Подоплека действий оппозиционных кругов была очевидна: получить реальную власть до победоносного окончания войны, ведь достижение победы царским режимом должно было также укрепить и положение традиционного монархизма и лично императора Николая II, вырывать уступки у которого, как показывал опыт предшествовавших лет, было нелегко. Требовался иной, более «податливый» для воздействия со стороны оппозиционеров монарх.
Иными словами, оппозиционные круги в основной своей массе выступали не столько против монархии вообще, сколько за монархию, подконтрольную крупному капиталу и либеральным кругам; монархию, которой было бы удобно прикрываться, как ширмой, для эксплуатации народа. Так как император Николай II явно не подходил на роль контролируемого монарха, то в качестве первой цели была поставлена задача замены царя на другого кандидата, идеального для достижения конечной цели.
И потому методы, которые использовались буржуазией в достижении поставленных целей, выражались известной идиомой «Цель оправдывает средства». Нельзя было стесняться ничем. Обвинения в адрес военного ведомства по поводу кризиса вооружений переносились на правительство и власть в целом. Для возобновления успешного ведения военных действий на фронте и снижения потерь в войсках предлагался такой выход, как умозаключение, что власть должна «работать рука об руку» с либеральной оппозицией.
«Законным» прикрытием ведения антиправительственной пропаганды служила Государственная дума как государственный законодательный институт (ее официальный роспуск вскоре после начала войны ничуть не влиял на снижение масштабов антиправительственной пропаганды); а также созданные в ходе войны для работы на оборону военно-промышленные комитеты и организации союзов земств и городов (Земгор). Надо помнить, что ведущие довоенные политические партии либеральной буржуазии после 19 июля 1914 года испытывали кризис. Теперь действовали не столько партии, сколько личности: «Начавшаяся война привела к окончательной дезорганизации “Союза 17 октября”. Можно со всей определенностью утверждать, что в годы войны завершилось полное крушение всей партийной структуры октябристов… Развала партийной структуры не избежали и кадеты, хотя им, в отличие от октябристов, все же удалось сохранить часть местных партийных организаций»[264]. Партийные активисты переходили на работу в Земгор, возглавив который наращивали пропагандистско-подрывную борьбу с режимом.
В свою очередь, создание военно-промышленных комитетов и Особого совещания по обороне государства, куда вошли представители общественных организаций, позволило оппозиции получить необходимый управленческий опыт и наладить прочные связи в среде теперь уже не только высшей бюрократии, но и высшего генералитета. Первый съезд ВПК состоялся 25 июля 1915 года, в период тяжелейших поражений на фронте. Это были посредники между государством в лице Особых совещаний и крупной буржуазией – хозяевами около 1300 предприятий, привлеченных к работе на оборону. Таким образом, крупному капиталу было мало сверхприбылей (введенный в 1915 году подоходный налог не распространялся на военные прибыли буржуазии), ему требовалась еще и высшая власть.
Оппозиция весьма искусно переводила общественные настроения, господствовавшие в народе, из стихийно-недовольного в оппозиционные, а затем – ив революционные. И соответственно европейский опыт представлялся как единственной верный и необходимый. Б. Н. Миронов отмечает: «Если дать научно-позитивистскую трактовку состояния пореформенной России, то окажется, что российская экономика, общество и государственность успешно развивались, потому что валовой национальный продукт на душу населения, продолжительность жизни и грамотность увеличивались, жизненный уровень повышался, а наука, литература и искусство давали образцы мирового значения». Однако объективные факты противоречили антиправительственной пропаганде, и потому «кризисный, упадочный имидж России в конце XIX – начале XX века создавался кадетской, эсеровской и социал-демократической партиями намеренно, в борьбе за власть, с целью дискредитации своих политических противников. Парадигмы кризиса и пауперизации использовались для пропаганды идей революции и осуждения монархии»[265].
Неудивительно, что сотрудничество либерального крыла российского общества и революционных партий, обозначившееся и развивавшееся в годы Первой русской революции 1905-1907 годов, получило продолжение. Выдвигая различные задачи, либералы и революционеры преследовали единую цель – свержение существующего строя. Для одних данный акт предполагал трансформацию дуалистической монархии в монархию конституционную, парламентскую. Для других – установление буржуазной республики. Для третьих – создание советской государственности, так называемой «диктатуры пролетариата».
Антиправительственная кампания велась под лозунгом доведения войны до победного конца, на что якобы не была способна существующая власть. Информация и умозаключения, декларируемые оппозицией, гораздо быстрее воспринимались на веру широкими народными массами, становясь, таким образом, «истиной» в сознании многих сотен тысяч людей. С началом войны оппозиция поддержала верховную власть Российской империи. Но когда война не закончилась в обещанный срок, либералы поняли, что ситуация предоставляет им верный шанс. Принцип «чем хуже, тем лучше» стал практическим пособием для деятельности буржуазии.
В свою очередь власти практически ничего не предпринимали для того, чтобы сбить вал той лжи и заведомо несправедливых обвинений, что проводились оппозицией. Действия властей были неуверенны, вялы и малоинтенсивны, в то время как либеральная буржуазия, пользуясь поддержкой части властного истеблишмента, с каждым днем только набирала обороты в своей деятельности. А. Н. Боханов справедливо пишет, что «антивоенная и антиправительственная пропаганда в России пресекалась вяло и непоследовательно, в то время как в других воюющих странах, например во Франции или Германии, за подобное жесточайшим образом наказывали вплоть до расстрела.
В империи же двуглавого орла, в период жесточайшей военной схватки, в газетах и на общественных собраниях можно было прочитать и услышать такие резкие выпады против военного и государственного руководства, какие были просто непредставимы ни в одной из других стран. Безнаказанность подогревала эти разговоры и настроения. Их множили не только собственные военные неудачи, слухи о “засилье темных сил”, но и усугублявшиеся экономические трудности…»[266].
И, само собой разумеется, что альтернативное мнение практически невозможно было услышать, так как официальные издания не занимались контрпропагандой, а наиболее популярные частные газеты не принимали к печати те материалы, в которых говорилось о клеветническом характере оппозиционной пропаганды. Подобный расклад для России был не в новинку, так как «свобода печати», понимаемая как печатание позиции исключительно одной стороны, той, которая контролировала средства массовой информации, была «обкатана» еще в годы русско-японской войны 1904-1905 годов.
Например, в 1904 году капитан 2-го ранга Н. Л. Кладо, пользовавшийся репутацией «ученого» моряка, выполняя определенный заказ соответствующих сил, выпустил в свет серию статей, в которых призывал отправить на Дальний Восток все устаревшие корабли Балтийского флота, влив их в состав 2-й Тихоокеанской эскадры вице-адмирала З. П. Рожественского. Такие корабли только ослабили силу эскадры и вдобавок стали трофеями японцев в Цусиме. Однако же материалы контр-адмирала Фелькерзама, одного из младших флагманов 2-й Тихоокеанской эскадры, посланные в Санкт-Петербург и опровергавшие истерические статьи Кладо, не были опубликованы ввиду отклонения под различными благовидными предлогами.
С другой стороны, как справедливо указывают современные ученые, «поддержав в общем и целом войну, российское общество было вправе рассчитывать хотя бы на некоторую либерализацию правительственного курса». Но вскоре «стало ясно, что конструктивного взаимодействия власти и общественности в России явно не получается». Действительно, ведь власти даже не пожелали обсуждать сравнительно умеренных требований, выдвинутых в 1915 году Прогрессивным блоком, за которым стояли те промышленные магнаты, что должны были оказать государству решающую помощь в деле производства вооружения и боеприпасов для фронта. Ученые говорят: «Компромиссная по своему характеру, программа Прогрессивного блока сводилась к требованиям создания министерства доверия и проведению ряда реформ… Однако эта умеренная программа была отвергнута правительством, которое рассматривало либеральную оппозицию в качестве своего чуть ли не основного врага, с которым не желало иметь никаких конструктивных отношений»[267]. В ходе движения к поставленной цели оппозиция стремилась всячески дискредитировать властные полномочия императора. В этом случае оспаривалось право монарха на назначение министров, что логически вело к замене дуалистической монархии (страной правит монарх при действующем парламенте) конституционной монархией (монарх царствует, но не правит).
«Министерство доверия» – это правительство, ответственное перед Государственной думой и составленное по преимуществу из ее членов. Иными словами, император должен был передать власть, как минимум внутри страны, тем политиканам (Львов, Гучков, Милюков и проч.), что после Февральской революции уже спустя полтора-два месяца были выброшены со своих постов. Некомпетентные лица, только и умевшие, что хаять тех, кто реально работал в правительстве, не стесняясь заявляли о своих властных амбициях.
Ясно, что ответственность за провалы по-прежнему лежала бы на царизме и лично императоре, зато все достижения были бы приписаны либеральным буржуа, что прекрасно сознавалось царем, несшим ответственность за империю. А. Ф. Смирнов справедливо указывает, что «Император не считал возможным увеличить влияние “общественности” на ход государственных дел, вручить ее представителям держа