«Макросистема континентальных империй в течение длительного времени была внутренне стабильна, потому что, несмотря на частые войны между соседними империями, все они придерживались определенных конвенциональных ограничений в своем соперничестве. В общем, они не стремились разрушить друг друга… Окончательный демонтаж системы конвенциональных ограничений в отношениях между континентальными империями занял несколько десятилетий и со всей силой проявился именно в ходе мировой войны»[572].
Понятно, что победоносная война была выгодна для всех и каждого. В то же время, сознавая свою ответственность, правительства великих держав Европы все-таки опасались развязать Большую войну, сознавая, что такая война надолго расколет Европу, и здесь военные партии оказались как нельзя кстати. Не военными готовилась война, но когда она оказалась нависшей над горизонтами Европы реальностью, именно генералы побоялись опоздать с началом военных действий и проиграть. Так как именно германская военщина более прочих зависела от жестких графиков «плана Шлиффена», то она и поспешила ударить по своим противникам.
Собственные же выгоды, даже минимальные, видели все. Немцы – установление своего владычества в Европе. Англичане – сохранение мировой торговой гегемонии. Французы – реванш за 1870 год с той уверенностью, что он больше не повторится. Русские и австрийцы – победу в соперничестве на Балканах наряду со сложнейшими внутренними проблемами в каждой из этих держав. Италия – укрепление своих позиций в Средиземном море наряду с окончанием объединения Италии присоединением австрийского порта Триест.
Какова же роль России в этой войне, в которой она, изначально находясь в стане заведомого победителя, преждевременно вышла из войны, после чего оказалась в лагере проигравших? Невзирая на преждевременный выход из войны и свое отсутствие в стане победителей, Российская империя сделала громаднейший вклад в достижение победы Антантой. Достаточно сказать, что Россия одна сковывала до половины всех вооруженных сил неприятельского блока; что именно русское самопожертвование спасло в 1914 году Францию, и помогло союзникам укрепиться в 1915 году.
Даже после капитуляции 1918 года на востоке осталось до полутора миллионов австро-германских штыков, оккупировавших западную часть России: их также не хватило Гинденбургу в решающем наступлении весны 1918 года на Западе. Как замечательно отметил А. А. Керсновский: «Русский меч лежал грозной тяжестью на весах войны, хоть им и владели руки слабые и неискусные. Он сокрушил бы неприятельскую коалицию, найдись в России полководец. Россия одна схватилась с половиной сил Центральных держав; Франция, Англия, Италия и Соединенные Штаты – державы, во много раз сильнейшие техникой, поделили между собой другую половину»[573].
Однако союзники не пожелали оценить русский вклад в общую победу по достоинству. С одной стороны, преждевременный выход России из войны позволил западным державам вычеркнуть нашу страну из рядов победителей даже на официально-казенном уровне. При этом забылось все – то самое широко пропагандировавшееся в наиболее трудное для англо-французов время «братство по оружию».
«Братство» – не для политики. Русская революция оказалась как нельзя кстати для держав Запада: можно было не выполнять свои обязательства перед русскими, которые были заключены в наиболее тяжелое время войны. А. И. Степанов подытожил: «В конечном итоге, вооруженные силы России в 1914-1917 годах сыграли роль “парового катка»” для срыва планов молниеносной войны и перемалывания значительной части совокупной военной мощи центральных держав. Русскую армию использовали в качестве того пресловутого мавра, который, сделав свое дело, должен уйти в историческое небытие»[574].
С другой стороны, Запад достиг обеих целей войны: и Германия и Россия выбыли из ряда великих держав. Более того: Германия была закреплена на уровне второстепенной страны Парижским мирным договором, а в отношении объятой пламенем Гражданской войны России союзники поспешили приступить к широкомасштабной интервенции. Обе великие державы были исключены из равноправных международных отношений, лишившись статуса независимых игроков не только на мировой, но даже и европейской геополитической «шахматной доске». При этом, нимало не стесняясь, англо-французы, а также американцы и японцы в своих секретных консультациях «делили» своего вчерашнего союзника на зоны влияния, подлежавшие оккупации и колониальной практике территориальной эксплуатации: тем самым Россия ставилась даже ниже побежденных стран Четверного блока. Об этом факте не следует забывать.
Мировая война российской монархии завершилась крушением монархического строя, преждевременным выходом из войны, сверхкровавой Смутой как итогом Великой русской революции 1917 года, установлением советской власти в России после кровопролитнейшей Гражданской войны. Наверное, не будет лишним сказать, что после октябрьского переворота, в течение более чем четырех лет, друг с другом боролись две революции. Если во Франции конца восемнадцатого века в смертельной схватке сошлись роялисты и республиканцы, то в России начала века двадцатого – с обеих сторон в Гражданской войне сражались республиканцы. Только одни из них боролись за буржуазную республику, а другие – за республику Советов.
История сделала очередной непредсказуемый виток. Монархическая идея так и не была поднята на щит ни одной сколько-нибудь значительной силой в России, хотя, бесспорно, подавляющая часть монархистов находилась в стане Белого движения. Как говорит исследователь, в годы Гражданской войны «в офицерской среде отмечались, прежде всего, монархические устремления, причем к монархическому течению примыкали лучшие представители кадрового офицерства, наиболее подготовленные для строевой работы»[575].
Так можно ли сказать, что русская монархия отжила свое? С одной стороны, по замечанию В. П. Булдакова, после Первой мировой войны наблюдается процесс системного кризиса европейских монархий, которые одна за другой, не выдержав испытания войной, заменялись республиканским строем. В. П. Булдаков, в частности, считает, что системный кризис Российской империи был «связан, как представляется, с недостаточной оперативностью и эффективностью управления империей, постоянно запаздывающей реакцией властей на развитие событий в стране. Мало того, засилье бюрократии, коррупция, казнокрадство автоматически превращали власть в России из предмета привычного восхищения и добровольного подчинения в объект поношения, насмешек и самых невероятных слухов».
С другой стороны, это верно лишь в отношении тех монархических стран, что являлись великими державами и потерпели военное поражение в 1914-1918 годах. Военный разгром стал определяющим фактором в крахе великодержавных монархических режимов: Э. Хобсбаум точно подметил, что «из побежденных стран ни одна не избежала революции»[576]. И все великие державы, потерпевшие поражение, являлись монархиями – Германия, Австро-Венгрия, Россия.
Действительно, можно спорить, потерпела ли поражение русская монархия, будучи сброшена революцией раньше времени, или разгром целиком лежит на совести революционной власти. Представляется, что, так или иначе, была война и была революция. В конечном счете Германия также не потерпела окончательного поражения, выбыв из войны, в качестве первопричины, вследствие истощения страны, капитуляции союзников и разворачивавшейся в Германии революции.
Военное поражение Российской империи стало логическим итогом того ведения войны, что продемонстрировали и император, и Временное правительство. Могло быть по-иному, не будь революции? Могло. Поэтому мы и не говорим, что поражение было закономерным, но лишь – логически и объективно вытекающим из практики ведения войны в 1914-1917 годах.
Те же русские эмигранты – участники войны считали, что Россия фактически потерпела поражение в Первой мировой войне, хотя, как писал Н. Головин, «без решительной победы ее врагов над Российской Армией на театре войны». Но то же можно сказать и в отношении Германии, а между тем поражение Германии в Первой мировой войне не подвергается сомнению. Обобщая исследовательский опыт эмигрантов, А. Савинкин считает, что «в Первой мировой войне Россия понесла сильнейшее внутреннее поражение (выделено мной. -Авт.). Война закончилась не победой, сопряженной с могуществом и народным одушевлением, а настоящей бедой-катастрофой: разложением армии и флота, двумя революциями, кровавой Гражданской войной, опустошительным социалистическим экспериментом, очередной серией бессмысленных и неподготовленных войн, утратой и растратой завещанного от предков богатейшего наследия, территорий, людских ресурсов. Цена за нежелание “довоевать” и неумение побеждать оказалась слишком высокой»[577].
В определяющем отношении преждевременный выход Российской империи из мировой борьбы был обусловлен позицией, занятой основной массой населения страны (85 %), – крестьянством, составлявшим львиную долю вооруженных сил и дававшем обороне рабочие руки в промышленности, а также и продовольствие. В чем же причина того, что русское крестьянство, в отличие от наций Европы, так и не восприняло Первую мировую войну как «свою», необходимо-насущную и требовавшуюся для улучшения жизни государства и народа?
В отношении субъективной психологии в современной историографии существует точка зрения о том, что Первая мировая война стала роковой для Российской империи вследствие своего «окраинного» характера, удаленности театра боевых действий от великорусских губерний. Русский крестьянин, не могший осознать целей войны, неожиданного союза с Западом и необходимости противоборства с Германией, не мог сознательно, как гражданин и патриот своего отечества, защищать Польшу и Литву, пусть даже и входивших в состав Российской империи