Разумеется, что участие Российской империи в войне фактически целиком и полностью зависело от ее императора, на которого замыкались все нити, державшие Россию в войне. По мнению одного из исследователей, «у Запада в общем и целом никогда не возникало сомнений в лояльности императора Николая II как союзника по мировой коалиции. Царь сделал выбор, он определил для себя две главные задачи своего царствования: ликвидировать зависимость от Германии в экономике и найти способ примирения с главным антагонистом предшествующего столетия – Британией. Решение этих двух задач было необходимо, по его мнению, для развития огромных ресурсов России. Испытание ужасающей войной не поколебало эти идеи, он никогда в годы войны не отступил от этой схемы»[193]. Если данное предположение является справедливым, то остается только посочувствовать геополитическому чутью российского императора.
Экономическая зависимость от Германии неизбежно сменялась столь же тяжелой зависимостью от союзников, но дружба с Западом вряд ли была бы такой же крепкой, как с Германией. И это не говоря уже о геополитике. Другое дело – та националистическая непримиримость, переходившая в шовинизм и ксенофобию, что проповедовалась в Германии уже начиная со второй половины девятнадцатого века. Теоретические измышления, в которых французы объявлялись «гнилой нацией», а русские – «отсталыми варварами», не могли не вызывать у соседей Германии ничего, кроме стойкой неприязни.
Тем не менее следовало выбирать. Раскол Европы по блоковой принадлежности не оставлял выбора маневра и для великих держав. Даже Великобритания была вынуждена стать основателем одного из военно-политических блоков – Антанты. Что уж здесь говорить об экономически отсталой Российской империи, чья государственная власть в 1905 году униженно просила у своих соседей денег на подавление революции. Основатель современной германской военной машины фельдмаршал Х. Мольтке-старший в своей работе «Военные поучения» писал: «Коалиция хороша до тех пор, пока общие интересы ее участников совпадают с интересами каждого из них в отдельности. Однако в любых коалициях интересы союзников совпадают лишь до известного предела, ибо, когда одному из участников приходится чем-то жертвовать ради достижения общей цели, рассчитывать на прочность коалиции большей частью уже не приходится. Между тем, добиться общего согласия в коалиции весьма трудно, поскольку без жертв со стороны отдельных ее участников нельзя достигнуть больших целей всей войны».
Взаимозависимость союзников по коалиции определялась самим коалиционным характером войны: с одной стороны, англо-французы не могли допустить тесного сближения России и Германии, что окончательно вырывало мировую гегемонию из рук атлантистов; с другой стороны, без России Запад не мог и думать выиграть войну у Германии и ее союзников: Франция была бы раздавлена в считанное время. Обе эти стороны ничуть не противоречили друг другу, но даже скорее являлись взаимными дополнениями.
В подтверждение достаточно только вспомнить отношение союзников к нашей стране после выхода Российской империи из войны, после окончания мировой бойни, на протяжении всего двадцатого века вплоть до наших дней. Моментально были забыты миллионы погибших и искалеченных русских людей, как будто бы их и не было. Против России сразу же, как только смута приняла наиболее непримиримые формы глобальной Гражданской войны, вчерашними соратниками организуется интервенция, на практике выразившаяся в беспощадном ограблении русской земли и перспективной политике по расчленению России.
Все это – без малейшего стеснения по отношению к союзной нации, которая отдала сотни тысяч жизней ради общей победы над Германией. Тот же У. Черчилль – безусловный патриот своей Родины и беспощадный враг Германии – в секретном послании военному кабинету от 7 апреля 1918 года писал: «Давайте не забывать, что Ленин и Троцкий сражаются с веревками вокруг шеи. Альтернативой пребывания у власти для них является лишь могила. Дадим им шанс консолидировать их власть, немного защитим их от мести контрреволюции, и они не отвергнут такую помощь». Стоит вспомнить и планы стран Антанты о разделе России между большевиками и белыми правительствами: тем самым устранялась единая и сильнейшая евразийская держава, а оба ее куска (и советский, и белогвардейский) равно попадали в полную зависимость от Запада.
Великобритания всегда доказывала, что во имя своих «постоянных целей» она не погнушается никакими средствами. И это правильно – политика есть политика. Ну а Франция? Где же благодарность за спасение Парижа в четырнадцатом году, за сбережение миллионов жизней населения стран Западной Европы, за безусловное следование военно-политическому союзу с Антантой? Уже зимой 1916/17 года Антанта, желая подстраховаться накануне решающей кампании, подталкивает русскую буржуазно-либеральную оппозицию к свержению императора Николая II, а в дальнейшем и монархии вообще. Подстраховаться и насчет продолжения войны, и насчет доли России в разделе победного «пирога».
Тем человеком, что неизменно выступал против чрезмерных претензий союзников, в ближайшем окружении императора была его супруга. Как говорит В. Л. Мальков: «На уровне чувствований императрица верно угадывала намерение западных союзников России насесть на нее, после того как война будет выиграна и, используя умножающиеся немощи страны, лишить ее главных плодов победы. Этот мотив многократно возникал в разных сегментах государственной власти России, где, несмотря на временные успехи на фронтах, рождалась неуверенность во внутренней стабильности, предчувствие революции и зависимое положение от расположения и помощи союзников»[194]. Именно поэтому клевета оппозиции была направлена против царицы.
Во второй половине войны союзники опасались, что императрица, без всякого сомнения оказывающая определенное влияние на императора, окончательно подпала под влияние прогерманских группировок в придворных кругах. О таком влиянии было известно задолго до 1914 года. Один такой пример приводит военный министр в 1905-1909 годах генерал А. Ф. Редигер, о котором ему в 1906 году рассказывал морской министр А. А. Бирилев. Морской министр добивался у императора отставки В. Ф. Руднева (того самого командира крейсера «Варяг» в 1904 году), допустившего беспорядки матросов в своем новом экипаже (строившийся броненосец «Андрей Первозванный»), но получал отказ. После изложения просьбы на аудиенции у императрицы согласие Николая II было получено тотчас[195].
Конечно, решающего влияния царица не могла иметь. Александра Федоровна вообще не могла играть самостоятельной роли, так как за ней не было никакой силы, кроме статуса императрицы. К сожалению, и до сих пор находятся «ученые», которые считают такой силой «распутинскую клику» – обычное сборище коррупционеров и махинаторов, пользовавшихся человеческими слабостями простого мужика, близкого к царской чете. И даже отречение императора Николая II в пользу сына при ее регентстве отнюдь не означало бы выход России из войны, так как никто такого регентства просто не допустил бы. Императрица выступала против подчинения России западным державам – и этого было достаточно, чтобы предпринять против нее самой и ее неблагополучного окружения «охоту на ведьм».
Самым парадоксальным образом заинтересованность держав Запада в русском перевороте, долженствовавшем закончиться низложением императора Николая II и переходом реальной власти к оппозиционной буржуазии, совпадала с интересами немцев. Именно в это время германское военно-политическое руководство также активно готовило в России смену власти, преследуя, разумеется, отличные от Франции и Великобритании цели – заключение сепаратного мира. Эмигрант Н. Гранберг впоследствии так характеризовал данный парадокс: «Интересно, однако, отметить неоспоримый факт благоприятного отношения к русскому перевороту не только германского правительства и главного командования, но и союзников. Каждая из сторон рассчитывала получить выгоды от этого переворота, не отдавая себе отчета от могущих произойти от этого последствий. Все считали, что все остальное останется без перемен и даст значительные улучшения. Союзники рассчитывали, что русская революция коснется главным образом особы русского императора, и прикладывали к русской демократии разные западноевропейские понятия. Немцы же видели в революции путь к сепаратному миру с Россией и освобождению сил для победы на Западе»[196].
Действительно, нельзя сказать, что союзники рьяно готовили русскую революцию. Конечно, нет. Это делали немцы, отлично понимавшие, что любая революция на начальном своем этапе обязательно примет характер хаоса, общего расстройства и Гражданской войны в той или иной степени. За это время можно было бы перевести все усилия на Французский фронт и одержать победу в затянувшейся войне. Но союзники в максимальной степени способствовали консолидации оппозиционных сил с целью совершения верхушечного переворота – замены императора Николая II на удобную для Запада кандидатуру (конечно, лучше в форме конституционной монархии).
Соответственно наивысшему образчику английского вмешательства в русские внутренние дела – убийство императора Павла I в 1801 году – британцы приняли самое активное участие в убийстве Г. Е. Распутина. Агенты секретной службы разведки Великобритании находились вместе с Ф. Ф. Юсуповым, великим князем Дмитрием Павловичем и В. М. Пуришкевичем во дворце Юсуповых в момент убийства (в частности, известный агент О. Рейнер). А великий князь Александр Михайлович вспоминал: «Самое печальное было то, что я узнал, как поощрял заговорщиков британский посол при Императорском дворе сэр Джордж Бьюкенен. Он вообразил себе, что этим своим поведением он лучше всего защитит интересы союзников и что грядущее либеральное русское правительство поведет Россию от победы к победе»