Практически тут же правительство объявило о выводе большей части столичного гарнизона на фронт. Разумеется, что ни один солдат Петроградского гарнизона воевать не желал: теперь гарнизон столицы занял если еще и не пробольшевистскую, то явно антиправительственную позицию. 26 октября части столичного гарнизона займут позицию «нейтралитета», что также сыграет на руку ленинцам.
Накануне Октября
В октябре русские вооруженные силы представляли собой жалкий призрак былого могущества и силы – вот главный результат управления воюющим государством со стороны буржуазно-либеральной оппозиции, столь рьяно рвавшейся к власти и на пути к этому не гнушавшейся ничем. Прогрессирующее разложение войск усугублялось и тем обстоятельством, что решающие качественные изменения претерпела и сама Действующая армия.
К осени 1917 года войска потеряли 63-65 % личного состава от общего числа, причем практически полностью был выбит весь кадровый корпус (свыше полутора миллионов человек) и военнообязанные первой и второй очереди (еще около шести миллионов людей). Восточный фронт лишился своей главной ударной силы, что в условиях морального разложения и технической отсталости ставило его в неравное положение с противником.
Армия окончательно стала «вооруженным народом», каковая тенденция прослеживалась уже с конца 1916 года. Согласно заявлениям военных, если общий состав войск исчислялся цифрой в десять миллионов «едоков», то в строю было не более двух миллионов штыков и сабель, из которых лишь половина являлась вполне боеспособной[564].
Вдобавок ко всему разочарованные в деятельности существующей социалистической власти солдаты не желали поддерживать А. Ф. Керенского. На Северном и Западном фронтах надежных для Временного правительства частей уже не было: это отчетливо подтвердили события 25-26 октября в Петрограде, когда Ставка не смогла найти ни единого полка, чтобы использовать его в качестве карательных сил.
На состояние этих фронтов определяющим образом влияли пробольшевистские прифронтовые гарнизоны, особенно в Минске и Риге. Тыловые гарнизоны страны повсеместно выносили резолюции о переходе власти в руки Советов. Фронт разлагался от дезертирства и братания, а Керенский отмалчивался.
Впрочем, власти еще пытались удержать революционный процесс на фронте в нужном русле. Так, глава Министерства иностранных дел М. И. Терещенко в телеграмме от 7 сентября заявлял дипломатическим представителям в союзных государствах, что зимой боеспособность армии будет восстановлена и война продолжена. Правительство А. Ф. Керенского отчаянно нуждалось в поддержке союзников, заинтересованных в том, чтобы большие массы немцев и австрийцев оставались на Восточном фронте. Но кто может помочь безумному?
Приоритетной целью для всех заинтересованных в сохранении Восточного фронта лиц оставалась, разумеется, русская Действующая армия. Выдвигалась целая программа мероприятий по усилению войск к весне 1918 года. Свои проекты в данном отношении предлагали и военные руководители – генерал А. И. Верховский (военный министр до 22 октября) и генерал Н. Н. Духонин (начальник штаба Верховного Главнокомандующего и потому фактический глава Ставки). Уже в октябре 1917 года генерал Н. Н. Духонин предложил А. Ф. Керенскому свой проект реформирования вооруженных сил страны во имя продолжения борьбы. Теперь войска должны были называться Русской народной армией и базироваться на таких началах, как:
1) территориальность;
2) добровольчество;
3) техническая оснащенность, а также полное довольствие и снабжение;
4) расформирование частей, не желающих драться, с дальнейшим их преобразованием в рабочие дружины;
5) сохранение существующей организации по формированию революционных и георгиевских батальонов[565].
А. Ф. Керенский под давлением союзников утвердил проект генерала Духонина, но это ничего уже не решало. Правда, военный министр Верховский еще распорядился приступить к образованию милиции из откомандированных из войск солдат и офицеров, а также к делению территории страны на участки запасных бригад. По плану, составленному накануне октябрьского переворота, планировалось расформировать ряд полков на фронте и в тылу, в том числе шестнадцать – в Московском военном округе[566]. Но и этот план остался на бумаге. А между тем крестьянство в армии и деревне «устало ждать» окончания войны «сверху» и стало переходить к самостоятельному заключению мира.
Масла в огонь подлила и история с отставкой военного министра генерала А. И. Верховского, назначенного на этот пост 30 августа, в ходе подавления корниловского выступления. 20 октября генерал Верховский потребовал немедленного выхода России из войны во имя спасения «демократической революции». После того как А. Ф. Керенский отказал ему в этом, А. И. Верховский подал в отставку и через два дня уехал на Валаам.
Правительственная печать пыталась представить инцидент как предоставление военному министру двухнедельного отпуска. Так, газета «День» за 22 октября сообщала: «Это не немедленное заслуженное увольнение, а временный отпуск, который, в действительности, несомненно, окажется отпуском навсегда». Газета оказалась права: А. И. Верховский вернулся в столицу 3 ноября, когда большевики «отправили в отставку» и самого Керенского с его абсолютно недееспособным правительством.
Проблема заключалась в том, что генерал Верховский, указав на развал вооруженных сил, потребовал либо немедленно реорганизовать армию, либо начать переговоры о мире. В своем докладе 20 октября в предпарламенте военный министр указывал: «Армия в девять с половиной миллионов человек стране не по средствам. Мы ее не можем прокормить. По данным министра продовольствия, только что лично побывавшего на юге, максимум, что мы можем содержать, это семь миллионов человек… Мы не можем эту армию ни одеть, ни обуть… Между тем, отпустив 600-700 тыс. человек, Ставка категорически заявила, что дальше ни один солдат отпущен быть не может. Ставка, стоящая во главе этого дела, после всех расчетов и зная обстановку внутри страны, считает дальнейшее сокращение армии опасным с точки зрения обороны. Не будучи хозяином этого дела, я не могу изменить решения Ставки; здесь, значит, непримиримый тупик, если люди, руководящие обороной страны, не будут заменены другими, способными найти выход из создавшегося противоречия. Если же оставить все это в его теперешнем положении, то иного выхода, как заключение мира, нет».
То есть противоречия между военными руководителями и правительством в отношении дальнейшего ведения войны также играли на развал армии. Да и вообще, смысл дальнейшего продолжения войны уже канул в Лету. Еще летом социалистическое правительство под давлением Петроградского Совета объявило, что будет продолжать войну «без аннексий и контрибуций».
Иначе говоря, сколько бы ни продолжалась война, Россия ничего, то есть абсолютно ничего, не получила бы от этого: ни территориальных приращений (аннексия), ни денежных компенсаций (контрибуция). К чему же тогда вообще воевать: во имя выгод Великобритании и Франции? Во имя удержания власти обанкротившимся правительством А. Ф. Керенского? Во имя дальнейших прибылей буржуазии, наконец-то дорвавшейся до власти и потому могущей теперь регулировать и полностью контролировать приращение своего капитала?
В эти же кризисные дни Временное правительство распорядилось о подготовке отправки столичного гарнизона в окопы, чтобы укрепить шатавшийся под натиском разложения Восточный фронт. Разумеется, солдатские комитеты под влиянием большевистского Военно-революционного комитета отказались выполнять это требование. Так что не случайно в критические дни Октября части петроградского гарнизона отказались поддержать Временное правительство.
Тем не менее надо было на что-то решаться. В условиях, когда власть неумолимо сама собой переходила к большевистскому Петросовету и делегатам II Всероссийского съезда Советов, нельзя было просто ждать, скрестив на груди руки. В своих воспоминаниях бывший министр внутренних дел Временного правительства А. М. Никитин утверждает, что А. Ф. Керенский все-таки решился.
26 октября на парижскую конференцию должны были выехать Терещенко, Прокопович и Скобелев, дабы поставить перед союзниками вопрос о заключении мира. Однако и это намерение оказалось запоздалым. Кроме того, по свидетельству А. И. Верховского, генерал М. В. Алексеев отказался ехать на эту конференцию, считая, что война бесповоротно проиграна и нельзя вводить союзников в заблуждение лживыми речами о продолжении войны[567].
В ходе октябрьских событий в Петрограде, когда Красная гвардия и матросы Балтийского флота уже выдвигались к Зимнему дворцу, а солдаты столичного гарнизона, в основной своей массе державшие вооруженный нейтралитет, блокировали движение по городу, Ставка пыталась отправить на помощь Керенскому и его правительству карательные отряды. Но войска к этому времени практически открыто поддерживали В. И. Ленина в его борьбе за мир и землю, которые большевики обещали уставшей стране. Так, командующий армиями Северного фронта генерал В. А. Черемисов сообщал в Ставку и. о. Верховного Главнокомандующего генералу Н. Н. Духонину: «Против отправки войск из 12-й армии сильно агитируют комитеты. Я сомневаюсь, что ее [карательную экспедицию. -Авт.] можно осуществить… подавляющая часть войск фронта и весь флот стоят за невмешательство в Петроградскую политическую передрягу… наоборот, многие выражали желание помочь большевикам»[568].
Генерал Духонин распорядился подготовить для броска на Петроград и Москву 17-й армейский корпус с Румынского фронта, а также 22-й и 49-й корпуса с Юго-Западного фронта. Но и это предприятие кончилось безрезультатно. А. Ф. Керенский, понимая необходимость нахождения под рукой верных воинских частей, еще в начале осени решил переподчинить 3-й Конный корпус генералу П. Н. Краснову и создать свой собственный резерв недалеко от столицы на случай выступления большевиков. Лучше всего такое мероприятие проходило под предлогом военной необходимости. Уже 2 сентября министр-председатель телеграфировал генералу Краснову: «…ввиду полученных сведений об ожидающемся в Финляндии восстании и в связи с попыткой противника высадиться на берегу Финляндии приказываю не