошлась по городу, устроив митинг около здания городской думы. Ген. И. И. Мрозовский успел перекрыть центр Москвы полицейскими командами и воинскими частями, однако было уже поздно – противостояние народу не могло увенчаться успехом. Ведь на митинге с призывами свергать царизм выступали не только рабочие и солдаты, и не столько они, сколько офицеры и общественные деятели. Командующий войсками Московского военного округа объявил Москву на осадном положении, все еще надеясь, что фронтовые соединения подавят восстание в Петрограде и тогда московские события развеются сами собой. Представляется, что генерал Мрозовский решил держаться сколь возможно долго, не веря, что бунт перерастет в революцию.